В.В. Волков
Оленные камни Монголии.
// М.: «Научный мир». 2002. 248 с. ISBN 5-89176-182-3
Глава 1.
Оленные камни.
Ареал, семантика, классификация и хронология.
[Со стр. 6: «первая вводная глава подготовлена редактором [М.А. Дэвлет] по материалам последних публикаций В.В. Волкова».]
Северная Монголия — крупный регион Центральной Азии, [1] непосредственно граничащий с Горным Алтаем, Тувой и Забайкальем, близкий к ним как в природном, так и в историко-культурном отношении. Вместе с тем эта область, лежащая в центре Азиатского материка, обладает рядом характерных природных особенностей, которые в значительной мере определили пути исторического развития её населения и ту особую роль в мировой истории, которая принадлежит ей и Центральной Азии в целом.
Монголия — обширная страна в 1,5 млн. кв.км, равная по площади Франции, Голландии, Бельгии, вместе взятым. Значительную часть её занимают горы. На крайнем западе — мощная горная система — Монгольский Алтай; центральная часть занята Хангайскими хребтами, которые на севере смыкаются с горными системами Восточных Саян; в северо-восточной части располагаются Хэнтийские горы. Лес, горная тайга занимают примерно 7,3% всей территории страны. Бескрайние степные равнины характерны для Восточной Монголии. На юге господствуют пустынные ландшафты: сюда заходит северная окраина пустыни Гоби. Однако и здесь в ряде мест пустыня уступает место полупустыням и сухим степям. Обычная смена географических зон в условиях Монголии нарушается горным рельефом с характерной для него вертикальной ландшафтной зональностью. Благодаря расчленённому рельефу горные леса проникают далеко на юг и оказываются в ближайшем соседстве с сухими степями, а полупустыни и пустыни по равнинам и котловинам продвигаются в высокие широты, например по котловине Больших озёр, где наблюдается самое северное в мире распространение сухих пустынь.
Одной из специфических черт Монголии является её высокое гипсометрическое положение. Здесь даже равнины лежат на высоте от 600 до 1500 м над уровнем моря. Это обстоятельство, а также наличие мощных горных систем и удалённость от морей определяют резко континентальный климат Монголии — засушливый, с холодной зимой и жарким летом, с большим перепадом суточной и годовой температур. Суровый климат, естественно, ограничивал возможности земледелия. С другой стороны, необозримые степные пространства и обширные пастбища высоко-
(13/14)
горных долин создавали благоприятные условия для раннего становления и успешного развития скотоводческого хозяйства. Поэтому история Монголии и многих других районов Центральной Азии была прежде всего историей скотоводческих племён и их отношений с земледельческими народами Юго-Востока и Запада. Монголия — страна классического кочевого скотоводства, которое на протяжении трёх последних тысячелетий определяло особенности быта и культуры её населения. Археологические древности, этнография монгольских народов могут служить своего рода эталоном в разработке ряда вопросов истории и культуры кочевого мира.
Оленные камни — стелы с выбитыми на них изображениями различных предметов, животных, и прежде всего оленей, в характерной стилизованной манере. В настоящее время в Монголии открыто и обследовано около 600 каменных изваяний такого рода (рис. 1).
Оленные камни, как и предметы скифской «триады», не связаны с какой-либо одной культурой. На востоке Монголии, в Забайкалье они часто стоят в качестве угловых камней плиточных могил. На западе они входят в архитектурные комплексы керексуров или, например в Туве, сопровождают курганы уюкской культуры. Это обстоятельство особо подчёркивается тем, что территория распространения оленных камней необыкновенно обширна. Находки последних лет позволяют отодвинуть восточную границу их от Читинской области. Имеются не вполне определённые указания на наличие аналогичных изваяний в Северном Тибете. Более ста памятников зафиксированы в Туве и в Горно-Алтайской автономной области. Отдельные оленные камни обнаружены в Киргизии, в Восточном и Центральном Казахстане, на Южном Урале в Оренбургской области. Введены в научный оборот несколько памятников, представляющих собой вариант оленных камней на Северном и Центральном Кавказе. Стела из Шипяк-Саномер в Южной Грузии позволяет предполагать их наличие и в Закавказье. Несколько изваяний происходят из Причерноморья — Ольвии, Поднепровья, Николаевской области Украины и Крыма. Наконец, два оленных камня обнаружены в Добрудже и северо-восточной Болгарии.
