Э.Б. Вадецкая

Таштыкская эпоха в древней истории Сибири.

// СПб: «Петербургское востоковедение». 1999. 440 с.
ISBN 5-858303-075-0 (Archaeologica Petropolitana, VII).

Заключение

Основным результатом исследования явилось закрепление за двумя видами таштыкских кладбищ их хронологических границ, что уже было сделано С.А. Теплоуховым, но требовало подтверждения на большом материале.

Вторым результатом является разделение таштыкской эпохи на 2 периода. Первый период, или таштыкский переходный этап, по С.А. Теплоухову, характеризуется одновременным проживанием на Енисее нескольких народностей, среди которых различаются поздние тагарцы, таштыкцы и население, условно именуемое инокультурным. Роль последнего в сложении таштыкской культуры и его ассимиляция пока неясны из-за малочисленности датируемых погребений. Но по формальным типологическим признакам именно поздние могилы инокультурного населения могут быть в дальнейшем определены как ранние таштыкские.

Побочным результатом исследования является выявление единства типов импортных стеклянных бус для всех групп могильников первого этапа таштыкской эпохи: таштыкцев, тагарцев и инокультурного населения. Сочетание определённых типов бус с их химическим анализом открывает дальнейшие перспективы в уточнении датировки сибирских могил со второй (сарагашенской) стадии тагарской культуры. Но анализ бус, сделанный в этой работе, первичен и требует дальнейших исследований.

При раскопках под горой Тепсей М.П. Грязнов впервые поставил вопрос о вероятной этнической разнице между погребёнными в малых и больших таштыкских склепах. Основными показателями этнических признаков явились следующие наблюдения. В одних склепах хоронили только пепел человека, в других — также трупы и кости скелетов. Одним покойникам в склепы клали пятки животных, другим — копыта. Но смешанный способ погребения прослежен лишь на правом берегу Енисея, в то время как отличия между малыми и большими склепами видны и в других районах при единстве обряда для всех покойников. Подтверждается множество сходных черт, от конструкции до ритуалов, между тесинскими курганами и таштыкскими склепами сложной конструкции, датируемыми V-VI вв. Но теперь выяснилось, что простые склепы очень близки по своему устройству к поздним таштыкским могилам. Первые раскопки подобных под горой Барсучиха вызвали сомнение, к какой категории памятников их относить, т.к. наземные стены не раскапывали, а котлованы были сходны с большими таштыкскими могилами. Среди склепов простой конструкции имеются такие, в которых нет характерных для второго этапа эпохи вещей типа амулетов-коньков либо пряжек, а керамика не отличается от той, что в могилах. Можно предположить, что это самые ранние склепы. Но в других, аналогичных им, найдены вышеуказанные вещи, в том числе пряжки не ранее V в., а керамика разнообразная. Следовательно, к V в. уже относятся склепы разных конструкций, одни из них происходят от таштыкских могил, другие — от позднейших тагарских курганов. Выявление двух культурно-исторических традиций таштыкского общества на втором этапе эпохи составляет третий результат данного исследования. Уже сейчас можно предполагать различия в похоронной практике людей, погребённых в склепах простой или сложной конструкции, но конкретные особенности могут быть выявлены при дальнейших раскопках, когда на этом будет сконцентрировано внимание археологов. Пока к конструктивным отличиям можно добавить лишь ещё один вещественный признак — керамику. По предварительным наблюдениям, в склепах таштыкского происхождения отсутствуют сосуды котловидных форм, которых не имели ранние таштыкцы. И напротив, эти сосуды, очень характерные для тагарцев, найдены в склепах, генетически связанных с тагарскими курганами. Возможно, не случайно, что все таштыкские склепы на северо-западе Присаянья (Ачинско-Мариинская лесостепь) хотя и небольшого размера, но слож-

(196/197)

