Ю.В. Тетерин
Центральноазиатские элементы таштыкского костюма
(по материалам грунтовых могил).
Костюм, являясь неотъемлемым элементом материальной культуры любого народа, служит важнейшим источником для изучения его происхождения и истории. Исследование костюма древних народов Южной Сибири и Центральной Азии связано прежде всего с анализом археологических материалов. Не является исключением в этом отношении и костюм населения таштыкской культуры, существовавшей в степях Среднего Енисея в первой половине I тыс. н.э. Среди других культур гунно-сарматского времени она выделяется разнообразием памятников и форм погребальной обрядности.
Многие исследователи неоднократно отмечали центрально- и восточноазиатские параллели отдельным элементам этой культуры. В их числе, как правило, упоминаются форма и устройство склепов, отдельные типы керамики и её орнаментация, погребальные статуэтки и церемониальные зонты, шёлковые ткани и др. [Киселёв, 1951, с. 432, 442, 465; Кызласов, 1960, с. 27, 49, 64; Савинов, 1984, с. 26, 42]. Важное значение для выяснения роли центральноазиатского вклада в формирование и эволюцию таштыкской культуры имеют и археологические данные, характеризующие костюм.
В этнографической и историко-археологической литературе в настоящее время прочно утвердился подход, при котором костюм изучается как целостное культурно-историческое явление. Костюм рассматривается в единстве всех своих составных частей. К ним относятся головные уборы и прически, верхняя и нижняя одежда, обувь и аксессуары: украшения, металлические и иные детали, пояс со всеми его элементами — пряжками, наконечниками ремней, накладками, подвесками.
Изучение таштыкского костюма во всей полноте и единстве всех структурных компонентов, к сожалению, затруднено рядом объективных обстоятельств. Первое из них заключается в том, что в силу сохранности археологических источников мы имеем сравнительно немного сведений о форме и покрое одежды, головных уборах и обуви. В основном эти сведения восходят к материалам не потревоженных оглахтинских грунтовых могил, и в меньшей степени к памятникам изобразительного искусства; деревянным резным планкам, деревянной скульптуре, наскальным изображениям. Эти материалы неоднократно анализировались в научной литературе [Сосновский, 1933, с. 36-37; Киселёв, 1951, с. 403; Грязнов, 1971, с. 99-101; Кызласов, 19926, с. 66-67; Вадецкая, 1992, с. 239-240, Вадецкая, 1999, с. 49-56; Худяков, 1986а, с. 104-108]. Поэтому по результатам археологических раскопок и музейным экспонатам наиболее реальной задачей представляется изучение не всего костюма, а отдельных его элементов, прежде всего поясных наборов, украшений, металлических и костяных деталей головных уборов и одежды.
Второе обстоятельство вытекает из первого. По материалам археологических раскопок нам известен в первую очередь погребальный костюм и его отдельные элементы. Как свидетельствуют этнографические наблюдения, он может значительно отличаться от повседневного и парадного. Не является исключением в данном отношении и таштыкский погребальный костюм. В чем же его специфика?
По находкам оглахтинского могильника установлено, что умерших погребали в повседневной бытовой одежде: в куртках, шубах, штанах. Вероятно, так же хоронили и в склепах. Но аксессуары костюма, т.е. украшения, амулеты, поясные детали, как в
(56/57)
грунтовых могилах, так и в склепах, за редким исключением, изготавливались специально для погребения (глиняные и деревянные бляшки, парные головки коней, миниатюрные пряжки и т.д.). Данная черта обряда хорошо вписывается в общий контекст таштыкского погребального ритуала, для которого характерен символизм. Выражался он частности, и в практически полном отсутствии в могилах утилитарных, полноразмерных вещей, которые заменялись копиями, моделями, символами реальных предметов (деревянные модели оружия, железные, миниатюрные удила, астрагалы и пяточные кости животных и т.д.) [Подольский, 1981, с. 94-95; Подольский, 1998, с. 204]. Необходимо отметить также, что многие предметы из состава погребального инвентаря, которые традиционно рассматриваются как украшения и детали одежды, имели самостоятельную сакральную, знаковую или иную нагрузку (например, парные головки коней, подвески, типично таштыкские пряжки).
