С.С. Сорокин

Погребения эпохи великого переселения народов в районе Пазырыка.

// АСГЭ, вып. 18. Л.: 1977. С. 57-67.

Летом 1967 г. Южноалтайская археологическая экспедиция Государственного Эрмитажа провела раскопки 4 курганов в районе Пазырыка: 2 — на Балыктыюльском могильном поле на берегу Большого Улагана (№ 225 и 227 по нумерации 1967 г.) и 2 — у Пятого Пазырыкского кургана (№ 23 и 24 по нумерации С.И. Руденко). [1]

Балыктыюльское могильное поле расположено в двух километрах к юго-западу от Пазырыкского могильника, на правой надпойменной террасе р. Большой Улаган (Ян Улаган), выше впадения в неё р. Балыктыюл. Здесь в 1948 г. вела работы экспедиция С.И. Руденко. Тогда было зафиксировано 211 каменных оградок и 31 круглый курган. [2] При обследовании же 1967 г. на глазомерный план нанесено 548 разного рода могильных сооружений, занимающих площадку длиной около 2,5 км вверх по Большому Улагану от устья р. Балыктыюл. Каждый объект обмерен, описан и на плане получил свой порядковый номер (рис. 1).

Судя по внешнему виду и взаиморасположению наземных сооружений, на Балыктыюльском могильном поле находились по крайней мере три самостоятельные группы памятников. [3]

Одну такую группу составляют плотно задернованные по низу каменные сферические с западинами насыпи (около 50), часто окружённые кольцевой каменной выкладкой (рис. 1, 1). Курганы этого типа образуют меридиональные цепочки по 4-6 и до 16 насыпей в каждой. Можно насчитать 8 или 9 таких цепочек. Наиболее крупные курганы достигают 16-22 м в диаметре, но характернее 8-12-метровые насыпи. Такая внешняя характеристика позволяет сделать заключение о том, что курганы этой группы относятся к пазырыкской культуре.

Другая группа памятников — подквадратные оградки и округлые каменные насыпи с балбалами или без них (рис. 1, 2). Такого рода насыпи и оградки образуют три компактных обособленных скопления (могильника), в каждом из которых их насчитывается до сотни. Интерпретация их как памятников тюркской эпохи не вызывает сомнений.

Кроме этих вполне определённых групп, на Балыктыюльском могильном поле имеется ещё одна: небольшие (до 6-7 м в диаметре) аккуратные сферические каменные сооружения без заметных просадок (рис. 1, 3). Они образуют значительное компактное скопление в центральной части могильного поля между цепочкой пазырыкского типа и тюркским могильником. Такое их месторасположение как бы подсказывает, что и в хронологическом отношении они занимают промежуточное положение между пазырыкской и тюркской эпохами.

Относящийся к этой группе курган 225 (рис. 2, 2) представляет собой каменную насыпь диаметром 5 м и высотой 0,3 м, сложенную из некрупных рваных камней и булыжника. Могильная яма (2,5х1,4 м, глубина 3,9 м) ориентирована с востока на запад. На глубине полутора метров по всему её периметру имеется уступ (шириной 20-30 см у северной и южной стенок и 10-20 см у восточной и западной), на котором хорошо видны пятна тёмного грунта. Скорее всего, это остатки истлевшего дерева или положенных сюда кусков дёрна, укреплявших края ямы для предотвращения их осыпания. На дне ямы помещалась колода длиной 1,9 и шири-

(57/58)

Рис. 1. План Балыктыюльского могильного поля: 1 — курганы пазырыкского типа; 2 — курганы эпохи Великого переселения народов; 3 — курганы и оградки тюркской эпохи; 4 — курганы неопределённого времени. (Открыть Рис. в новом окне)

ной 0,6 м. Её борта имели толщину до 6 см, а торцы — 15-18 см. Следов крышки не обнаружено.

В колоде находился костяк молодой женщины, в положении на спине, головой на восток. Против лицевого отдела черепа лежал сильно истлевший железный черешковый кинжал (рис. 3, 3). В районе поясничных позвонков и таза обнаружены бесформенные куски перержавевшего железа.