В настоящее время в Европе и на Кавказе известно около 15 оленных камней, западная граница распространения которых доходит, видимо, до Эльбы и обозначена находкой стелы в Зеенхаузене [Seehausen]. В связи с этим некоторые исследователи обращают внимание на определённое сходство оленных камней и североитальянских изваяний эпохи бронзы. На наш взгляд, этот вопрос требует дополнительной проработки. Определённо примыкают к западной группе оленных камней, во всяком случае близки к ним по формам оружия и, видимо, близки хронологически, новомордовские стелы раннеананьинского могильника в Среднем Поволжье.
Таким образом, по новейшим данным, территория распространения оленных камней охватывает огромные пространства от верховьев Амура на востоке до Эльбы на западе и в значительной части совпадает с «Великим поясом степей» Евразии.
Уже одно это ставит оленные камни в ряд важнейших источников по истории ранних кочевников евразийских степей. Причём этот источник ещё далеко не отработан полностью, поскольку количество памятников из года в год постоянно увеличивается, проводятся раскопки комплексов, в которые входят изваяния. Всё это диктует необходимость специального, детального анализа оленных камней Монголии.
Оленные камни в Монголии встречаются в одиночку и значительными скоплениями до 20 изваяний и даже более. Картографирование обследованных памятников указывает на то, что основная масса их расположена в северных и северо-западных районах страны, а наиболее крупные скопления приурочены к главным горным системам: Хэнтию, Хангаю и Монгольскому Алтаю. Значительно реже они ветре-
(14/15)
Рис. 1. Карта Монгольской Народной республики. Местонахождения оленных камней (Волков, 1981).
(15/16)
чаются в других районах. В Южной и Восточной Гови (Гоби) оленные камни пока совсем не известны.
Производились раскопки памятников, связанных с оленными камнями: плиточных могил (Шивэртийн ам, Цацын эрэг, Хушуутийн тал — Архангайский, Тариат — Центральный, Улзийт худаг — Среднегобийский аймаг) и жертвенников — Жаргалант — Архангайский, Хэрэксурийн дэнж — Баянхонгорский, Уушкийн увэр — Хубсугульский, Баян зурх — Кобдоский аймаг).
При изучении оленных камней мы имеем дело не с вещевыми сериями, а с рисунком, часто очень схематичным. Поэтому неизбежно сначала приходится решать вопрос, что именно изображено на стелах, что означает тот или иной рисунок.
Археологические исследования Монголии изменили ранее бытовавшие представления об оленных камнях как о надгробных памятниках. Многочисленные факты свидетельствуют о том, что они изначально и прежде всего являлись составным и важным элементом жертвенно-поминальных комплексов, причём комплексов разнотипных.
Первый тип жертвенников представляет собой скопление небольших каменных курганов, плоских выкладок в виде дорожек, окружённых колечками. Оленные камни иногда рядами стоят в середине. Под курганами — остатки (черепа) жертвенных животных — лошади, верблюда, быка. Примером жертвенников такого типа могут служить крупнейшие в Монголии комплексы: Жаргалант — в Архангайском и Даагандэл — в Завханском аймаге.
Второй тип внешне напоминает плиточные могилы, но очень больших размеров — 8×8, 10×10 м. Наружные стенки оград окружены плашмя положенными оленными камнями. Изваяния использовались (переиспользовались) при заполнении площади внутри ограды. О размерах жертвоприношений дает представление находка в одной такой ограде около 100 черепов практически всех известных кочевникам домашних животных, включая собаку.
Третий тип — внешне обычные плиточные могилы, у которых в качестве угловых установлены оленные камни. Иногда они же использованы при сооружении боковых стенок ограды. Раскопано более 10 таких памятников и ни разу не встречены кости человека, причём дело не в плохой их сохранности, поскольку кости животных неизменно присутствуют.
Четвёртый тип характерен для северо-западных районов Монголии. Это гигантские каменные курганы с круглой оградой, окружённой в свою очередь и рядами колечек. Иногда видны дорожки, лучами идущие от центральной насыпи кургана к ограде. Оленные камни располагаются как внутри её, так и за её пределами, но рядом с ней. Таких курганов известно несколько: в Баян зурх, в верховьях Уенч гол, Чулуутын огтох — Кобдоский, Пунцак овоо — Гови-Алтайский аймаг. Нетрудно заметить, что они совершенно тождественны кургану «Улуг-хорум», исследованному А.Д. Грачом в Туве, который оказался курганом-святилищем и в архитектурный комплекс которого также входили оленные камни.