При изучении костюма следует учитывать также и другие особенности погребального обряда таштыкской культуры. В грунтовых могилах и склепах очень редко хоронили трупы, как это было принято в синхронных памятниках на сопредельных территориях (в кокэльской культуре Тувы, в берельских и кок-пашских памятниках Горного Алтая). Практиковалось несколько способов погребения. Погребались сожжённые на стороне человеческие кости и пепел в куклах-манекенах, кожаных мешочках, берестяных коробах, глиняных сосудах, мумии или мумифицированные останки, компактно сложенные кости целого скелета или отдельных его частей. В последнем случае одежда и её элементы практически отсутствовали. Что касается кукол-манекенов и мумий, то их, как показывают оглахтинские находки, хоронили так же, как и трупы — в повседневной или парадной одежде, но со специально изготовленным для погребения инвентарём, украшениями и аксессуарами.
Анализируя конкретные археологические материалы, необходимо придерживаться хронологического принципа. Отметим в этой связи, что вопросы хронологии и периодизации таштыкской культуры в настоящее время являются предметом оживлённых дискуссий. Не вдаваясь в подробности разногласий, укажем, что в данной работе хронологические рамки таштыкской культуры определяются I-VI вв. н.э., и она делится на два культурно-хронологических этапа: ранний (или батеневский) — I-III вв. н.э. и поздний (или тепсейский) — IV-VI вв. н.э., что соответствует в общих чертах периодизации М.П. Грязнова [Грязнов, 19796, с. 4]. Укажем также, что при всем многообразии различных точек зрения, все исследователи признают, что грунтовые таштыкские могилы существуют только на раннем этапе (не позже IV в. н.э.).
Большинство отмеченных выше центрально и восточноазиатских параллелей и новаций характерны в первую очередь для таштыкских склепов и относятся к позднему, тепсейскому этапу существования культуры. Центральноазиатские связи эпохи грунтовых могил выявлены и изучены в меньшей степени. В контексте культурных связей и заимствований важное значение имеют и материалы, характеризующие костюм.
Как уже указывалось, в силу специфики погребальной обрядности, материалы, относящиеся к костюму, представлены в грунтовых могилах в очень незначительном количестве. Особенно редки находки металлических украшений и деталей поясов, что объясняется тем, что подобные предметы могли изготавливаться из дерева или иных органических материалов специально для погребения, также как деревянные имитации оружия, орудий труда и конской упряжи.
(57/58)
Рис. 1. Таштыкские накосники, серьги и булавки.
1-4 — берестяные и кожаные накосники (по Э.Б. Вадецкой) (Оглахты I); 5-9 — серьги (5, 6 — Комаркова-Песчаная, 7 — Копи, 8 — Горькое оз., 9 — Знаменский клад, 5, 6 — серебро, 7-9 — золото); 10-30 — костяные булавки (10 — Тепсей III, 11 — Новая Чёрная IV, 12-14, 16-18 — Комаркова-Песчаная, 15, 20 — Барсучиха II, 19 — Абаканская управа, 21-30 — Минусинский музей, случайные находки).
(58/59)
К числу украшений и предметов одежды, найденных в грунтовых могилах, относятся накосники, костяные булавки, серьги, амулеты, гривны, браслеты, бусы, бляшки, пряжки и кольца. К этому же периоду можно отнести и ряд типологически близких предметов из числа случайных находок. Иногда в эту категорию предметов включают и бронзовые зеркала, которые рассматриваются либо как украшения, либо как предметы туалета. На наш взгляд, зеркала и их фрагменты имели в первую очередь сакральную, охранительную функцию. В могилах они могли помещаться как отдельно в деревянных шкатулках, берестяных туесках или коробочках, так и на одежде или поясе в кожаных чехлах или мешочках. Учитывая последнее обстоятельство, их можно рассматривать и как деталь костюма.
Часть украшений из грунтовых могил и сборов, относящихся к этому времени, известна в единичных экземплярах или представлена небольшими сериями предметов. В их числе две бронзовые гривны (одна из числа случайных находок), три браслета (два бронзовых, один кожано-деревянный), небольшое количество деревянных бляшек и пуговиц (некоторые с обкладками из тонкого листового золота), бронзовая плоская бляшка в виде изображения горного козла, небольшая серия плоских изогнутых бронзовых пластин-амулетов, шесть бронзовых зеркал.
