Е.В. ЗеймальКушанская хронология (материалы по проблеме)// Международная конф. по истории, археологии и культуре Центральной Азии в кушанскую эпоху. М., «Наука», ГРВЛ. 1968. 186 с.
V. Римские синхронизмы.
Прямых свидетельств дипломатических (и вообще — политических) контактов Кушанского царства с Римской империей и с зависимыми от неё областями и странами Переднего Востока не существует. Но в письменных источниках встречаются упоминания бактрийцев и индийцев, посещавших Рим в первых веках н.э., в том числе — и в качестве послов. Так, послы из Индии участвовали в 99 г. в праздновании победы Траяна над даками (Дион Кассий, LХVIII, 15). [1] Встречаются упоминания бактрийцев и индийцев при Адриане (117-138 гг.), при Антонине Пие (138-161 гг.). и позже, вплоть до конца IV вв. [2] Однако ни имён исторических деятелей, ни упоминаний каких-либо событий, которые могли бы относиться к территории Кушанского царства, у римских историков и географов не встречается. Поэтому прямая синхронизация политической (или династийной) истории Кушанского царства с римскими абсолютными датами по латинским (или вообще посвящённым римскому — в широком смысле — миру) письменным источникам оказывается невозможной. В естественно-географической литературе первых веков н.э. (Плиний, Птолемей, «Перипл Эритрейского моря» [3]) также не содержится никаких упоминаний кушан и Кушанского царства, хотя и приводятся перечни областей, народов и городов на интересующей нас территории.
Попытки найти кушано-римские косвенные синхронизмы связаны с вещественными свидетельствами торговых в культурных связей Кушанского царства с Западом, — с римскими изделиями, ввозившимися на территорию Кушанского царства н в сопредельные страны (в том числе — и монеты), а также с воздействиями культуры римского мира, которые можно проследить и в памятниках искусства (скульптура, рельефы, торевтика), и по монетам. Положение о преобладающем направлении воздействия с Запада на Восток не может, конечно, рассматриваться как аксиома, вопрос должен решаться применительно к каждому конкретному случаю. Но — в большинстве случаев, констатируя сходство каких-то предметов в кушанской среде и в римском мире, мы в состоянии проследить, что в последнем этот предмет (явление, признак) является органическим, может быть прослежен на разных стадиях развития, тогда как на кушанской почве он или остаётся чужеродным (не получает дальнейшего распространения) или видоизменяется, подвергаясь все новым и новым искажениям (с точки зрения первоначального, римского содержания или назначения).
Косвенные синхронизмы по вещественным свидетельствам связей дают возможность устанавливать только даты, после которых могли иметь место те или иные культурные или торговые контакты Кушанского царства с римским миром. Сколько времени было необходимо для проникновения какого-то римского предмета (как такового или в качестве прототипа) в Кушанское царство и сколько времени могло продолжаться его пребывание на территории Кушанского царства после проникновения туда, —ответа на эти вопросы косвенные синхронизмы дать не могут. Все это открывает широкий простор для розного рода умозрительных, спекулятивных построений (от совершенно неоправданного использования полученной даты в качестве «терминус-ад-квем» до попыток высчитать «поправочный коэффициент» на путь вещи из Рима — в широком смысле — в Кушанское царство). [4]
Видимо, наиболее надёжным способом получения в тагах случаях «терминус-анте-квем» могли бы стать археологические свидетельства (в первую очередь — наблюдения за находками в благоприятных стратиграфических условиях). Однако, пока находок, которые получали бы «терминус-пост-квем» по римским абсолютным датам и надежный археологически (стратиграфически) «терминус-анте-квем», мне не известно (ср. Ставиский 1964; Оллчин 1960).
36. Апостол Фома и «царь Индии Гуднафар».
Христианский апокриф, повествующий об обращении Фомой в христианство Индии и засвидетельствованный многими версиями (сирийской, греческой, латинской, армянской, арабской, коптской и др.), называет имена двух царей, с которыми столкнулся апостол. В сирийской версии их имена приведены как Гуднафар (Гундафар) и Маздай, [5] что дало повод для сопоставления первого из них с именем индо-парфянского царя Гондофара, известного по монетам (Гарднер 1879, стр. 103-106; табл. XXII, 5-13; Уайтхед 1914, стр. 146-153, табл. XV, 1-60; Мак-Доуэлл 1965) и по надписи H-103, сообщающей, что она была составлена в 26 году правления царя Гудувара.