Что же представляют собой сами оленные камни? В некоторых простейших вариантах они напоминают голову рыбы с глазами и жабрами. Это формальное сходство породило представление о «рыбообразности» оленных камней, которое продолжает держаться в литературе до последнего времени (М.Х. Манай-оол). В действительности сколько-нибудь развитый культ рыбы проследить трудно. Изображение рыбы обнаружено лишь один раз на изваянии из окрестностей г. Улиастай. Малоубедительно выглядят утверждения и о их фалломорфности, также базирующиеся в основном на формальном сходстве. Более продуктивной нам пред-
(16/17)
ставляется идея о том, что в основе оленных камней лежит антропоморфный образ. То, что изваяниям присущи некоторые антропоморфные черты, подмечено уже достаточно давно. Новые находки оленных камней со скульптурными изображениями человеческого лица, например в Уушкийн увэр, Агар, Дунд жаргалант, убедительно подтверждают такой взгляд на эти памятники. Сходство оленных камней с человеческой фигурой подчёркивается также многократно зафиксированной строгой определённостью расположения на стелах изображений различных предметов, в том числе и поясов с подвешенным к ним оружием и, видимо, в том порядке, как их носил древний воин. Именно из этого мы прежде всего исходим при расшифровке рисунков на стелах.
Передней и задней стороной обычно являются узкие грани камня, более широкие — боковыми. Если камень сохранил первоначальное положение, то изваяния лицом обращены к востоку.
Иногда самую макушку стелы обрамляет углублённая полоса. Она трактуется однозначно как лента-диадема. На некоторых западных оленных камнях в том месте, где соединяются концы лент, передан даже характерный узелок. Кольца по бокам головы объясняются как изображения серёг. По поводу нескольких косых линий (чаще — трёх), помещённых на лицевой части изваяний, существует предположение, что они передают татуировку или раскраску ритуальной маски. Смысл их объясняется по-разному: граница между живым и мёртвым, знак — символ грозного божества, схема созвездия Ориона. На наш взгляд, вопрос о трёх косых линиях остаётся открытым.
Верхний поясок, отделяющий головную часть стелы, несомненно, представляет собой изображения разных нашейных украшений: ожерелий из бус, гривны и т.п. Не вызывает возражений также трактовка как изображений зеркала дисковидных фигур в средней части изваяний.
Нижняя часть стелы отводилась для изображения боевых (на западных памятниках) или парадных (на восточных) поясов с подвешенным к ним оружием: кинжалами, налучьями и колчанами, боевыми топорами или клевцами, а также ножами и оселками. На западных оленных камнях спереди на поясе изображалась пряжка-застёжка. На восточных — какой-то предмет с двумя дуговидными крючками, который также расценивался как приспособление для застёгивания пояса. В последние годы в литературе появилось не лишённое оснований предположение, что эти двойные крючки изображают так называемые «модели ярма», бронзовые образцы которых встречаются в иньско-чжоуских погребениях с колесницами в Китае и в карасукских могилах в Южной Сибири. Назначение последних точно не установлено. Для Китая предполагается, что они были деталями колесниц или инструментом колесничих, для Южной Сибири, где они значительно меньших размеров, — что это культовые предметы-жезлы. Спорным остается вопрос о пятиугольных решётчатых фигурах, которые помещались над поясом, обычно на задней стороне изваяний. Существуют точки зрения, что они, как это бывает на шаманских костюмах, изображают грудную клетку с рёбрами или что это рисунки бревенчатых домов. Предпочтительнее нам представляется трактовка пятиугольных фигур как изображений щитов, поскольку они иногда наделены такими деталями, которые иначе трудно объяснить.
Среднюю часть стелы, ограниченную двумя поясами, иногда выходя за пределы, занимают изображения различных животных, и прежде всего оленя. В зависимости от характера расположения они трактуются как нашивные бляшки на одежде или как татуировка наподобие той, что можно видеть на коже пазырыкского вождя.