Некоторые из этих предметов (гладкие, круглые в сечении гривны с отверстиями на концах, одновитковые гладкие и рифленые браслеты) имеют широкий круг аналогий и не могут служить надежными индикаторами этнокультурных связей. Другие — это прежде всего деревянные полусферические, конусовидные, умбоновидные бляшки; бронзовые изогнутые пластины-амулеты; дисковидные зеркала с петелькой на обороте — имеют прототипы в культуре местного тагарского населения. С точки зрения инноваций наибольший интерес представляют накосники, булавки, серьги, зеркала и пряжки.
Таштыкские причёски и связанные с ними накосники и булавки подробно рассмотрены и реконструированы в работах Э.Б. Вадецкой [Вадецкая, 1985, с. 35-37; Вадецкая, 1987, с. 40-52; Вадецкая, 1999, с. 49-52]. По её мнению, таштыкские женщины любили высокие причёски из своих и накладных волос, которые заплетали в косы, укладывали на затылке и закрывали берестяными, обшитыми шёлком колпачками-накосниками. Накосники закреплялись деревянными и костяными шпильками (рис. 1, 1, 2). Существовали и более сложные причёски из вплетённых кос, уложенных на каркасе, закреплённых большим количеством булавок и украшенных низками бус и бисера. Мужчины также заплетали свои волосы в косицу, которую укладывали на темени или собирали на затылке в пучок и прятали в кожаные или шёлковые мешочки. Последние завязывали узлом, иногда закрепляя костяной или деревянной булавкой. Остальные волосы вокруг косицы сбривали (рис. 1, 3, 4).
Накосники и булавки не имеют прототипов в тагарской культуре. Деревянные булавки, берестяные и кожаные накосники сохраняются в могилах очень редко. Наиболее частой находкой являются костяные булавки. Впервые они появляются на территории Минусинской котловины в памятниках тесинского переходного этапа (II в. до н.э. — I в. н.э.). Характерны булавки в первую очередь для грунтовых тесинских могильников, оставленных, по мнению большинства исследователей, инокультурным населением, пришедшим в Минусинскую котловину с юга из-за Саян.
Формально-типологический анализ коллекции среднеенисейских костяных булавок, насчитывающей более 200 экземпляров, позволил разделить их на 23 типа [Тетерин, 1997, с. 40-41]. Сравнение тесинских и таштыкских булавок дало возможность сделать следующие выводы. К числу массовых, широко распространённых типов тесинских булавок относятся простые, гладкие, костяные стержни без специально оформленных головок и наверший с отверстиями и без отверстий в верхней части. Реже встречаются булавки с дисковидной головкой, иногда со специально оформленной
(59/60)
шейкой. Небольшими сериями представлены булавки с гвоздевидной и грибовидной головкой, единичными экземплярами — короткие гладкие и витые стержни с утолщением и отверстием в верхней части.
Таштыкская серия булавок типологически более разнообразна. Наиболее характерными становятся булавки со специально оформленной головкой: шаровидной, дисковидной и гвоздевидной, грибовидной (рис. 1, 12-17). К более редким типам относятся булавки с молоточковидной, лопаточковидной, прямоугольной, зооморфной головкой (рис. 1, 10, 11, 18-21). Судя по размерам и пропорциям, к таштыкской культуре следует относить и единичные типы булавок, известные прежде всего из числа случайных находок: с треугольной, пламевидной, крестообразной головкой, с кольцевидным, черешковым навершием, с валиковым и фигурным оформлением верхней части стержня (рис. 1, 21-30). Полностью исчезают в таштыкское время булавки, наиболее характерные для тесинских памятников, в виде стержня без специально оформленной головки с отверстиями и без отверстий в верхней части стержня.
Отметим также, что тесинские булавки в целом крупнее таштыкских. Размеры первых, как правило, достигают 10-15 см, реже встречаются экземпляры длиной 7-10 см. Длина вторых составляет в среднем 4-8 см, редко встречаются экземпляры длиной более 10 см. Отличие в размерах отчасти объясняется разным назначением тесинских и таштыкских булавок. Почти все известные таштыкские булавки, найденные в могилах, можно связать с причёсками и головными уборами, т.е. они служили в первую очередь шпильками. Лишь длинные булавки, украшенные зооморфными навершиями, найденные в детских могилах, использовались иначе, вероятно, как заколки для одежды или погребального савана.