ной, т.е. тагарской конструкции, т.к. здесь следов проживания ранних таштыкцев пока не обнаружено. В междуречье Чулыма и Енисея зафиксировано наибольшее количество поздних таштыкских могил, а среди склепов большинство — простой конструкции. На правом берегу Енисея долго проживали тесинцы и ранние таштыкцы, возможно поэтому здесь наиболее чётко различаются малые и большие склепы не только по конструкции, но и по иным этническим признакам. В определённой степени преобладание европеоидного или монголоидного населения в разных районах в V-VI вв. отражают гипсовые маски из склепов. На правом берегу больше изображено европеоидов: со слабой скуластостью, длинными с горбинкой или слегка вздёрнутыми прямыми носами. Меньше смешанных типов, с широким лицом и прямым носом [Киселёв, 1935, с. 5] (рис. 50-54). На левом берегу Енисея маски передают широкое, иногда плоское лицо с широким носом, у которого часто весьма низкое переносье [Теплоухов, 1929, с. 51] (рис. 48). Маски по притокам р. Абакана изображают смешение европеоидных и монголоидных черт, напоминая больше всего современных шорцев и хакасов [Дебец, 1948, с. 129-135] (рис. 49). К сожалению, маски сохраняются, как правило, в склепах сложной конструкции, ибо в малых склепах почти всё сожжено. Тем не менее со временем по маскам может быть выявлена этническая разница не только между населением микрорайонов, но и между погребёнными в разных типах сооружений. Очевидно, этническим признаком окажется наиболее популярный амулет — металлические профильные изображения двух конских головок, т.к. они отличаются между собой не только типологически и технологически (литьё, ковка), но и семантически. В частности, в одних случаях их, заворачивая в фольгу или тряпицу, клали, как амулет, в шкатулке, а в других, видимо, нашивали на берестяной туесок с амулетами или на иной берестяной предмет. Подробный анализ амулетов мною не делался, однако практически все изображения нарисованы и публикуются полностью по комплексам, за исключением Уйбата, где их все учесть не удалось.

Многие черты таштыкской культуры второго этапа заимствованы как от ранних таштыкцев, так и от тесинцев-тагарцев, а также выработались в процессе их длительного совместного проживания на одной территории. К таким чертам относятся: архитектура камер, обряд, маски-бюсты, древние формы керамики, характер бутафорных украшений. Тем не менее некоторые инновации не воспринимаются в качестве эволюционных изменений, что ставит вопрос об очередном влиянии на сибирское население чужих обычаев в результате контактов либо прямого вторжения на Енисей новых, южных групп населения. К таким инновациям похоронных правил относятся планиграфия кладбищ, каменные наземные широкие стены, окружающие котлованы-могилы, обычай обрезать при тризнах концы ног животных и класть лопатки для гадания. Многие новые формы керамики основаны на предыдущих типах сосудов, но наряду с ними имеются явно привозные сосуды, вылепленные из другого теста, а для парадной посуды откуда-то заимствованы детали типа «сливов» и боковых подвесных ушек. Значительные изменения касаются религии, что отражено не только в новых ритуальных принадлежностях, клавшихся с покойниками, но и в их семантике.

Происхождение таштыкских склепов требует самостоятельного исследования, которое станет возможным по мере источниковедческого анализа всего, в них находящегося. Пока же семантика большинства вещей не понята. Тем не менее уже сейчас можно предполагать два источника заимствований — культура тюрок и культура китайцев.

Напомню, что склепы на кладбищах построены в ряд. Это совершенно несвойственно местным племенам, в то время как вытянутыми цепочками расположены курганы Горного Алтая и ритуальные оградки тюрок-тюгу VI-VIII вв., открытые на огромной территории от Монголии и Алтая до Киргизии и Центрального Казахстана [Худяков, 1985б, с. 183, рис. 1, 3, 8]. От тюркских поминальных оградок, как правило, сохраняются забутованные плитами оградки, внутри которых вкопаны столбы с тамгами или скульптуры, а также имеются следы жертвоприношений. Первоначально это были, видимо, постройки. В частности, в Монголии при тщательной расчистке плит двух оград выявлены основания каменной стены шириной 1.5 м [Худяков, 1985б, с. 170]. Некоторое сходство малые таштыкские склепы обнаруживают с миниатюрными храмами предков, которые в Китае с эпохи Хань ставили между курганом и воротами его ограды. Такие миниатюрные домики, в которых проводились церемонии жертвоприношения, имели с трёх сторон стены и открытый фасад [Терехова, 1959, с. 45]. Напомню, что таштыкские склепы тоже в процессе их сооружения и проведения церемоний стояли с тремя стенками, а четвёртая надстраивалась позже. Первые каменные стены на Енисее стали складывать для склепов, датируемых предположительно IV в. из-за отсутствия в них вещей V в. (Терский, ск. 1, 2; Мысок, ск. 1-4). Приблизительно тогда же этот конструктивный элемент появляется при сооружении позднейших тагарских курганов, где внутри традиционной каменной ограды на бортах ямы выкладываются каменные стенки (Барсучиха, Туим, Тесь).