(17/18)
Помимо оленей, выполненных в двух разных стилистических манерах, на изваяниях часто встречается изображение дикой лошади, горного козла-янгира, кабана, кошачьих хищников (тигра, барса), композиционно связанные сцены терзания хищниками копытного или сцены преследования. Один раз на оленном камне зафиксировано изображение пароконной колесницы, но её следует, вероятно, отнести к категории оружия. Репертуар, иконография, стиль зооморфных сюжетов оленных камней полностью соответствуют традициям скифо-сибирского изобразительного искусства. Следует акцентировать внимание на трёх обстоятельствах, непосредственно вытекающих из анализа памятников: антропоморфности стел, регалиях, подчеркивающих высокий социальный уровень, и на космической символике ряда изображений.
Антропоморфные черты в той или иной мере характерны для всех типов оленных камней и, видимо, заложены в них изначально. Вместе с тем антропоморфность оленных камней проявляется обычно в виде отдельных черт. Изображения человеческой фигуры лишены многих деталей, лишены конкретности, индивидуальности. Образ человека передан в самом обобщённом виде. Иногда антропоморфные черты вообще трудно проследить. Они как бы отодвигаются на второй план, а на передний выходят изображения оружия, гривны, защитного или парадного пояса, то есть регалии власти, высокого социального уровня, принадлежности к воинской касте. Всё это позволяет предполагать, что оленные камни воплощали в себе образ воина-вождя, и не просто вождя какого-то конкретного племени, а героя-первопредка.
Отчётливо прослеживаемая на оленных камнях космическая символика, в том числе зооморфных сюжетов, породила другое направление в определении сущности рассматриваемых памятников — трактовку их образа как мирового дерева. При этом обращается внимание на строго вертикальное расположение памятников, деление их на две или три зоны и т.д. В принципе обе версии возможны. Антропоморфные черты изваяний не являются тому препятствием. Оленные камни с большой долей уверенности можно поместить в эквивалентный ряд, выражающий определённое представление о центре мироздания — мировой горы, мирового дерева, жертвенного столба, образа божественного первопредка «Ригведы».
Во всяком случае совершенно ясно, что в основе семантики оленных камней лежит универсальная идея, хорошо понятная всем и везде — каждому пастуху-кочевнику, в любом районе евразийских степей.
Оленные камни заметно различаются размерами, формой, содержанием и степенью насыщенности рисунками, наконец особенностью стиля зооморфных изображений, выбитых на них. Исходным материалом для их изготовления служили блоки или плиты гранита разных расцветок, реже — базальт и совсем редко — сланцевые или мраморовидные породы камня. Устойчивый и стабильный характер носит техника нанесения рисунков. На азиатских стелах полностью господствуют силуэтные изображения, выполненные в технике контррельефа, иногда в сочетании с гравировкой. Встречаются изображения с гравировкой по контуру. В отличие от западных стел рельефные изображения на них единичны.
Попытки выделить руководящие признаки и создать типологию оленных камней неоднократно предпринимались и предпринимаются в археологической литературе до самого последнего времени. Основы для классификации выбираются разные: форма изваяний (А.П. Окладников, Ю.С. Худяков), сюжет и композиция рисунков (С.И. Вайнштейн), стилистические особенности изображений животных (H.H. Диков, М.Х. Манай-оол). В нашей классификации мы исходим из того, что
(18/19)
ни репертуар, ни особенности композиций, ни стиль рисунков не связаны с формой самих стел. Она определялась первичной формой тех гранитных блоков и плит, которые шли на изготовление памятников. Например, как в природе круглые каменные целостности редки, так редки круглые в поперечном разрезе оленные камни. В Монголии на пятьсот с лишним детально обследованных памятников приходится всего три округлых в сечении. Один из них, находящийся в верховьях речки Бодончин гол (Кобдоский аймаг), — без изображений животных. Второй из Хэрэксурийн дэнж (Баянхонгорский аймаг) представляет собой классический вариант монголо- забайкальских изваяний и сплошь покрыт орнаментально стилизованными изображениями оленей с сильно вытянутыми мордами. Третий происходит из Дурвулжин ам (Хубсугульский аймаг). В средней части его выбито несколько стоящих оленей (с короткими и широкими рогами и горбоносыми лосиными мордами) — аналогичных саяно-алтайским изображениям этого животного. Такие же примеры можно было бы привести и в отношении стел подквадратных в сечении или изготовленных из плоских широких плит.