Назначение тесинских костяных булавок было более разнообразным. Часть из них, найденная у черепов женских скелетов, также использовалась в качестве шпилек. Другие могли употребляться в качестве проколок, шильев, заколок для одежды, что подтверждается их размерами и деталями оформления (отверстия в верхнем конце) и положением в могилах (у пояса, в ногах, в различных частях могилы в сочетании с другими предметами).
Таким образом, анализ среднеенисейской коллекции костяных булавок указывает, с одной стороны, на несомненную генетическую связь отдельных типов таштыкских и тесинских булавок. Булавки с дисковидной, гвоздевидной и грибовидной головкой в единичных экземплярах появляются на тесинском этапе и широко распространяются в раннеташтыкское время. С другой стороны, генезис всей серии таштыкских булавок не сводится только к тесинским прототипам. Отдельные типы булавок характерны только для таштыкской культуры (булавки с шаровидной, пламевидной, молоточковидной головкой и др.). Вероятно, эта часть булавок имеет иное происхождение и связана с другой группой населения, появившейся на Среднем Енисее не раньше I в. н.э.
Как уже указывалось, костяные булавки не были известны в тагарской культуре. Не найдены они и в культурах скифского времени Алтая и Тувы, хотя для них были характерны металлические и деревянные булавки с зооморфными навершиями. Пока мы не знаем ни одной археологической культуры позднескифского и раннехуннского времени Сибири и Центральной Азии, где были бы найдены аналогичные тесинским и таштыкским костяные булавки. По мнению Э.Б. Вадецкой, их происхождение связано с культурой хунну [Вадецкая, 1984, с. 84]. Однако, на наш взгляд, это предположение не подтверждается конкретными материалами. Для погребений хунну булавки не характерны. Известны отдельные костяные стержни из Иволгинского городища, напоминающие тесинские костяные булавки [Давыдова, 1995, табл. 180, рис. 32-50]. Но эти предметы, скорее всего, использовались в качестве орудий труда (шильев, проколок и т.д.). Нет никаких данных о том, что они использовались в качестве шпилек.
(60/61)
C другой стороны, обычай ношения высоких женских причёсок со своими и накладными волосами, а также сбривания волос и ношения кос мужчинами, был характерен для многих народов Центральной и Восточной Азии: хунну, ухуань, сяньби, жуань-жуаней, турфанцев, тибетцев и др. И поэтому корни тесинского и таштыкского обычая употребления высоких причесок и отрезных кос, а также связанных с ними накосников и булавок, надо искать именно на этих территориях. Поскольку и тесинские и таштыкские булавки появились на Среднем Енисее уже в сложившемся виде, то их, вероятно, необходимо связывать с какими-то народами, находившимися под властью хунну и переселявшимися на эту территорию во II в. до н.э. — I в. н. э.
В числе других украшений, не имеющих местных корней, можно отметить таштыкские серьги и некоторые типы зеркал. Серьги, найденные в грунтовых могилах, представлены двумя близкими типами. Оба они имеют форму знака вопроса со щитком. У первого типа щиток имеет миндалевидную или овальную форму и заканчивается гроздью зерни. На щитке гнездо для вставок из цветного стекла или полудрагоценных камней (рис. 1, 7, 8). У серёг второго типа щиток имеет фигурную форму и его лицевая сторона оформлена выпуклостями, имитирующими гнёзда для вставок. Нижняя часть щитка украшена тремя миниатюрными выпуклостями (рис. 1, 5, 6).
Две серьги первого типа найдены в тесинском склепе (Большой Уйбатский курган), что дало основание Л.Р. Кызласову и другим исследователям относить их появление к тагаро-таштыкскому (тесинскому) переходному этапу. Отметим в этой связи, что находка подобной серьги в Уйбатском кургане остается пока единственной. Более того, по мнению Н.Ю. Кузьмина, проанализировавшего материалы всех тесинских склепов, Большой Уйбатский курган является позднейшим из тесинских склепов и может датироваться временем не ранее I в. н.э. [Кузьмин, 1995, с. 156].