Курган 227 (рис. 2, 1), расположенный вблизи 225-го, внешне сходный с ним и относящийся к той же группе, но лишь с едва заметным провалом в центре насыпи, имел диаметр 7 м и высоту 0,4 м. Основание его насыпи покоилось на непотревоженном тонком почвенном слое, под которым залегал тёмный, пропитанный органическими остатками песчанистый слой мощностью 30-35 см, ниже переходящий в спрессованный мелкий илистый аллювий.

Прямоугольная могильная яма ориентирована с востока на запад. Северная и южная её границы окаймлены темными прослойками. У поверхности яма имеет размеры 2,9х1,8 м. На глубине 0,9 м по всему её периметру устроен уступ (как в кургане 225) и размеры ямы сокращены до 2,5x0,8 м. Песок на уступе тёмный. Видимо, и здесь для предотвращения обвалов по краю уступа было положено дерево или куски дёрна.

На дне ямы обнаружена колода длиной 2,5 м и шириной 0,65 м, от которой сохранились сильно истлевшие торцовые части, дно и местами труха от боковин. Снаружи, в четырёх местах, на расстоянии 50-60 см от торцов, имелись остатки железных ручек, прикреплённых к колоде гвоздями-заклепками (рис. 3, 7).

Находившийся в колоде почти истлевший костяк принадлежал мужчине средних лет. Он был в вытянутом положении, на спине, головой на восток. Сразу за черепом стоял небольшой бронзовый котёл на конической ножке-поддоне и с двумя вертикальными полукруглыми ручками (рис. 4, 1). В этом котле помещался завёрнутый в войлочный чехол деревянный кувшин, вырезанный из нароста и имеющий яйцевидный корпус, слегка вогнутое дно и на середине высоты небольшую вертикальную ручку (рис. 4, 2). Тут же лежал обломок боковины деревянной чаши (рис. 3, 2). Рядом с котлом найдено несколько бараньих позвонков и на них железный нож (рис. 5, 11). Между черепом и котлом сохранился комок цветной ткани, покрывавший одну из ручек котла (рис. 3, 1). К югу и северу от черепа обнаружены два железных стержня с расплющенными концами (псалии?) (рис. 3, 4-6). У затылочной

(58/59)

кости лежала прямоугольная бронзовая пластинка и несколько к югу — железный черешковый двулезвийный кинжал (рис. 5, 16). У нижней челюсти найдена бронзовая пряжка с длинным язычком и рамкой сложной формы — вытянутая трапеция, заканчивающаяся овалом (рис. 6, 7). Около этой пряжки лежал трёхпёрый с обособленным бойком черешковый наконечник стрелы, имеющий костяную свистунку (рис. 5, 5). Рядом с позвоночником находились бронзовый блок в виде плоского кольца (рис. 6, 2), халцедоновая бусина (рис. 5, 13), выпуклая бронзовая бляшка с продетым сквозь центральное отверстие ремешком (рис. 5, 12) и немного выше, у края колоды, несколько спёкшихся железных трёхпёрых наконечников стрел, тоже с обособленным бойком и тоже со свистунками (рис. 5, 4, 5, 7, 9). В районе пояса отмечено тёмное пятно, ближе к чреслам остатки ременного наборного пояса или портупеи: крюк, пряжка, прямоугольные бляшки и блоки (рис. 5, 1, 2; рис. 6, 1, 3, 4-6, 9-11). У правого колена лежали блок с длинной рамкой сложной формы (рис. 6, 8), обломки железных наконечников стрел (рис. 5, 8, 10) и деревянный небольшого диаметра стержень с бронзовой обоймой (рис. 5, 14). У западного торца колоды найдено бронзовое оконечье с куском ремня в нём (рис. 5, 15).

* * *

Установить абсолютный возраст балыктыюльских погребений 225 и 227 не просто вследствие оригинальности найденного в них материала. Правда, как сказано выше, данные «горизонтальной стратиграфии», то есть само расположение этих курганов на местности между цепочками каменных насыпей пазырыкского типа и тюркскими оградками и курганами с балбалами, вполне убедительно указывают на то, что они не могут быть датированы ранее II в. до н.э. и позднее VI в. н.э. Но далее, при попытке уточнения такой расплывчатой даты приходится столкнуться с серьёзными затруднениями.