Среди стандартных, хотя и разнообразных сосудов в склепах имеются оригинальные, единичность которых позволяет предполагать, что они привезены с другой территории. Это чашки, кружки, биконические сосуды. Вазы, именуемые «кыргызскими», в склепах не отличаются от чаатасов, технология изготовления которых, по мнению С.В. Киселёва, зародилась под влиянием Китая [Киселёв, 1949, с. 232, 239]. Очевидно, нет основа-

(197/198)

ния предполагать, что привозные сосуды имели отношение к тюркам, керамическое производство которых было слабо развито, судя по сосудам из их могил в виде простых банок, вылепленных из грубого теста с примесью дресвы.

Анализируя предметы искусства из склепов, С.В. Киселёв отметил, что они изготовлены под большим влиянием китайского искусства. В частности, обращает на себя внимание манера изготовления деревянных скульптурок лошади с одной приподнятой ногой. Схожи также и изображения возниц в модельках повозок, клавшихся в склепы. Тем самым подтверждается и некоторое заимствование из китайских погребальных обычаев. Возможно, будет выявлено китайское влияние на таштыкские графические миниатюры, т.к. на деревянных планках изображены люди с прическами и в одеждах, которые трудно сопоставить с местными сибирскими, а отдельные персонажи явно дальневосточного облика. Они одеты в халаты, на ногах легкие остроносые туфли, на голове лёгкие конические шапочки (рис. 58). Дощечки, по мнению М.П. Грязнова, выполнены разными художниками. Тем не менее обращает на себя внимание, что большинство фигурок трафаретные, а сами изделия переиспользованы, т.е. поверх старых рисунков нанесены новые.

Практика гадания на бараньей (овечьей) лопатке у тюрков Южной Сибири имела универсальный характер [Сагалаев, Октябрьская, 1990, с. 138-139]. Сравнительный анализ тамг на астрагалах из склепов с тюркскими знаками выглядит перспективным. Это исследование было начато С.В. Киселёвым и прервано Л.Р. Кызласовым, который рисунки на астрагалах связал с тамгами угров. Доказывая, что это заблуждение, я даю таблицу, где тамги на таштыкских астрагалах сравниваются с пиктограммами и тамгами угров (рис. 92). Следует обратить внимание не только на своеобразие таштыкских знаков, но и на то, что большинство из них изображено на астрагалах косули. Сохраняет своё значение мнение Л.Р. Кызласова о том, что наиболее стандартная группа таштыкских амулетов-коньков имеет свои прототипы в Центральной Азии или Ордосе [Кызласов, 1960, с. 90]. То же касается восточных типов таштыкских пряжек, наборных поясов, эфесов кинжалов.

Тюркские черты в таштыкской культуре могут быть объяснены непосредственным проживанием последних среди таштыкцев. Об этом свидетельствует наличие за оградами таштыкских склепов (т. е. на одних кладбищах) могил человека с конем, с характерным для тюрок набором оружия. Однако время этих тюркских захоронений дискутируется. Возможность проживания китайцев среди таштыкцев выглядит менее вероятной, хотя в одном из склепов 2 монголоидных черепа людей, по мнению И.И. Гохмана, скорее дальневосточного, чем центральноазиатского облика (Тепсей IV).