Серьги со щитками и цветными вставками с рубежа тысячелетий распространяются очень широко от сарматского мира на западе до хуннской державы на востоке. У нас нет оснований связывать происхождение данного типа серёг с какой-то конкретной центральноазиатской территорией. Но, вероятно, они попали в Минусинскую котловину вместе с остальным комплексом инноваций, имеющим центральноазиатское происхождение. Этот вывод подтверждают и аналогии серьгам второго типа. Наиболее характерны подобные серьги для кокэльской культуры Тувы, которая в настоящее время большинством исследователей датируется первой половиной I тыс. н.э. [Савинов, 1992, с. 108-109]. В свою очередь, и кокэльские и таштыкские экземпляры обнаруживают типологическое сходство с серьгами из могильника Лаохэшэнь, исследованного в северо-восточном Китае, на берегу р. Сунгари. Этот памятник китайские и некоторые наши исследователи относят к культуре сяньби и датируют первыми веками нашей эры. [Excavation at Laoheshen, 1987, p. 61, pic. 54, 8, 9; Комиссаров, 1996, с. 24-28].
В связи с сяньбийскими материалами следует упомянуть и находку золотой серьги в виде крючка с подвеской из перекрученной проволоки из Знаменского клада (рис. 1, 9). Наиболее вероятная датировка клада — I в. н.э. [Тетерин, 1988, с. 32]. Серьги из перекрученной проволоки с различными подвесками (бусами, золотыми листочками) в первые века нашей эры имели широкое распространение на территории северо-восточного Китая и Кореи. Ближайшие аналогии Знаменской серьге также имеются в могильнике Ляохэшэнь [Excavation at Laoheshen, 1987, p. 59, pic. 3, 5, 7, p. 61, pic. 54, 1-4]. На этой же территории серьги подобного типа найдены и в могиле у населенного пункта Синьлуншань, которую китайские исследователи датируют концом периода Восточная Хань и также относят к культуре сяньби [Чжан Чжуншу, Чэнь Сянвэй,1982, рис. 1, 2, 3, 5].
(61/62)
Рис. 2. Таштыкские зеркала, пряжки и кольца.
1-3 — бронзовые зеркала (1 — Есинская МТС, 2 — Староозначенская Переправа I, 3 — Комаркова-Песчаная); 4-16 — пряжки и кольца (4, 5, 7, 8, 10, 12, 16 — Староозначенская Переправа I, 6 — Минусинский музей, случайная находка, 9, 14 — Абакано-Перевоз, 11 — Салбык, 13 — Комаркова-Песчаная, 15 — Абаканская Управа, 4-10, 12-14 — железо.
(62/63)
Ярким свидетельством тесных связей таштыкской культуры с Центральной Азией и Китаем являются находки на Среднем Енисее китайских зеркал и их копий. По данным Лубо-Лесниченко, таштыкской эпохой (I в. до н.э. — V в. н.э.) датируется 5 целых и 7 фрагментов подлинных китайских зеркал: 4 экз. — II в. до н.э. — I в. н.э.; 3 экз. — I-III вв. н.э., 4 экз. — III-V вв. н.э. [Лубо-Лесниченко, 1975, с. 11-13]. Из них собственно к эпохе Хань (в том числе Западной и Восточной Хань), т.е. к тесинскому и раннеташтыкскому периоду, относится 7 экземпляров. Китайские зеркала и их фрагменты высоко ценились местным населением, хранились и употреблялись длительное время. Поэтому зеркала ханьского времени встречаются и в более поздних памятниках. Примером может служить фрагмент зеркала типа TLV I в. н.э., найденный в склепе № 1 Изыхского чаатаса [Кызласов, 1960, рис. 30, 1]. Таштыкские склепы в свете современных данных датируются, вероятно, временем не ранее IV в. н.э.