Индия выпала Фоме по жребию, когда апостолы разделили между собой землю, но отправляться туда он не хотел. Тогда явился Господь и продал Фому за двадцать серебреников некоему купцу Хаббану, посланному в «южную страну» Гуднафаром, «царём Индии», чтобы найти и доставить ему искусного плотника. Высадившись с корабля в городе Сандапук, [6] они присутствовали на свадьбе дочери местного царя. Затем они проследовали «в Индию», предстали перед Гуднафаром, апостол Фома стал проповедовать, обратил в христианство царя, его брата и много других людей в городах и деревнях, «по всей Индии». Так, проповедуя, он пришёл в город, где правил царь Маздай, где обратил его жену Тертию и ещё одну знатную даму, был взят на подозрение, осуждён и убит четырьмя воинами на горе около города. Погребли его в усыпальнице древних царей, а затем — ещё при жизни Маздая — останки Фомы были тайно перевезены «на Запад».
Вряд ли можно сомневаться в правомочности сопоставления имён Гондофара исторического и Гуднафара, обращённого Фомой, которое было предложено ещё во времена Рано (1849 г.) и Каннингэма (1854). Но для того, чтобы от сопоставления имён переходить к признанию историчности легенды о Фоме и считать Гондофара, известного по монетам и надписям, современником апостола (т.е. помещать его примерно в 40-х годах I в. н.э.), для этого туманных исторических и географических сведений апокрифа явно не достаточно.
Спорной — (от второй четверти III в. до IV-V вв.) остаётся дата составлении сирийской (первичной) версии «Деяний Фомы»; не известно (даже если исторический Гондофар действительно жил в четвёртом десятилетии I в. н.э.), каким путём имя Гондофара стало известно составителю апокрифа, [7] но — в связи с проблемой кушанской абсолютной хронологии — мы вправе сделать из этого сопоставления только один вывод: имя Гондофара было известно (и связано с Индией) на Западе (в Сирии или в Месопотамии) во второй четверти I в. н.э. или даже позже. Такое заключение в связи с проблемой кушанской абсолютной хронологии уже было сделано (Лёхайзен де Лёв 1949, стр. 354-355), но, естественно, сторонниками отождествления «неизвестной эры» не с эрой Викрама (57 г. до н.э. + 103 года = 46 г. н.э.), а со «старой сакской эрой» (189 г. до н.э. + 103 года = 26 г. до н.э.), с которой «Деяния Фомы» никак не могут быть согласованы.
37. Совместные находки римских и кушанских монет.
Находки кушанских (или предкушанских) монет вместе с хорошо датированными римскими — в кладах или в одних археологических слоях — нередко используют в качестве аргумента в пользу того или иного варианта кушанской абсолютной хронологии.
С точки зрения условий находки (и единовременности выпадения из обращения) наиболее ясным примером может служить Ахинпошская находка 1879 года (Симпсон 1879; Хёрнле 1879; Каннингэм 1879). При раскопках ступы, вместе с реликварием, были найдены двадцать золотых монет (две — в реликварии, остальные — рядом с ним). Из них семнадцать были кушанскими динарами (10 — Вимы Кадфиза, 6 — Канишки, 1 — Хувишки), а три — римскими ауреусами императоров Домициана (81-96 гг.), Траяна (98-117 гг.) и жены императора Адриана (II7-I38 гг.) — Сабины (начало чеканки монеты Сабиной — 128 г., [8] её смерть — 137 г.).
Монета Хувишки, таким образом, является наиболее поздней из кушанских монет, монета Сабины — наиболее поздней из римских. Дополнительные данные могут быть получены, если обратиться к наблюдениям специалистов, видевших эти монеты (Мак-Доуэлл 1960б, стр. 8, прим. 20). Динар Хувишки не имеет следов изношенности, как монеты Канишки и, в особенности, Вимы Кадфиза из этого клада. Ауреус Сабины изношен: его вес 6,81 г при весовом стандарте времени Адриана около 7,15 г. Было высказано также мнение, что монета Сабины является древней (римской?) литой подделкой, а не продукцией императорского монетного двора. Это обстоятельство делает ещё более неопределённой возможную позднюю дату изготовления ауреуса Сабины.
Какие заключения хронологического характера позволяет сделать Ахинпошская находка? Монеты, найденные в ступе, выпали из обращения (т.е. были туда захоронены) после 128 г.