Время бытования железных трёхпёрых черешковых наконечников стрел с обособленным бойком (Л.Р. Кызласов и вслед за ним А.А. Гаврилова называют их «ярусными» [4]) определяется по-разному. Л.Р. Кызласов считает, что подобные наконечники существовали уже в I в. до н.э.— I в. н.э. («изыхский» этап). [5] Но, по мнению А.А. Гавриловой, такая дата маловероятна; скорее, их нужно отнести ко II-IV вв. Эта точка зрения основывается на том, что один такой наконечник обнаружен во впускном погребении Шестого Пазырыкского кургана вместе с ножами, ножны которых снабжены характерной цепоч-

(59/60)

кой со звеньями из скрученной проволоки. [6] Звенья совершенно такие же, как в стратиграфически датированных погребениях «одинцовского» этапа на Верхней Оби, [7] где в то время были в ходу крупные железные трёхпёрые черешковые наконечники стрел лавролистной или подромбической формы, иногда имеющие, как балыктыюльские, отверстия в перьях. [8] В почвенном слое могильника одинцовского времени (БЕ XIV), сохранившем остатки тризн, был найден сильно перержавевший железный трёхпёрый наконечник стрелы с обособленным бойком. [9]

Трёхпёрые наконечники стрел с обособленным бойком («ярусные») встречены в нескольких погребениях могильника Кокэль в Туве, датируемого авторами публикации концом первого тысячелетия до н.э. — первыми веками н.э. [10] В девяти погребениях этого могильника всего найдено около 130 наконечников стрел, из них с обособленным бойком менее 10. Кокэльский комплекс очень важен для датировки балыктыюльских курганов, так как, помимо находок в нём трёхпёрых наконечников стрел с обособленным бойком, он имеет и другие черты, сближающие его с балыктыюльскими погребениями 225 и 227. Например, сферические каменные насыпи с диаметрами 7-8 м; погребения в узкой глубокой яме; использование дерева для

устройства гробовища; сходный инвентарь: железный миниатюрный сосуд — «модель котла скифского типа», как пишет о нём С.И. Вайнштейн, — находившийся у черепа погребённого в кургане 28 и там же обнаруженный однолезвийный слегка искривлённый нож, аналогичный балыктыюльскому.

Рис. 4. Бронзовый котелок и деревянный кувшинчик из кургана 227 (Открыть Рис. в новом окне)

Один из кокэльских наконечников стрел с обособленным бойком имеет остриё слегка ромбической формы, что сближает его с аналогичными наконечниками из хранящейся в Государственном Эрмитаже хакасской коллекции П.Н. Корнилова (рис. 7, 4, 6). Третий экземпляр этой коллекции близок балыктыюльскому, только боёк у него сильно удлинён и отверстия в перьях имеют вид запятых, а не кружков (рис. 7, 5). У наконечника корниловской коллекции с крючковатыми окончаниями перьев (рис. 7, 6) бойковая часть почти такая же, как у балыктыюльских, но перья имеют почти прямоугольный профиль, что сближает его с наконечниками, появившимися в тюркское время. Ещё два наконечника из Эрмитажа имеют относительно длинную бойковую часть лавролистной формы (рис. 7, 2, 3). Это позволяет вспомнить о наконечниках стрел из одинцовских погребений. Наконечники эрмитажной коллекции — подъёмный материал. Они не дают уточнения даты, но являются ценными свидетельством

(61/62)

Рис. 5. Вещи из кургана 227:

1, 2 — ременные скобы (бронза); 3 — пронизка (бронза): 4-10 — наконечники стрел (железо, кость); 11 — железный нож с бронзовой обоймой; 12 — бронзовая бляшка; 13 — бусина (халцедон); 14 — деревянный стержень с бронзовой обоймой; 15 — бронзовая обойма; 16 — кинжал (железо).