В нашей классификации оленных камней группо- и типообразующими признаками является репертуар, точнее, наличие или отсутствие зооморфных сюжетов, а также особенности стиля изображенных животных. По этим признакам все оленные камни могут быть подразделены на две основные группы: с изображениями животных и без них, которые в свою очередь подразделяются на три типа (рис. 2). Они по местам преимущественного распространения условно названы:
1. Общеевразийский (без изображений животных).
2. Саяно-алтайский (с близкими к натуре, «реалистическими» изображениями оленей).
3. Монголо-забайкальский (с орнаментально стилизованными фигурками оленей).
Прослеживаются локальные особенности различных групп памятников — западной — алтайской, хангайской, и специальной — небольшой, но принципиально важной группы так называемых «сторожевых» камней, устанавливавшихся возле плиточных оградок.
При определении возраста оленных камней важной хронологической вехой служат находки их в архаических комплексах: в киммерийском кургане у с. Белогородец в северо-восточной Болгарии, в кургане с твёрдо датированным комплексом черногоровской стадии у с. Целинного в Крыму, в кургане VIII-VII вв. до н.э. у с. Гумарово на Южном Урале и обломка стелы в кургане Архан [Аржан] в Туве, датировка которого, VIII-VII вв. до н.э., принимается многими исследователями. Сомнения в стратиграфической чёткости нахождения оленного камня и попытки отнести его к более позднему времени, чем сам курган Аржан, лишены серьёзных оснований. Недавно в Монголии в верховьях р. Хануй (Жаргалант) раскопан жертвенный комплекс в виде четырёхугольных оград 7×7 м и 8×8 м, стенки которых были сооружены из оленных камней монголо-забайкальского и общеевразийского типов. Датируется он также VIII-VII вв. до н.э. по находкам бронзовых ложечковидных привесок и трёхдырчатых псалий, аналогичных аржанским. Таким образом, все типы оленных камней как на Западе, так и на Востоке встречены в доскифских по существу комплексах.
Важным моментом в выяснении хронологического соотношения выделенных типов оленных камней являются случаи установки разнотипных стел на жертвенниках. В Даагандэл (Завханский), в Баян зурх (Кобдоский) в одном ряду изваяний стояли стелы монголо-забайкальского и общеевразийского типов. В Баян нуур (Ба-
(19/20)
Рис. 2. Основные местонахождения оленных камней, соотношение различных типов.
(20/21)
янхонгорский) и Дурвулжин ам (Хубсугульский) в аналогичной ситуации находились стелы саяно-алтайского и общеевразийского типов. Следовательно, можно полагать, что оленные камни без фигурок животных сосуществуют и с монголо-забайкальскими, и саяно-алтайскими.
Новые возможности при датировке оленных камней открывает значительная серия памятников с великолепно выполненными изображениями оружия, украшений, обнаруженная и исследованная в Монголии. Серия эта насчитывает многие десятки изваяний, но, к сожалению, в основном стел монголо-забайкальского типа. На других же типах памятников изображения крайне схематичны и позволяют самые широкие сопоставления. Исключение составляет, пожалуй, западная группа.
Возвращаясь к изображениям на оленных камнях оружия, следует отметить, что наиболее выразительны силуэтные рисунки кинжалов. Они образуют своего рода типологические ряды, параллельные формам их вещевых коллекций. Навершия в виде головки горного козла, оленя, лошади, птицы, в виде большого кольца или грибовидной шляпки; перекрестия — прямые крестовидные или с выемкой у эфеса; рукоятки — слегка изогнутые и сужающиеся к навершию, дополнительные петельки под навершием, ножны с треугольным наконечником — всё это детали и черты, характерные для бронзовых карасукских кинжалов. Нижняя хронологическая граница их бытования определяется по находкам в иньско-чжоуских комплексах Китая XII-XI вв. до н.э., верхняя — находками двух позднекарасукского типа кинжалов в Улангомском могильнике V-III вв. до н.э. Важно отметить также, что среди многочисленных изображений кинжалов на оленных камнях нет классического скифского акинака или бесспорно тагарского.