Таков единственный вывод, который может быть сделан уверенно. Но следует ли из этого, что Хувишка (Канишка, Вима Кадфиз) правил до 128 г. (или после 188 г.)? Ауреус Сабины — младшая среди римских монет клада, но как она соотносится по времени с остальными, с монетами кушанских царей, мы не знаем. Монеты Вимы Кадфиза, Канишки и Хувишки могли быть выпущены до 128 г., но столь же вероятно, что монеты всех этих царей (или одного, или двух) были выпущены после 128 г. Иначе говоря, факт находки монет Вимы Кадфиза, Канишки и Хувишки вместе с монетами Домициана, Траяна и Сабины не противоречит любому из существующих вариантов кушанской хронологии.
В связи с ахинпошскими монетами могут быть высказаны предположения, не зависящие от гипотез по кушанской хронологии. Сохранность динара Хувишки — лучшая по сравнению со всеми остальными монетами этого клада. Если бы в лучшем состоянии были, например, одна из десяти монет Вимы Кадфиза или же ауреус Траяна, то это можно было бы объяснить какими-то случайными факторами. Нельзя эти случайные факторы исключать и для монеты Хувишки. Но поскольку динар этого царя — младшая из недатированных (кушанских) монет клада, можно предположить, что монета Хувишки является младшей монетой всего клада. В пользу такого предположения говорит и то, что на дорогу в Ахин-Пош, очевидно, потребовалось гораздо больше времени ауреусу Сабины, чем динару Хувишки.
Если это предположение правильно, если монета Хувишки — младше монеты Сабины, то из этого следует, что Хувишка чеканил монету (и находился у власти) после 128 г. Сопоставим это предположительное заключение с данными надписей. На правление Хувишки преходятся 28-60 гг. «эры Канишки». Если принять НДК=78 г. (т.е. наиболее ранний вариант кушанских абсолютных дат на существующих), то 78+60=138 г. н.э. (т.е. после 128 г.) Таким образом, предположение о том, что монета Хувишки — младшая в Ахинпошской находке также не противоречит ни одной из существующих гипотез по проблеме кушанской хронологии. Не противоречит, но не более.
И по условиям обнаружения, и по составу монет другие случаи совместных находок, [9] как правило, намного уступают Ахинпошскому кладу, который может быть призван наиболее надежным, почти идеальным случаем. Очевидно, что и клад из Ахин-Поша, и вое остальные совместные находки, не могут быть привлечены для решения вопроса об абсолютных кушанских датах. От попыток такого рода, видимо, следует отказаться. Достаточно напомнить, что Ахинпошская находка была «приведена в соответствие» с НДК=57 г. до н.э. (Кеннеди 1913 в, стр. 371; Дискуссия 1918, стр. 936-937), затем использовалась в качестве «аргумента» против этой гипотезы и в пользу НДК=78 г. н.э. (Томас 1913, стр. 644-645), а сравнительно недавно (Гёбль 1967, II, стр. 272) рассматривалась в связи с гипотезой НДК=225/230 г. н.э.
38. «Портрет Куджулы Кадфиза» н римские монеты.
Наиболее ранний случай римско-кушанского иконографического параллелизма — изображения на лиц. стороне одной из групп монет Куджулы Кадфиза (Гарднер 1879, табл. XXV, 5; Уайтхед 1914, табл. XVII-24; Каннингэм 1892; Зеймаль 1967, стр. 57, рис. 1-5). Голова (а не бюст, как на других монетах Куджулы Кадфиза н остальных кушанских царей) вправо в лавровом венке скопирована резчиком, как показывает сопоставление, с какой-то римской императорской монеты (с небольшими искажениями таких второстепенных деталей, как изображение свободно висящих лент венка, разделка локонов и т.п.). Очень близкое изображение императора в лавровом венке — на лицевой стороне ауреусов Августа, выпускавшихся начиная с 29-27 гт. до н.э. Более ранних прото- типов в римской монетной иконографии не существует; позже, во времена Тиберия (14-37 гг. н.э.) и Клавдия (41-54 гг.), лицевая сторона ауреуса также занята изображением императора в лавровом венке, монеты Куджулы Кадфиза с «римской головой» на лицевой стороне, таким образом, могли быть выпущены после 29 г. до н.э.