(Открыть Рис. в новом окне)

распространения железных черешковых наконечников стрел с обособленным бойком к востоку от Алтая и, в частности, в Минусинской котловине, видимо, в предтюркское время. [11] Пазырыкский наконечник стрелы с обособленным бойком схож с одним из наконечников елыкаевской коллекции Томского университета. Издавший эту коллекцию В.А. Могильников не выделяет наконечники с обособленным бойком в отдельную группу. [12] Он рассматривает их вместе со всеми другими крупными железными трёхлопастными наконечниками «с узелком у основания черенка», считает их тюркскими и соответственно датирует VII-VIII вв. Такой суммарный подход к характеристике и датировке наконечников стрел разных типов вряд ли приемлем. Елыкаевская коллекция состоит из мало или совсем не связанных друг с другом вещей, самые ранние из которых относятся, видимо, к IV в. до н.э. и лишь самые поздние — к VIII в. н.э.

В Кудыргинском могильнике, справедливо датированном VII-VIII вв., трёхпёрых наконечников стрел с обособленным бойком не найдено. Видимо, это следует считать ещё одним свидетельством того, что балыктыюльский курган 227 старше кудыргинских.

(62/63)

Среди монгольских стрел XIII-XIV вв. также пока не встречено ни одного наконечника с обособленным бойком. [13]

Вполне возможно, что железные наконечники стрел с обособленным бойком («ярусные») типологически следуют за трёхпёрыми с треугольной боевой частью и острым углом атаки и предшествуют тоже трёхпёрым, но с тупым углом атаки. Они как бы сочетают в себе качества наконечников стрел трёх типов: простых трёхпёрых, рассчитанных на пробивание относительно мягкой защиты, пулевидных, наиболее подходящих для пробивания металлических пластинок, и наконечников стрел с тупым углом атаки (трёхпёрых или плоских), вошедших в употребление с тюркского времени.

Таким образом, данные, относящиеся к железным трёхпёрым наконечникам стрел с обособленным бойком, не позволяют с достаточной уверенностью установить ни время их появления, ни верхний предел их существования. Однако, с нашей точки зрения, они, скорее всего, появляются не в I в. до н.э., а может быть не ранее II в. н.э. К VII в. н.э. изготовление такого рода наконечников, видимо, прекращается, хотя не исключено, что они могли доживать и до более позднего времени. Не знаем мы и их типологии, ни хронологической, ни территориальной. Не знаем и центры

Рис. 6. Вещи из кургана 227: 1-4, 9-11 — бронза; 5-8 — белая бронза.

(Открыть Рис. в новом окне)

их производства. Пока не ясно также, связаны ли они с какой-либо племенной группой или являются одной из разновидностей трёхпёрых наконечников, распространённых на

широкой территории.

Допуская, что наконечники с обособленным бойком появились не ранее II в., мы тем самым сужаем временной диапазон балыктыюльских погребений до пяти веков. Некоторые данные, относящиеся к другим находкам из этих курганов, как будто указывают на то, что такое уточнение не лишено оснований.

Деревянный кувшинчик из мужского балыктыюльского погребения находит паралле-

(63/64)

Рис. 7. Железные наконечники стрел из коллекции П.Н. Корнилова (Государственный Эрмитаж): 1 — СК. 150, 2 — СК. 149, 3 — СК. 147, 4 — СК. 148, 5 — СК 146, 6 — СК. 145.

(Открыть Рис. в новом окне)

ли в памятниках II-IV вв. Его можно сопоставить, например, с деревянной кружкой из кургана 5 Кенкольского могильника (Кирг. ССР). Форма корпуса и ручек этих сосудов одинакова, лишь горло кенкольского несколько шире. И. Кожомбердиев относит Кенкольский могильник к I-V вв. [14] С нашей точки зрения, возможна более ограниченная дата — II-IV вв. [15]

Железные кинжалы из балыктыюльских погребений, — если опираться на средиеазиатские параллели, что, видимо, правомочно,— тоже можно отнести к изделиям II-IV вв. [16]

Рис. 8. Отани (Япония) Пряжки из погребения V-VI вв. н.э.