О широкой популярности привозных зеркал в раннеташтыкское время свидетельствует и обычай изготовления местных копий с китайских подлинников. Одно такое зеркало было найдено А.Н. Липским в грунтовой могиле у Есинской МТС (рис. 2, 1). Первоначально этот экземпляр Е.И. Лубо-Лесниченко принял за случайную находку и определил как копию зеркала II в. до н.э., сделанную в XII-XIV вв. [Лубо-Лесниченко, 1975, с. 118, рис. 108]. В настоящее время дата его изготовления определяется I в. до н.э., а время сооружения могилы, в которой данное зеркало было найдено, — I в. н.э. [Вадецкая, 1999, с. 69]. Еще одна копия найдена в таштыкской грунтовой могиле на правом берегу Енисея, в пункте Староозначенская Переправа I (рис. 2, 2). Зеркало хорошей сохранности, изготовлено из жёлтой бронзы, покрыто незначительными пятнами зелёной окиси. Диаметр 5 см. Лицевая сторона гладкая, на оборотной стороне по краю узкий (3-4 мм) приподнятый бортик, далее орнаментальное поле и в центре — круглая шишка-петля. Внутренний и внешний край орнаментального поля окаймлены лентами из параллельных полосок. Между ними орнамент в виде чередующихся четырех кружков с точкой в центре и четырёх стилизованных иероглифов. На орнаментальном поле видны дефекты отливки, орнамент размыт, некоторые детали плохо различимы. Грунтовая могила, в которой было найдено зеркало, датируется I-II вв. н.э. Е.И. Лубо-Лесниченко, в своё время изучивший все привозные зеркала Минусинской котловины, оставил вопрос о местных таштыкских отливках открытым, мотивируя тем, что такие зеркала не были найдены в закрытых комплексах. К таштыкской культуре он отнёс только один экземпляр с лентовидным орнаментом из числа случайных находок [Лубо-Лесниченко, 1975, с. 12]. Зато большая серия копий ханьских зеркал (73 экз.), также происходящих из сборов, была отнесена им к IX-XVI вв. [Лубо-Лесниченко, 1975, с. 7]. Есинское и староозначенское зеркала позволяют, на наш взгляд, пересмотреть данную точку зрения и отнести хотя бы часть экземпляров из указанной серии к таштыкскому времени. По крайней мере, те признаки, по которым зеркала были отнесены к IX-XVI вв. (небольшие размеры и вес, жёлтый металл и стёртый, местами едва различимый орнамент) характерны и для экземпляров, происходящих непосредственно из грунтовых могил.
Под влиянием китайских и центральноазиатских образцов в Минусинской котловине появились и неорнаментированые дисковидные зеркала с характерным приподнятым бортиком и шишкой-петлей на оборотной стороне. Такое зеркало найдено в грунтовом таштыкском могильнике Комаркова-Песчаная (рис. 2, 3). По мнению Лубо-Лесниченко, подобная гибридная сибирско-китайская форма зеркал сложилась на рубеже нашей эры в Сибири и, начиная с I в., «быстро распространилась на громадной территории сарматского мира, вплоть до Германии и Франции» [Лубо-Лесниченко, 1975, с. 11].
(63/64)
Для выявления культурных влияний и связей важное значение имеют детали поясов. Они представлены в грунтовых могилах немногочисленными железными и бронзовыми пряжками и кольцами. Кольца изготовлены в основном из бронзы (5 экз.), реже из железа (2 экз.), в сечении имеют полукруглую или округлую форму (рис. 2, 15). Известны разомкнутые круглые кольца и прямоугольные рамки (рис. 2, 16). Большинство пряжек, найденных в могилах, железные, но встречаются и единичные бронзовые экземпляры. Последние, как правило, индивидуальных форм [Вадецкая, 1999, рис. 15, 1, 5, 13]. Пряжки разделяются на две группы: с неподвижным шпеньками и подвижным язычком. Первая группа включает в себя овальные и округлые пряжки (рис. 2, 4), а также пряжки с выступающим язычком или без него и рамкой, передняя часть которой имеет округлую, а задняя прямоугольную форму (рис. 2, 5-7). К этой же группе относятся кольца и пряжки трапециевидной и прямоугольной формы со щитком (рис. 2, 11, 12). Пряжки с подвижным, вращающимся язычком дублируют формы первой группы Известны прямоугольные, округлые, овальные и фигурные экземпляры (рис. 2, 9, 10, 13, 14). В могильнике Новая Чёрная IV найдены фрагменты ажурной бронзовой пластины, характерной для хуннских памятников [Вадецкая, 1992, табл. 97, рис. 33]. Круглые, овальные, прямоугольные пряжки с неподвижным шпеньком и вращающимся язычком появились впервые на Среднем Енисее в памятниках тесинского этапа. Пряжки данных типов, как и остальной комплекс новаций тесинского времени, большинство исследователей, изучавших тесинские памятники, связывает с пришлым населением, хоронившим своих умерших на грунтовых тесинских кладбищах [Савинов, 1987, с. 13-17; Пшеницына, 1992, с. 232-234; Кузьмин, 1995, с. 161-162; Вадецкая, 1999, с. 161-170]. Это новое население было этнически неоднородным, в его материальной культуре прослеживается сильное хуннское влияние. Вероятно, племена, оставившие грунтовые тесинские могильники, имели центральноазиатское происхождение и находились под властью хуннов. Их появление на Среднем Енисее явилось результатом хуннской политики переселения завоеванных народов.