На оборотной стороне этих монет Куджулы Кадфиза изображена сидящая на «курульном кресле» фигура в коническом головном уборе и одеянии, напоминающем костюм кушанских царей на более поздних монетах (начиная с Вимы Кадфиза). Это, по-видимому, первое в кушанском чекане изображение, отражающее попытки изобразить на монете кушанский сюжет. Но в основу композиции этого типа об.ст., возможно, было положено (как и для лиц.ст.) заимствование. На это указывает изображение «курульного кресла» — предмета чуждого для кушанской (и для индийской в широком смысле) среды, [10] но естественного в римском мире, равно как н в римской монетной иконографии. Впервые сопоставление е римскими прототипами не только лицевой, но и оборотной стороны этих монет Куджулы Кадфиза было предложено Д. Алланом (Аллан 1934, стр. 74), сопоставившим кушанскую фигуру на «курульном кресле» с изображением Констанции на курульном кресле, которое при Клавдии (41-54 гг.) было обычным типом об.ст. (Маттингли, I, табл. 31 — 8, 9, 21 и др., табл. 32 — 4, 12). Р. Гёбль (1960 а, стр. 80-81) указал ва более ранние прототипы для кушанской фигуры на «курульном кресле» — изображение сидящего императора на об.ст. монет Августа.
Даже если правильно наблюдение Д. Аллана, то монеты Куджулы Кадфиза рассматриваемой группы могли быть изготовлены после 41 г. н.э. Мы не знаем, сразу после прихода к власти или только в конце своей жизни стал чеканить монеты этой группы Куджула Кадфиз. Поэтому принятие такой даты не исключает любого из существующих вариантов кушанской абсолютной хронологии, включая и НДК=78 г.
Остаётся сказать еще об одной попытке сопоставления этих монет Куджулы Кадфиза с римскими. Д.Мак-Доуэлл (1960, стр. 6) сопоставил эти медные кушанские монеты по весу с римскими денариями I в. н.э. (для монет Куджулы Кадфиза с «римской головой» на лиц.ст. весовой стандарт составляет 3,4 г; для денариев Августа — 3,9 г, для большинства денариев Нерона (до его реформы) — около 3,6 г, для денариев эпохи Флавиев — 3,4 г). Совпадение веса с денариями последней трети I в. н.э., как будто бы указывающее на ещё более позднюю дату (чем 41-54 гг.), однако, вряд ли может быть использовано для каких-либо заключений, так как сопоставление по весу меди с серебром вряд ли правомочно. [11]
39. Римско-кушанские иконографические параллели Р. Гёбля.
Сопоставление изображений на кушанских монетах с иконографией римских (в широком смысле) монет стало в последние годы одним из предлагаемых способов решения проблемы кушанской хронологии. Этот способ установления римско-кушанских синхронизмов наиболее развёрнуто отражён в литературе работами Р. Гёбля: первоначально — в поддержку НДК=144 г. (Гёбль 1960 а; Гёбль 1960 б), затем в связи с предложенной этим исследователем новой гипотезой — НДК=225/330 г. (Гёбль 1967, т. II, стр. 273-275). Приводились такого рода синхронизмы в подкрепление ещё более позднего варианта кушанской хронологии — НДК=278 г. (Зеймаль 1964).
Монетные типы лицевой и, в особенности, оборотной стороны, засвидетельствованные в чекане кушанских царей, действительно, обнаруживают следы воздействия римской монетной иконографии. Задача исследователя таких соответствий состоит, в первую очередь, в отыскании прототипов кушан- ских монет в чекане римского (в широком смысле) мира, чтобы с их помощью определить время, после которого могли быть изготовлены следующие этим прототипам кушанские монеты. Поскольку монеты-прототипы используются в качестве «терминус-пост-квем», необходимы доказательства того, что не существует более ранних образцов, с которых изображение могло быть заимствовано резчиками штемпелей кушанских монет. Не менее важно показать, что в кушанской среде такие изображения не могли быть созданы самостоятельно, независимо от римской монетной иконографии. Все эти предварительные замечания необходимы, чтобы не повторять их в связи с каждым примером римско-кушанского иконографического синхронизма по монетам. Подробный перечень параллелей, отмеченных Р. Гёблем, и воспроизведения сопоставляемых им монет можно найти в его работе (Гёбль 1960 а). Поэтому ниже будут рассмотрены лишь некоторые примеры и только под углом зрения их значимости для проблемы хронологии.
Далеко не все случаи, рассмотренные Р. Гёблем, являются бесспорными примерами следования кушанскими резчиками римским образцам. Так, изображение биги (параконной повозки) в профиль вправо на лиц.ст. динара Вимы Кадфиза (Гёбль 1957, № 4) лишь в самых общих чертах (главным образом — композиционно) перекликается с изображениями квадриги в профиль вправо на римских монетах, на которые ссылается Р. Гёбль. Но даже если допустить, что кушанская бига навеяна римской квадригой, нет оснований утверждать, что именно посмертный ауреус Траяна, выпущенный Адрианом в 117 г., послужил прототипом: число более ранних — начиная с 13-14 гг. н.э. — изображений профильной квадриги (но не биги!), приводимых Р. Гёблем, можно было бы умножить. Столь же приблизительными, хронологически расплывчатыми, не «жёсткими» следует признать и аналогии кушанский изображениям богини Наны с жезлом, увенчанным протомой животного (львицы) на монетах Канишки и Хувишки (Гёбль 1957, № 83 и др.), богини Ардохш на монетах Канишки и Хувишки (Гёбль 1957, № 50, 51, 60, 61 и др.) и др. Даже такое заведомо не кушанское божество как Серепис (монеты Хувишки, см. Гёбль 1957, № 109 145, 146) не находит пока себе точного иконографического прототипа в монетной иконографии римской Александрии.