(Открыть Рис. в новом окне)

Определение возраста балыктыюльских пряжек и блоков с удлинённой трапецеидальной с овалом рамкой также встречает большие затруднения. Они сделаны из белой бронзы, похожей на ту, из которой в Китае делались зеркала. Из такого же (или похожего) медного в основе белого сплава было сделано зеркало (сохранилась только его ручка), найденное в Катонском могильнике на Южном Алтае. [17] Эти данные могут быть свидетельством местного (азиатского лесостепного) изготовления балыктыюльских пряжек и блоков. Но когда мы обращаемся к параллелям, то находим их пока только далеко на востоке (в Японии) и далеко на западе (в Причерноморских степях и Центральной Европе).

Пряжки из Японии, найденные при раскопках богатого кургана V-VI вв. в Отани, лишь построены по той же схеме, что и балыктыюльские с обособленной осью для язычка, но не аналогичны им [18] (рис. 8, 1-3). Значительно более близкими оказываются западные параллели. Отметим некоторые из них.

В могильнике Золотая Балка (Нижний Днепр) в катакомбе 48 (мужское погребение, головой на запад), располагавшейся на западном крае могильника и имевшей обратную по отношению ко всем другим ориентировку (камера — к югу, дромос — к северу), была найдена пряжка «в виде удлинённого равнобедренного треугольника, заканчивающегося овальной головкой, к основанию которого прикреплен длинный стержень, служащий язычком». [19] Как считает М.И. Вязьмитина, «пряжки подобной формы были в широком употреблении в I-II вв. н. э.» [20] Однако для пряжки такого же типа из сарматского погребения у с. Ново-Филипповка (опять же по мнению Вязьмитиной) может оказаться справедливой дата в рамках I-IV или даже II-IV вв. [21]

Большое количество пряжек, на которые похожи балыктыюльские, известно в Центральной Европе, в частности в Чехии и Словакии. Титус Кольник одну из пряжек такого рода, найденную в комплексе с импортными италийскими вещами, датирует I — первой половиной II в. [22] Карла Мотыкова-Шнейдрова относит пряжки с удлинённой рамкой и овалом, происходящие из погребений с трупосожжениями в Богемии, к ступени В₁ периодизации Г.Ю. Эггерса, то есть к первой половине I в. [23]

(64/65)

Рис. 9. Планы и разрезы погребений, раскопанных вблизи Пятого Пазырыкского кургана:

1 — курган 24; 2 — курган 23.

(Открыть Рис. в новом окне)

У одной балыктыюльской пряжки, так же как у новофилипповской и у опубликованной Т. Кольником, ось язычка расположена на середине длины дужки. Древние прототипы такой схемы на западе нам не известны, но в Сибири и Средней Азии их можно указать. Это костяные и бронзовые пряжки без язычка и со специальным отверстием для крепления к ремню, характерные для памятников лесостепной Азии середины и второй половины первого тысячелетия до нашей эры. [24] Более поздними репликами пряжек такой конструкции являются костяные пряжки с железным язычком, относящиеся к тюркскому времени. [25]

Приведённый выше сравнительный материал не даёт возможности определить время балыктыюльских захоронений с достаточной точностью. Всё же необходимо более конкретно наметить (пусть предварительно и приближённо) границы эпохи, к которой они относятся. Скорее всего, I в. н.э. следует отбросить; трудно или даже почти невозможно назвать верхней датой VII в. Такое заключение вполне правомочно потому, что, с нашей точки зрения, нет достаточных оснований удревнять балыктыюльские погребения, исходя из центральноевропейских параллелей. Вероятно, что весьма оригинальные и пока единственные в своём роде памятники следует отнести не к началу первого тысячелетия нашей эры, а ко второй его четверти, то есть к эпохе вторжения кочевников в Среднюю Азию. Памятники этого времени на территории Средней Азии уже известны, и некоторые исследователи называют их хионитскими.

Два захоронения (№ 23 и 24), расположенные у Пятого Пазырыкского кургана, как будто не имеют прямого отношения к исследованным на берегу Улагана. Но они, видимо, относятся к той же эпохе и, возможно, культуре. Поэтому позволим себе привести их описания.