В раннеташтыкское время появляются новые типы пряжек. Широко распространяются пряжки округло-прямоугольной формы. Иногда прямоугольная часть рамки снабжена перекладиной. Встречаются экземпляры с вращающимся язычком, неподвижным выступающим крючком и вообще без шпенька (рис. 2, 5-7, 9). Впервые в Минусинской котловине в таштыкских грунтовых могилах появляются пряжки и кольца со щитками (рис. 2, 8, 12). Данные типы пряжек определяют нижнюю хронологическую границу таштыкской культуры. В памятниках Южной Сибири подобные типы пряжек раньше I в н.э. не встречаются. Их появление на Среднем Енисее необходимо связывать с новым культурным импульсом, относящимся к началу I тыс. н.э. и не связанным с предшествующим тесинским населением. С точки зрения направления культурных связей показательна находка в Салбыкском грунтовом могильнике бронзовой прямоугольной пластины, с выступом внутри рамки и рельефным орнаментом (рис. 2, 11). Подобная пластина найдена в могильнике Аймырлыг, группа XXXI в Туве, который датируется авторами раскопок рубежом тысячелетий [Стамбульник, 1983, с. 38; Мандельштам, Стамбульник, 1992, табл. 81, рис. 58]. Судя по находкам фрагментов бронзовых китайских зеркал и прямоугольных позолоченных поясных пластин с рельефным орнаментом, этот памятник необходимо датировать временем не ранее I в. н.э. Идентичные пластины найдены и в могильнике Ляохэшэнь, который, как уже указывалось, относится к первым векам нашей эры и интерпретируется как памятник сяньби [Excavation at Laoheshen, 1987, p. 67, pic. 4].
Таким образом, представленные материалы свидетельствуют о том, что в формировании раннеташтыкского костюма
(64/65)
несомненно, прослеживается центральноазиатский компонент. Происхождение его имеет двоякую природу. Часть новых элементов костюма связана с предшествующим тесинским населением. Костяные булавки и связанные с ними высокие причёски из своих и накладных волос, серьги со щитком и гнездом для вставок, круглые, овальные, прямоугольные пряжки и кольца с неподвижным шпеньком и вращающимся язычком появились в Минусинской котловине во II в. до нэ. — I в. н.э., в памятниках тесинского переходного этапа. В свою очередь их происхождение связано с новым инокультурным населением, пришедшим на берега Среднего Енисея с юга из каких-то районов Центральной Азии. Другие элементы костюма: берестяные и кожаные накосники, разнообразные костяные булавки-шпильки, серьги со щитком, украшенным рельефным орнаментом, бронзовые китайские зеркала и их фрагменты, шёлковые ткани, пряжки со щитками появились здесь не раньше I в. н.э. и связаны уже с собственно раннеташтыкскими памятниками. Эти новации чётко коррелируются с появлением на Среднем Енисее нового погребального обряда, связанного с сожжением покойников, изготовлением погребальных кукол-манекенов и гипсовых масок. Всё это даёт основания говорить о том, что в I в. н.э. на территории Минусинской котловины появилась новая волна пришельцев, принесших с собой новые похоронные обряды и традиции. Это новое население, несомненно, имеет центральноазиатское происхождение, хотя точная локализация места их первоначального обитания и соотнесение с какой-либо археологической культурой в настоящее время вряд ли возможны. Выделенные центральноазиатские элементы таштыкского костюма, безусловно связаны с этой новой группой населения, принявшего активное участие в формировании таштыкской культуры.
|