Близки к сибирским карасукским бронзовым прототипам и многие изображения боевых топоров, чеканов, прежде всего втульчатых с петлёй разной формы на обушке. Ряд других имеют сходство с топорами и чеканами Китая, где втульчатые орудия в большом количестве появляются в конце иньской эпохи. Аналогии укладываются в рамках X-VIII вв. до н.э. Так называемые «модели ярма», с которыми сопоставляются двойные крючки, помещённые на оленных камнях спереди у пояса, бытуют на протяжении всей карасукской эпохи. Поздние образцы их представлены находками в Томском могильнике. Более важным в сравнительно-хронологическом плане представляется обнаружение точно таких же двойных крючков на бронзовом оружии из западно-чжоуского могильника в Байфу, имеющего к тому же радиоуглеродную дату — XI в. до н.э. (A.B. Варёнов).
Ещё одной датирующей группой рисунков на оленных камнях являются изображения ножей. В отличие от кинжалов карасукский облик их выражен менее ярко и нет ранних форм с выделенной рукояткой, с «гардой» и т.п. Подавляющее большинство из них имеет кольчатое навершие, крутоизогнутое лезвие, и по этим признакам могут быть сравнимы с так же многочисленной серией бронзовых ножей, которые типологически являются самыми поздними, непосредственно предшествующими тагарским. Остальные изображения ножей сопоставимы с ножами первой стадии тагарской культуры: однодырчатыми и петельчатыми.
Хронологические рамки аналогий изображениям щитов, зеркал, оселков, диадем, нашейных украшений в виде гривны очень широки. Особенно характерны эти предметы для раннекочевнических культур, но известны и в памятниках предшествующего времени.
То же самое можно сказать об изображениях сложного скифского лука. В Центральной Азии сложный лук появляется в конце III тысячелетия до н.э., да и в Северном Причерноморье он получает распространение ещё в доскифское время.
(21/22)
Изображения горитов в большинстве случаев существенно отличаются от хорошо известных скифских горитов и, вероятно, представляют собой не известные нам 9 вещевых коллекциях так же более ранние типы и формы.
Обращает на себя внимание орнаментация на парадных поясах изваяний. Узор всегда прямолинеен. Основу его составляют треугольные фигуры, ромбы, углы, зигзаги, косая сетка — мотивы, определённо восходящие к орнаментам эпохи неолита и бронзы.
Изображение на оленном камне из Чулуутын огтох боевой колесницы обладает всеми особенностями, характерными для аналогичных петроглифов Тувы, Алтая и Казахстана, где они датируются в пределах II — начала I тысячелетий до н.э.
Заметно влияние местных (центральноазиатских) традиций бронзового века и на зооморфные сюжеты оленных камней. Отчетливые параллели им легко найти в карасукской художественной бронзе и в наскальных изображениях Монголии доскифского времени.
Датировка оленных камней монголо-забайкальского типа имеет принципиальное значение и поэтому к её обоснованности предъявляются повышенные требования. Несмотря на отчётливо выраженные карасукские традиции в оформлении стел, есть и несколько моментов, которые должны удерживать от чрезмерного удревнения этих памятников. Прежде всего взаимовстречаемость на одних и тех же изваяниях, как ранних, так несомненно более поздних типов предметов, например, раннекарасукских по форме кинжалов, чеканов и позднекарасукских, даже тагарских ножей. Если к оленным камням относиться как к определённым археологическим комплексам, то датировать их следует, естественно, по поздним признакам. Никак не вписываются в наши представления о культурах бронзового века Сибири и Центральной Азии зооморфные изображения оленных камней. По набору сюжетов, иконографии, особенностям изобразительных приемов они несомненно являются вариантом скифо-сибирского звериного стиля. Отдельные элементы его могут быть как угодно древними. Совокупность же, пачка их, зафиксированная на оленных камнях, полностью отсутствует в памятниках карасукской культуры Южной Сибири и в иньско-чжоуских комплексах Китая, и наоборот, многократно повторяется в огромном количестве объектов изобразительного творчества последующей эпохи.