Пожалуй, наиболее тесная иконографическая параллель приведена Р. Гёблем для кушанских изображений трёх божеств (Махасены, Кумары н Висакхи) в храме (монеты Хувишки — см. Гёбль 1957, № 101), которые могут быть сопоставлены с триадой в адвкуле на монетах Адриана н Пия (Гёбль 1960 а, стр. 87, табл. 1, 88). Однако, и в этом примере, можно говорить только о заимствовании самой идеи изображения храма со стоящими в нём фигурами, способа расположения этого изображения на монетном кружке и о некоторых приёмах, связанных с условностью этого изображения. «Перекрытие» кушанского храма приподнято в средней части, крыша римской эдикулы — плоская; кушанские божества стоят на ступенчатом помосте-пьедестале во всю ширину храма, в эдикулу с земли ведёт только узенькая лестница и т.п.
Столь точных и прямых параллелей, какие можно было найти для «римской головы» на монетах Куджулы Кадфиза, Р. Гёблем приведено не было. Точка зрения Р. Гёбля не получила широкого признания и поддержки со стороны участников Лондонского симпозиума 1960 г. Значит ли это, что мы должны поэтому отказаться от поисков параллелей и синхронизмов в римско-кушанской монетной иконографии? По-видимому, не должны. Дело в том, что в поисках римских прототипов Р. Гёбль ограничил себя римским столичным и александрийским чеканами. Весь остальной (количественно огромный)римский чекан на Переднем Востоке остался вне поля зрения исследователя, хотя он именно и даёт более тесные иконографические параллели.
Так, изображение Наны-«охотницы» (с луком в руках) на монетах Хувишки (Гёбль 1957, № 214, 228) Р. Гёбль сопоставляет с монетами Александрии, чеканенными в девятый год правления Адриана (125 г. н.э.), на об.ст. которых — DIANA LVCIFERA (DIANA LVCINA). Oна изображена в коротком хитоне; в вытянутой вперёд левой руке небольшой простой лук, правая рука согнута в локте и поднята к затылку. Левое колено богини выставлено вперёд в стремительном движении, правая нога отставлена назад. Изображение Дианы помещено на александрийских монетах в связи с охотой Адриана в Малой Азии. Близкое изображение есть и на монетах Антонина Пия (138-161 гг. — см. Гёбль 1960 а, стр. 93, табл. 1, 27).
Кушанская Нана-«охотница» очень отдалённо напоминает это изображение Дианы. В обоих случаях изображена женская фигура с луком в левой руке, но на этом самое общее — сюжетное, а не иконографическое — сходство кончается: левая рука Наны согнута, локоть прижат к талии; богиня спокойно стоит, не передавая напряжения в момент выстрела из лука; вокруг головы Наны — нимб, которого нет на александрийской монете. И наконец, Диана одета в короткую (выше колен) тунику, тогда как одеяние Наны?-«охотницы», ниспадая тяжёлыми складками, закрывает ступни ног. Р. Гёбль, отмечая это различие в одеянии (Гёбль 1960 а, стр. 85), объясняет длинные одежды Наны («a nonsense for a huntress») воздействием других изображений кушанских богинь — Нанайи-Наны и Ванинд.
Между тем, Диана с луком в левой руке и в таких «бессмысленных для охотницы одеждах» изображалась в римской монетной иконографии, но только в более позднее, чем первая половина II в. н.э., время и не на монетах Александрии. [12]
40. Римско-кушанский медальон Константина.
Р. Гёбль опубликовал недавно золотой медальон, хранящийся в Британском музее (на лиц.ст. — портрет Константина, на об.ст. — изображение кушанской богини Ардохш, восходящее к реверсам динаров Хувишки), рассматривая его как одно из свидетельств в пользу НДК=225/230 г. (Гёбль 1964, рис. 15; Гёбль 1967, т. II, стр. 301-310, т. III, табл. 93, 1). Остановимся на значении этого интересного памятника для вопросов хронологии.