Захоронение 23 (рис. 9, 2) отмечено на поверхности вытянутой с запада на восток овальной каменной выкладкой, имеющей в середине скопление камней, под которыми располагались поставленные па ребро плиты. Плиты эти образовывали подобие удлинён-

(65/66)

Рис. 10. Вещи из курганов 23 и 24:

1 — оголовье плети (кость, курган 24), 2-8 — накладки на лук (кость, курган 24). 9, 10 — бляшки (бронза, курган 23).

(Открыть Рис. в новом окне)

ного каменного ящика, ориентированного с востока на запал. На глубине полуметра помещался скелет молодого мужчины в положении на спине. На лбу у переносья лежали две маленькие бронзовые полусферические бляшки (рис. 10, 9, 10).

Захоронение 24 (рис. 9, 1) представляет собой слегка овальную каменную насыпь высотой 25-30 см и диаметром около 3 м, перекрывавшую яму с каменным ящиком (2,2х1,6х0,6 м) из необработанных плит. В ящике лежал костяк мужчины средних или моложе средних лет, в вытянутом положении, на спине, головой на восток. У южной стенки ящика найдены две костяных срединных и одна фронтальная накладки на лук, у левой голени — одна концевая, в северо-восточном углу ящика — ещё две концевых и у черепа — обломок четвёртой (рис. 10, 2-8). Форма этих накладок позволяет считать, что курган 24 несколько моложе балыктыюльских захоронений 225 и 227 или им синхронных. В выбросе было обнаружено костяное оголовье (рис. 10, 1).

О культурной принадлежности исследованных памятников судить пока трудно, или, скорее, преждевременно.

[1] Экспедиция работала в составе: начальник С.С. Сорокин; сотрудники А.В. Богданов, Л.Р. Павлинская и Н.А. Силина; студенты И.В. Верещагина, В.А. Санникова, В.В. Мухин и В.П. Иванов. Большую помощь в организации работ оказали секретарь Улаганского райкома КПСС В.В. Чекушев, начальник районного Управления культуры Г.А. Казаков, председатель колхоза «За мир» А.В. Санаа и лектор Улаганского райкома КПСС краевед В.Ф. Чумакаев.

[2] Гумилёв Л.Н. Алтайская ветвь тюрок-тугю. — СА, 1959, № 1, с. 112.

[3] Могильным полем мы называем территорию, на которой сосредоточено достаточно большое количество древних захоронений, образующих одно или несколько скоплений погребальных памятников, относящихся к нескольким культурам или эпохам. Могильник — это компактный комплекс погребальных памятников одной эпохи и культуры.

[4] Кызласов Л.Р. Таштыкская эпоха. М., 1960, с. 110; Гаврилова А.А. Могильник Кудыргэ на Алтае как источник к истории алтайских племён. М., 1965, с 52.

[5] Кызласов Л.Р. Указ. соч., с. 110, табл. IV, 68. Помещённый в таблице наконечник имеет прямой уступ и усложнение — ромбическую форму обособленного бойка.

[6] Это впускное погребение синхронно могилам «одинцовского» этапа Верхней Оби, что легко доказывается почти полной идентичностью ряда предметов погребального инвентаря (большие и малые ножи с прямым лезвием и горбатым обушком, весьма характерные цепочки со скрученными звеньями, круглые пряжки с хоботковидным языком. См. Гаврилова А.А. Указ. соч., с. 52-53; Грязнов М.П. История древних племён Верхней Оби по раскопкам близ с. Большая Речка. — МИА, 1956, № 48, с. 100, табл. XXXII, 21, 22; табл. XLI, 10). Общая дата большереченских могил «одинцовского» этапа прекрасно определяется стратиграфически (Грязнов М.П. Указ. соч., с. 110-111) и уточняется до II-IV вв. н.э. на основании типологических сопоставлений (Грязнов М. П. Указ, соч., с. 112).

[7] Грязнов М.П. Указ. соч., с. 109, 114.

[8] Там же, табл. XLI, 1-3.