Появление и сооружение основной массы монголо-забайкальских оленных камней приходится на конец карасукской эпохи или первые века I тысячелетия до н.э. К этому же времени относится и пик распространения изваяний других видов, когда они появляются в самых отдалённых районах евразийских степей. Таким образом, видеть в монголо-забайкальском типе исходную форму этих памятников вряд ли возможно. Предпочтительнее такую роль отвести изваяниям без изображений животных и с редкими фигурками, на которых тот или иной стилистический стандарт не отработан полностью. Существующие концепции эволюции оленных камней, может быть и верные в основе, неизбежно страдают умозрительностью. Нам представляется, что значительного хронологического разрыва между разными типами оленных камней не было. Различия между саяно-алтайскими и монголо-забайкальскими — не столько хронологического, сколько территориально-локального порядка. Изваяния первого типа — без изображений животных, изготовлялись на протяжении всего периода бытования оленных камней. Одновременное сосуществование стел разного типа документально засвидетельствовано на ряде жертвенников Монголии. Само по себе отсутствие фигурок животных, предельное упрощение композиций (кружок, кружок и поясок или только несколько стилизованных фигурок оленя на необработанной плите) не является показателем возраста изваяний. Появ-
(22/23)
ление таких памятников часто диктовалось спецификой назначения, практикой изготовления специально для жертвенников своего рода имитаций оленных камней (Шивэртийн ам, Жаргалант). Важным также представляется вопрос, в каком направлении шло развитие антропоморфности оленных камней. Если в сторону её наращивания, то вряд ли возможно говорить о разрушении канона на финальной стадии эволюции памятников (Ю.С. Худяков).
В Северном Причерноморье в VI в. до н.э., возможно и несколько ранее, оленные камни сменяют скифские каменные бабы. Судя по недавно открытым в Восточном Прикаспии прекрасным статуарным комплексам IV-III вв. до н.э. Байты I-III, подобный процесс имел место и в восточной части кочевого мира. Однако для Центральной Азии мы аналогичных памятников пока не знаем. По некоторым косвенным данным здесь оленные камни доживают до середины I тысячелетия до н.э. и дальнейшая судьба их неизвестна.
Оленные камни, получившие особенно широкое распространение на рубеже двух больших эпох, наглядно отражают трансформацию культуры степных скотоводов в культуру ранних кочевников. Нет, пожалуй, ни одного другого вида археологических памятников, где так же зримо и явно переплетались карасукские традиции и новые ритуально-символические стереотипы и художественные средства, ставшие характерными для искусства скифо-сибирского звериного стиля. Оленные камни, засвидетельствовавшие местные центрально-азиатские корни этого искусства, тем не менее, сами по себе не решают проблемы происхождения звериного стиля, являющегося неразрывной составной частью культурного комплекса, определяющего специфику, отличительную особенность культур скифского типа. В этом отношении большую научную значимость имеют, конечно, материалы ставшего знаменитым тувинского кургана Аржан, в инвентаре которого также сочетаются ранние и поздние признаки, где наряду с доскифскими по форме наконечниками стрел, псалиями соседствуют образцы вполне сложившегося звериного стиля, например свернувшаяся в кольцо пантера. Курган Аржан датируется по-разному, но в любом случае он существенно старше общепризнанных памятников скифской культуры на юге Восточной Европы и не менее древний, чем погребение вождя (Саккызский клад) Зивие в Иране, в котором некоторые исследователи видели истоки скифо-сибирского искусства (М.И. Артамонов, 1973, с. 219).
Всё это ставит скифологию перед необходимостью пересмотра некоторых концепций. Оленные камни, несомненно, усиливают позиции сторонников восточного, центральноазиатского происхождения звериного стиля и скифской культуры в целом (А.И.Тереножкин, 1976, с. 209).
Вместе с тем сильные карасукские традиции, фиксируемые на оленных камнях Монголии, вновь поднимают вопрос о происхождении самой карасукской культуры в Южной Сибири или, точнее, о происхождении культур карасукского типа, охватывающих многие районы Сибири и Центральной Азии. На востоке обе проблемы, как справедливо отмечают исследователи, оказываются тесно связанными, и решение одной во многом зависит от решения другой. Как известно, вопрос о происхождении карасука решался по-разному. После работ М. Лepa, убедительно показавшего пришлый характер изделий карасукского типа в Шань-Иньских комплексах, появившихся там в результате влияния скотоводческих культур Ордоса, гипотезу о китайских истоках карасука следует считать несостоятельной. Не получила дальнейшего обоснования и подкрепления огромными новыми материалами, добытыми на юге Красноярского края, и гипотеза местного — южносибирского происхождения карасукской культуры. Точка зрения о ближневосточных истоках карасука и
(23/24)
о промежуточных районах формирования самой культуры в Синьцзяне, Афганистане и Монголии не очень убедительна в части определения истоков, но всё же сохраняет силу. Исследования в Монголии, в том числе дальнейшее изучение оленных камней, помогут проверить эту гипотезу и способствовать решению проблемы в целом.