Китайские историки сообщают, что древние тюрки сжигали покойника прямо на лошади, затем в могиле строили помещение, в котором рисовали портрет умершего, а также сцены борьбы из его жизни. Поскольку тюркских сожжений людей не обнаружено, принимаются попытки сопоставить этот описанный обряд с похоронной практикой таштыкцев [Добжанский, 1989, с. 176-177]. Но сходство прослеживается лишь в одной детали — в изготовлении «портрета умершего», в котором можно усматривать куклу или бюст с пеплом человека. Напомню, что таштыкцы после кремации помещали пепел в изображение мёртвого, накапливали эти изображения и затем совместно погребали в одном сооружении, которое сжигали. Среди кальцинированных костей в склепах пока не выявлены принадлежащие коню или иному животному. Значит, либо сообщения китайцев о похоронах ранних тюрков сильно искажены, либо они не имеют ничего общего с таштыкскими. Тем не менее участие тюрок в сложении таштыкской культуры второго периода или этапа представляется вероятным. Возможно, неслучайно, что, судя по погребальным маскам, ещё в VI в. в более лесных районах правого берега Енисея преобладало европеоидное население, но в степных районах левого берега и в междуречье Абакана и Енисея проживало больше монголоидов. К сожалению, хронологические границы второго этапа пока условны в пределах V-VII вв. Напомню, что к V в. я отношу склепы, в которых имеются вещи не ранее V в., но отсутствуют появившиеся с VI в., что может быть случайным, а к VII в. — склепы, в которых присутствует керамика, более характерная для последующей эпохи чаатас. Но, очевидно, новые кладбища какое-то время функционировали одновременно с таштыкскими склепами, т.к. и в курганах чаатас встречаются единичные таштыкские изделия типа амулетов-коньков и деревянных фигурок баранов. Более всего период сосуществования склепов и части чаатасов доказывают детские могилки вокруг тех и других, в которых встречается керамика двух культур — таштыкской и эпохи чаатас.

Уточнение хронологии таштыкских склепов, в пределах второй половины V в. и включая весь VII в., было осуществлено ещё в 1971 г. А.К. Амброзом. Но к этому времени, на основании интерпретации нескольких письменных источников, в минусинской историографии сложилось представление о том, что таштыкцы являются предками так называемых «енисейских кыргызов», которые проживали на Енисее с VI в. и оставили после себя могильники, именуемые чаатасами. Новые даты, предложенные А.К. Амброзом, этой версии не соответствовали.

Могильные культуры чаатас на Енисее сменяют таштыкские. Некоторые чаатасы расположены на местах таштыкских кладбищ, сохраняют отдельные таштыкские элементы в устройстве надмогильных сооружений и керамику, продолжающую

(198/199)

Рис. 92. Различия между таштыкскими знаками на астрагалах животных и тамгами либо пиктограммами угров.

(199/200)

таштыкские традиции [Кызласов, 1981, с. 48-49]. Таким образом, они по косвенным признакам должны датироваться не ранее VII в. Есть малые склепы переходного типа к чаатасам, в частности один склеп на Уйбатском чаатасе (Уйбат I, ск. 4) и на могильнике Терский (Терский, ск. 3). Однако время появления ранних чаатасов не установлено, ибо собственных дат они не имеют, а датируются условно по концу таштыкской культуры. Между тем в чаатасах встречаются единичные ножи, пряжки, амулеты и деревянные фигурки баранов, не отличающиеся от таштыкских VI-VII вв. В свою очередь, в поздних таштыкских склепах и детских могилах имеется керамика, схожая с керамикой эпохи чаатас. То и другое свидетельствует о наличии периода одновременного функционирования таштыкских склепов и чаатасов. Относится этот период к VII в. или контакты между разным населением возникли ещё в VI в. — пока определить трудно.

Публикуемые в книге материалы таштыкских склепов убеждают в том, что мнение о генетической преемственности между ними и чаатасами сильно преувеличено. Сходство ограничивается тем, что часть населения кремируют, курганы сооружают в ряд, на бортах ям складывают каменную стенку. Но и эти традиции, учитывая все прочие отличия похоронной практики, могут быть самостоятельными, а не заимствованными у таштыкцев. Наибольший контраст прослеживается между большими таштыкскими склепами и чаатасами. В связи с этим можно говорить лишь о частичной ассимиляции или взаимоассимиляции старого и нового сибирского населения и о крушении пышной таштыкской культуры в результате появления на Енисее новой народности.