[9] Там же, табл. XXXVIII, 15.

[10] Вайнштейн С.И., Дьяконова В.П. Памятники в могильнике Кокэль конца I тысячелетия до нашей эры — первых веков нашей эры. — Труды Тувинской комплексной археолого-этнографической экспедиции, т. 2, М.-Л., 1966, с. 185-291, рис. 41, 1; табл. III, 13, 29, 30, 43, 44; КЭ-7, КЭ-65, КЭ-68. Следует отметить, что рисунки кокэльских наконечников стрел выполнены в засушенной геометризированной манере. Это сильно мешает составить правильное представление о самих вещах.

[11] Наконечник стрелы с обособленным бойком имеется в Минусинской коллекции И.П. Товостина. По своей форме он почти тождественен балыктыюльским. Tallgren А.М. Collection Tovostine des antiquités préhistoriques de Minoussinsk conservées chez le Dr. Karl Hedman à Vasa. Chapitres d’archéologie Sibérienne, Helsingfors, 1917. pl. XII, 14.

[12] Могильников В.А. Елыкаевская коллекция Томского университета. — СА, 1968, № 1, с. 263-268.(66/67)

[13] Медведев А.Ф. Татаро-монгольские наконечники стрел Восточной Европы. — СА, 1966, № 2, с. 50-56, 60.

[14] Кожомбердиев И.К. Катакомбные памятники Таласской долины. — В кн.: Археологические памятники Таласской долины. Фрунзе, 1963, с. 42-43, 66, 75-76, рис. 9, 1.

[15] Соpокнн С.С. О датировке и толковании Кенкольского могильника. — КСИИМК, 1956, вып. 64, с. 3-14.

[16] Воронец М.Э. Археологические исследования 1937-1938 гг. в УзССР. —ВДИ, 1940, № 3/4, с. 336; Оболдуева Т.Г. Курганы Каунчинской и Джунской культур в Ташкентской области. — КСИИМК, 1948, вып. 23, с. 102; Мандельштам А.М. Послекушанские погребения Северной Бактрии.— КСИА, 1963, № 94, с. 89.

[17] Сорокин С.С. Памятники ранних кочевников в верховьях Бухтармы. — АСГЭ, 1966, вып. 8, с. 53, рис. 13, 9.

[18] Tokayasu Higuchi, Shinji Nishitani, Setsu Onoyama. Otani. — Report of the Excavation of the Ancient Burial Mound Kyoto, 1959, рис. 36, 38, 42 (на яп. яз.).

[19] Вязьмитина М.И. Золото-Балковский могильник. Киев, 1972. с. 134, рис. 66, 7.

[20] Там же, с. 133.

[21] Вязьмитина М.И. Сарматские погребения у с. Ново-Филииповка — В кн : Вопросы скифо-сарматской археологии (по материалам конференции ИИМК АН СССР, 1952). М.. 1954, с. 220-224.

[22] Kolnik T. Zu neuen römisch-barbarischen Funden in der Slowakei und ihrer Chronologie. — «Studia Historica Slovaca», Bratislava, 1963, VI, S. 7-51, Abb. 7.

[23] Мotуková-Sneidrová K. Die Anfänge der Römischen Kaiserzeit in Böhmen. Museum Natinale Pragae.— «Fontes Archaeologici Pragenses», Pragae, 1963, Bd 6, S. 80, Beilage 3, 57, 58, 62, 63.

[24] Руденко С. И. Культура населения Центрального Алтая в скифское время. М.-Л., 1960, табл. XIX, 7, 8; XXII, 11, 15; XXXIX, 1-5 и др.; Смирнов К.Ф. Савроматы. М., 1964, рис. 21, 10; рис. 28, 3, 8, 17; рис. 29, 4б; рис. 32, 1з; Мандельштам A.M. Кочевники на пути в Индию. — МИА, 1966, № 136, табл. XL1V, 7-9; XLV, 8-11, LIII, 1, 3, 4.

[25] Гаврилова А.А. Указ соч., табл. XV, 13; XIX, 20; XX, 37; XXI, 8, 9.

наверх