Таким образом, изучение оленных камней оказалось в центре разработки ряда важных проблем археологии и истории древних скотоводческих племён евразийского пояса степей, чем собственно и объясняется всё возрастающий интерес специалистов к этим памятникам. Возникнув в процессе общественного разделения труда на периферии древних центров цивилизации, объединения скотоводов превратились в мощную военную и политическую силу. Под их ударами рушились китайские княжества, правители которых уже в III в. до н.э., чтобы оградить свои владения от набегов, вынуждены были приступить к сооружению «долгих стен», а в эпоху Великого переселения народов кочевые орды буквально перекраивали политическую и этническую карту Азии, и не только Азии. Оленные камни — отголосок одного из таких, но более древних и, может быть, не столь масштабных передвижений скотоводов. С другой стороны, они свидетели того, что номады несли не только войны и разрушения, но и делали достоянием других народов достижения своей самобытной культуры и яркого неповторимого изобразительного творчества, внося заметный вклад в сокровищницу мировой культуры и искусства.
Итак, оленные камни, вероятно, первое и самое раннее проявление культуры скифо-сибирского типа в Монголии, но, к сожалению, это пока единственный массовый источник, характеризующий начальный этап становления культуры древних кочевников. Остальной материал фрагментарен и не позволяет с необходимой полнотой выявить место культур Монголии в ряду других данной эпохи. К раннескифскому времени могут быть отнесены жертвенник Жаргалант, фигурные плиточные могилы с золотыми «сибирскими фибулами», раскопанные на Тэвш ууле (Гови-Алтайский аймаг), а также отдельные бронзовые предметы из собраний монгольских музеев: некоторые типы наконечников стрел, ножи, кинжалы, трёхдырчатые псалии, например псалий, украшенный головкой лошади, из Архангайского аймага или обломок бронзовой бляхи в виде свернувшейся в кольцо пантеры, совершенно тождественной аржанской.
Значительно полнее представлена в Монголии эпоха расцвета скифо-сибирских культур середины I тысячелетия до н.э. Это многочисленные плиточные оградки, раскопанные во многих районах страны, курганы и керексуры, аналогичные мунгун-тайгинским и уюкским, исследованные на северо-западе Монголии, в частности, полностью раскопанный могильник V-III вв. до н.э. в окрестностях г. Улангома.
Весьма многочисленны в Монголии и наскальные рисунки скифского времени, легко вычленяемые из общей массы петроглифов по сходству с изображениями на оленных камнях.
Несмотря на существенные отличия культур скифской эпохи востока и запада Монголии, общим моментом для них является чётко прослеживаемая преемственность в развитии, длительное переживание карасукских традиций, особенно заметные в изготовлении бронзовых предметов и в изобразительном искусстве.
Второй общий момент — в Монголии собственно скифских вещей нет, и даже так называемая триада представлена формами, характерными главным образом для восточноазиатской части скифского мира: тагарскими по форме клевцами и кинжалами, наборами стрел, среди которых преобладают черешковые наконечники, уди-
(24/25)
лами и псалиями аржанского типа. Да и художественные изделия этого времени на рассматриваемой территории значительно ближе образцам саяно-алтайского варианта скифо-сибирского звериного стиля, чем художественному творчеству более западных частей скифо-савромато-сакского этнокультурного пространства.
Вместе с тем памятники скифского времени Монголии, а также яркие и самобытные древности Тувы, Горного Алтая и, конечно, в первую очередь знаменитый курган Аржан с документальной определённостью свидетельствуют о том, что Центральная Азия не была отсталой провинцией скифского мира. Наоборот, скорее всего, именно здесь находился один из крупнейших центров, который во многом определял облик культуры древних номадов степной зоны Евразии.
[1] [позиция сноски в тексте не отмечена] Здесь и далее термин Центральная Азия употребляется в значении, принятом в отечественной географической литературе, как область бессточных, не впадающих в океан рек, ограниченная на севере горными системами Алтая и Саян, на западе и юго-западе — Гималаями и Тянь-Шанем, на востоке — Большим Хинганом.
|