Интерпретация письменных источников надолго закрепила версию о том, что население Енисея с первой половины I тысячелетия имело название «кыргыз», объединившую три гипотезы: о смешении таштыкцев-гяньгуней с тагарцами-динлинами в Присаянье; о государстве Кыргыз (Хягас) IX в. на месте древнего сибирского государства Гяньгунь; о том, что в VI в. владения между реками Абаканом и Енисеем принадлежали одной из династий тюрков и назывались Цигу. В 1970 г. С.Е. Яхонтовым высказано получившее широкое распространение суждение, что названия гэгунь, гяньгунь, кигу, цигу, хэгусы, хягасы и т. д. представляют собой разновременные фонетические варианты одного этнонима «кыргыз» [Савинов, 1984, с. 13]. Это, казалось бы, подкрепило указанные концепции, однако главное в них — места обитания народов — осталось более чем спорным. В настоящее время практически нет сомнения, что государство Гяньгунь было расположено много западнее Саян. Мною в данной работе указано на то, что все сведения, изложенные в китайском источнике IX в., не могут быть отнесены к сибирской территории, а речь идёт о Восточном Туркестане. Государство тюрков Цигу — соответственно лингвистической гипотезе — должно находиться там же. Тем не менее явное влияние тюрков на таштыкскую культуру V-VI вв. требует рассмотреть аргументацию последней гипотезы. Она основана на одной древнетюркской легенде, по которой 4 родных брата-тюрка имели владения по соседству. Локализация географических названий, упомянутых в легенде VI в., предпринята в конце прошлого века Н.А. Аристовым. Два владения помещены им на территории Северного Алтая, одно в Горном Алтае, четвёртое, между реками Афу и Гянь, расшифровано им как находящееся между Абаканом и Енисеем. В настоящее время применительно к Алтаю это опровергается на археологическом материале. Не менее спорно все, что касается Абакана и Енисея [Савинов, 1984, с. 34]. Установлено, что с раннетюркского времени и до прихода русских Енисей был известен под названием Кем. В частности, этот гидроним упомянут в надписи середины VIII в. (памятник Моюн-Чуру, Селенга). «Кем» и его фонетические варианты «гем», «хем» являются довольно обычными компонентами названий многих речек Алтая, Саян, Тувы. Термин «бу» в названии Афу, или Абу, южносамодийского, т.е. дотюркского, происхождения [Розен, Малолетко, 1986, с. 28, 133-134]. Таким образом, локализация государства Цигу по географическим названиям сомнительна. Установлено, что на территории племен цзегу (цигу) было создано управление дуду Цзяньгунь. Судя по тому, что в 648 г. оно было подчинено наместнику провинции Яньшань [Малявкин, 1989, с. 118, примеч. 33], земли цигу расположены южнее Саян. В том же году к китайскому двору впервые направляются послы от кыргызов. Китайские источники сообщают, что кыргызы жили за северо-западными или северными китайскими владениями, пригоняли в Китай лошадей для обмена или выкупа попавших в плен соплеменников, имели родственные связи с царствующим домом Тан через далекого предка, полководца Ли Лина, а главное, что дружеские визиты их к китайцам для участия в традиционных торжествах совершались обычно в конце или начале года [Супруненко, 1975, с. 80-81], когда всякое сообщение через заснеженные саянские перевалы невозможно. Снежный покров толщиной 150-200 см лежит в горах с октября до середины июня. Глубокие снега в перевальных участках Саянского хребта до сих пор являются препятствием для движения по редким дорогам и горным тропам Западного Саяна [Суслов, 1954, с. 277-294]. Поскольку, с одной стороны, в указанное время года невозможен переход через Саяны, а с другой — присутствие кыргызов на Енисее в VII в. не доказывается какими-либо руническими надписями, мы можем утверждать, что первые послы кыргызов в Китай шли не из Присаянья, а с какой-то иной территории.

наверх