Медальон (вделанный в оправу с ушком для подвешивания) изготовлен двумя штемпелями. Штемпель лицевой стороны скопирован, как показывает и портрет, и легенда (CONSTANTI-NVS MAX AVG — Constantinus maximus augustus), с монет Константина. Р. Гёбль приводит очень близкие аналогии (Гёбль 1967, т.Ш, табл. 92, 2, 3), имеющие даты 326-330 гг. и (324-)326 гг. По-видимоиу, медальон мог быть изготовлен после (324-)326 гг.
На оборотной стороне — обращённая вправо кушанская богиня Ардохш, стоящая с рогом изобилия в левой руке. Слева от изображения легенда
Можно ли установить, насколько позже 326 г. был изготовлен медальон? Полного соответствия между лицевой стороной медальона и аналогиями к ней нет. Так, на медальоне в ухе Константине изображена серьга, отсутствующая на предполагаемых прототипах. Довольно приблизительно переданы звенья диадемы; резчик штемпеля лиц.ст. медальона не понял, что ниже диадемы изображены локоны чёлки и «превратил» их в ряд прикрепленных к диадеме подвесок. Легенду лиц.ст. (см. выше, а также Гёбль 1967, т. IV, табл. 48) можно даже прочесть, но резчик штемпеля, судя по допущенным им искажениям, вряд ли стремился передать содержание надписи, — скорее она была для него одним из копируемых элементов прототипа, который необходимо только «срисовать».
Ещё большие искажения демонстрирует легенда оборотной стороны. Очень приблизительно переданы и фигура богини, и рог изобилия, и тамга.
Медальон (и аналогии к изображениям и легендам на нём) не даёт ответа на вопросы, возникающие у исследователя: когда, где в почему возникла у художника мысль соединить на одном кружке изображения римского императора и кушанской богини. Пока мы не можем ответить на эти вопросы, римско-кушанский медальон не может служить аргументом в пользу каких-либо кушанских дат. Ювелир или медальер, изготовивший этот медальон, вряд ли был современником Константина; если бы было высказано предположение, что медальон изготовлен в V или даже в VI вв. по двум прототипам, случайно «встретившимся» в руках одного мастера (и в равной степени «экзотичным» для него), то такое предположение было бы невозможно отвергнуть. Почему не принять, например, для самого медальона ту же дату, которую Р. Гёбль предлагает для обрамления, — V в. н.э.?
41. «Уникальная кушано-римская золотая монета».
В 1950 г. А. С. Алтекар опубликовал золотую монету из раскопок 1948 г. в Шишупалагадха (Орисса), которая была определена им как «уникальная кушано-римская» и датирована III в. н.э. (Алтекар 1950). Легенду (брахми) на этой монете А. С. Алтекар скорее не читает, а умозрительно реконструирует — «царя царей Дхармадамадхара».
По мнению этого «следователя, лицевая сторона монеты скопирована с монет императорского Рима, а оборотная — с лиц.ст. монет Васудевы.
Этот экземпляр, однако, вряд ли может быть использован для определения кушанских абсолютных дат. Во-первых, сходство с прототипами очень приблизительное, что совершенно исключает сколько-нибудь точное определение не только римского, во и кушанского образцов, воспроизведенных этой монетой. Во-вторых, нет достаточных оснований для датировки третьим веком н.э., которую предложил А. С. Алтекар: она позднее 200 г. н.э., так как следует монете Васудевы, но она «должна быть раньше, чем время Чандрагупты I — около 310 г. н.э., когда новое золотое обращение было введено Гуптами в Нагадхе» (Алтекар 1950, стр. 3). Крайне сомнительно не только первое, но и второе обоснование датировки, так как экземпляр из Шимупалагадха имеет ушко для подвешивания н явно употреблялся не как монета, а как украшение.
Сопоставление стоящей фигуры с лиц.ст. монет Васудевы не может считаться надёжным. Не исключено, например, что эта фигypa — воспроизведение Ареса на об.ст. римской монеты, послужившей прототипом для лиц.ст.
42. Римско-гандхарские параллели н дата Канишки.
Десятки памятников гандхарской, или «греко-буддийской», скульптуры, несомненно, принадлежат к числу материалов по кушанской хронологии, так как воздействие римского искусства, которое они — в большей или в меньшей степени — обнаруживают, может быть использовано для установления абсолютных дат. Но это скорее потенциальные материалы, так как римско-гандхарские иконографические параллели — по состоянию их изученности на сегодня — пока не дают сколько-нибудь твёрдого решения проблемы хронологии.
Главная причина этого в том, что остаются спорными вопросы соотношения гандхарских памятников с относительной хронологией Кушанского царства. Существующие (т.е. не опровергнутые окончательно) точки зрения «учитывают» все возможные варианты такого соотношения. Гандхарское искусство при Канишке
или зародилось (Смит 1930; Роуленд 1936 и др.); или переживало расцвет (Фуше 1923 и др.); или пришло к упадку (Маршалл 1947 и др.).
В зависимости от избранной концепции датируется большинство гандхарских памятников, поскольку только немногие образцы гандхарского искусства непосредственно связаны с кушанской относительной хронологией. Но и эти немногие памятники допускают разное толкование. Так, реликварий Канишки из Шах-джи-ки-дхери (с надписью К=[1]) можно рассматривать и как образец архаичного — по отношению к гандхарскому — искусства, и как свидетельство вырождения гандхарской школы при Канишке, а то и просто не принимать во внимание из-за спорного толкования надписи на этом реликварии. Есть какие-то основания для приведения в соответствие с относительной хронологией Кушанского царства памятников гандхарской скульптуры, надписи на которых датированы IV в. «неизвестной эры» (H=318, Н=359, Н=384, Н=399 — см. выше, § 5), но среди исследователей гандхарского искусства определение эры в этих надписях вызывает разногласия (см. Дейдье 1950, стр. 223-224; ср. теперь Доббинз 1967). И наконец, золотая монета Канишки с изображением на об.ст. статуи стоящего Будды (Гёбль 1957, № 53) не противоречит любому из предлагавшихся вариантов соотношения гандхарского искусства с относительной хронологией Кушанского царства.
Вторая группа спорных вопросов, от которых зависит использование римско-гандхарских иконографических паралле- лей для установления кушанских абсолютных дат, касается надёжности, безусловности предлагавшихся прототипов для гандхарских памятников и тех абсолютных дат, которые с помощью этих прототипов могут быть получены. Задачи и методика решения этих вопросов примерно такие же, как для римско-кушанских иконографических параллелей по монетам (см. § 38, 39), однако, вряд ли здесь целесообразно останавливаться на этом: любая дата «пост-квем» по римскому прототипу (как бы твёрдо и точно она ни была установлена) пока не может быть перенесена единственным возможным способом в кушанскую хронологическую колонку. Единственное исключение, пожалуй, — это несколько прототипов, предложенных Х. Бухталем (Бухталь 1942 а; 1943 б; 1945; 1946 и др.): их поздние даты делали бы невозможными ранние варианты кушанской хронологии. Взглядам Х. Бухталя противостоит более развёрнуто аргументированная концепция Б. Роуленда (Роуленд 1936; Роуленд 1942; 1943; 1946; 1967), не исключающая НДК=78 г. н.э. (ср. Буссайли 1960). Ещё дальше от взглядов Х. Бухталя точка зрения, выдвинутая Л. Бахофером (Бахофер 1928; 1929; 1930; 1936). Остаётся надеяться, что решающее слово в этом споре скажут новые исследования.
Не могут быть использованы для решения проблемы кушанской хронологии — в качестве промежуточных звеньев римского воздействия на гандхарское (и вообще кушанское) искусство — параллели и прототипы в передневосточном искусстве (ср. Шинджи Фукаи, I960), наиболее полную (хотя и не исчерпывающую) сводку которых можно найти у Д. Шлюмберже (Шлюмберже 1960).
Примечания
[1] Нет данных, которые позволяли бы называть это посольство кушанским (ср. Ставиский 1961, стр. 108; 1964, стр. 177-178). Более того, понятие «Индия» в первые века (126/127) н.э. для римских авторов было очень широким и часто прилагалось к землям вдоль морского пути к полуострову Индостан.[2] Часто бактрийцы и индийцы перечисляются в числе пленников или покорённых народов, участвующих в триумфе императора наряду с экзотическими животными (см., например, Флавий Вописк, ХХХIII, 4 — о триумфе Аврелиана). Вряд ли можно принимать во внимание и слова Флавия Зописка (ХLI, 10) о том, что «сарацины, блеммии, аксомиты, бактрийцы, серы, иберы, албанцы, армяне, даже индийские народы чтили его [Аврелиана] почти как воплощённого бога». Сам характер такого рода сообщений не позволяет относиться к ним с доверием, как к надёжному историческому источнику.[3] Поскольку в связи с проблемой «даты Канишки» приводились сведения «Перипла» об обращении золотой монеты в долине Ганга (Нарайн 1960), необходимо напомнить, что дата «Перипла» колеблется от I до III в. н.э. (ср. Рейно 1861; Пиренн 1963 и др.).[4] Из них мне хотелось бы выделить предположение о том, что вывоз за пределы империи римской монеты, выпущенной после реформы Нерона 64 г., начался только после 117 г. (время правления Адриана). Для германской периферии Римской империи это предположение высказал С. Болин, а его справедливость для территории Кушанского царства пытался обосновать Д. Мак-Доуэлл (1960, ср. Зеймаль 1962). Но даже если эта общая закономерность отмечена правильно, твёрдой опорой для хронологических построений она служить вряд ли может, так как совершенно невозможно установить для единичной монеты, подпадает она под правило или под многочисленные исключения из него.[5] Сирийская версия считается первичной; в остальных — (127/128) приводятся несколько иные варианты (в греч. — Γουνδαφόρος, Γουνδιαφόρος и др.; в латинск. — Gundaforus, Gundoforus и др.) расхождения между которыми малосущественны для нас (ср. Филиппс 1903; Вэт 1925).[6] В греч. версии Ανδραπολις; в латинск. Andranopolis.[7] Имя Гондофара (Gathaspar, Gathaspa, Gaspar), видимо, засвидетельствовано и в другом памятнике раннехристианской Литературы (Excepta Latina Sarbari): это один из трёх волхвов в рассказе о Рождестве.[8] Об этой дате см. Маттингли III, стр. CXI, IX.[9] Можно назвать находку в Таксиле (ступа № 4) денария Августа (Лугдунум, 11-13 гг. н.э.) вместе с серебряной драхмой Азилиса, а также находку в Маликьяла (раскопки М. Курта) семи изношенных республиканских денариев вместе с медными кушанскими монетами: одна Куджулы Кадфиза (с именем Гермея на лиц.ст.), одна Вимы Кадфиза и четыре — Канишки. В последнем случае одновременность выпадения монет из обращения может быть взята под сомнение; на медном реликварии, в котором лежали монеты — надпись, датированная 18 г. «эры Канишки» (К=18а). Найденный при раскопках Хайрабад-тепе (Сурхандарьинская область) сестерций Нерона происходит из слоя, датированного кушанскими монетами, но найден не вместе с ними.[10] Можно назвать только группу медных монет Аза II (Гарднер 1879, табл. XIХ; Каннингэм 1890; табл. VI — 10, 11; ср. Мак-Доуэлл 1960, стр. 6), на об.ст. которых также изображена фигура, видимо, на «курульном кресле». Однако вопрос о дате этих монет остаётся открытым.[11] Само сходство изображения на лиц.ст. монет этой группы Куджулы Кадфиза с римскими монетами (будь то Август или Клавдий) вряд ли может быть «отвергнуто» на том основа-(128/129)нии, что кушанские монеты — медные, а римские прототипы — золотые. Между тем у Г. А. Пугаченковой (1966 б, стр. 20) «этот глубоко укоренившийся в нумизматической литературе традиционный взгляд (что лиц.ст. этих монет Куджулы Кадфиза следует римскому прототипу — Е.З.) вызывает, однако, серьёзные сомнения», поскольку по Г. А. Пугаченковой «трудно представить, чтобы тип римского ауреуса был механически перенесён на медь, так как здесь немыслим никакой денежный эквивалент (!? — Е.З.)». Не ясно, при чём здесь «денежный эквивалент», но сходство с римским прототипом от этого, увы, не становится меньшим.[12] Чтобы не быть голословным, приведу только один пример — на мой взгляд изображение Артемиды-Дианы, наиболее близкое к типу кушанской Наны с луком, засвидетельствовано в чекане г. Сибидунды (Фригия) времени Максимина (235-238 гг.). К сожалению, в Каталоге Британского музея (Хед 1906, табл. XLIV, 3) воспроизведён экземпляр более далёкий от кушанского типа, чем экземпляр Гос. Эрмитажа.
|
(т.е. искажённое воспроизведение кушанской легенды, 
). Наиболее близкие изображения Ардохш встречаются на динарах Хувишки (ср. Гёбль 1967, т. III, табл. 92, 8, 9). Сопоставление об.ст. медальона с изображением сидящей богини с рогом изобилия на серебряном медальоне Константина 330 г. (Гёбль 1967, т. III, табл. 92, 4) не обнаруживает никакого типологического сходства, не даёт никаких оснований для хронологических заключений. С равным основанием можно считать, что кушанский прототип об.ст. медальона был изготовлен или намного раньше (за 100 или за 200 лет) момента изготовления медальона (326 г.+X), или — позже 326 г.