Б.А. Шрамко

Детали оленьей упряжи в Скифии.

// СА. 1988. №2. С. 233-237.

Несмотря на то что проблема возникновения и развития разных форм скотоводства на территории Евразии давно привлекала и привлекает внимание многих исследователей, существует ещё немало нерешённых вопросов. В частности, до сих пор окончательно не определены время возникновения и ареал распространения такой важной отрасли хозяйства, как древнее оленеводство [1, с. 43-87; 2, с. 175]. В письменных источниках сведения об оленнем транспорте фиксируются весьма поздно [3, с. 171-189; 4, с. 24]. Археологические данные пока ограничены, но они позволяют уже сейчас утверждать, что в Южной Сибири в I тыс. до н.э. племена тагарской культуры имели домашних оленей [5, с. 39-49]. Исследователи предполагают, что оленеводство возникло вначале в таких двух регионах, как Саяно-Алтайское нагорье и горные районы Забайкалья — Приамурья; население Западной Сибири познакомилось с оленеводством в процессе расселения на север самодийских племён из области Саянских гор, а саамы Скандинавии и Кольского полуострова заимствовали оленеводство у ненцев [1, с. 87; 4, с. 24, 25].

Что касается территории Европы, расположенной к югу от областей современного оленеводства, и в частности земель древней Скифии, то вопрос о существовании здесь какой-либо формы оленеводства в литературе вообще не рассматривался из-за отсутствия конкретных фактов, если не считать остеологических остатков животных семейства оленей (благородные олени, лоси, косули, северные олени), которые хорошо представлены в археологических материалах различных памятников Скифии VII-III вв. до н.э. [6, с. 71-73; 7, с. 59-61]. Но этот остеологический материал используется лишь для характеристики охотничьего хозяйства. Поэтому особого внимания заслуживают уникальные находки, сделанные при раскопках Бельского городища VII-III вв. до н.э. (Полтавская обл.), которое отождествляется с геродотовским городом Гелоном [8, с. 65-85; 9, с. 153]. Они позволяют по-новому осветить вопрос о распространении оленеводства в древности.

Первоначально в ходе раскопок Восточного укрепления Бельского городища в 1965 г. в раскопе 4 и в 1978 г. в раскопе 28 было обнаружено два обломка необычных костяных предметов в виде гребней со слабоизогнутой спинкой. Один из них (рис. 1, 3) представлял собой обломок костяной пластинки прямоугольного сечения с четырьмя сохранивши-

(233/234)

мися небольшими треугольными зубцами. В лишённой зубьев концевой части просверлено отверстие с заглаженными краями, указывающими на то, что в него продевался какой-то ремешок или шнур. У обломка, найденного в раскопе 28 (рис. 1, 2), сохранилось полностью лишь два более крупных зубца треугольной формы. Концевая часть этого гребня скошена, и в ней также просверлено аналогичное отверстие. Фрагментарность указанных находок не позволила сразу точно установить общую конфигурацию, размеры и назначение этих своеобразных костяных гребней. По размерам и форме зубьев они напоминали известные по этнографическим и археологическим материалам костяные и деревянные чесала для обработки льна. Кроме похожих зубьев некоторые чесала имеют и отверстие на конце рукоятки [10, с. 65, табл. 61, 62]. Казалось, это — однотипные орудия [11, с. 57, табл. 15, 4]. Смущало лишь то, что чесала имеют чётко выраженные, довольно большие рукоятки и отверстия у них расположены не на передних концах, а на рукояточной части. Но всё это могло объясняться тем, что среди находок в Бельске нам попадались вначале лишь обломки изделий.

Ключом к пониманию этой группы загадочных костяных предметов стала находка, сделанная в 1983 г. в раскопе 30 на том же Восточном укреплении Бельского городища. На дне глубокого (220 см) погребка (№80), который относится к IV в. до н.э., впервые удалось обнаружить целый экземпляр такого изделия (рис. 1, 1; 2). Оно имеет вид дугообразного изогнутого гребня с крупными треугольными зубцами и двумя отверстиями по краям. Длина его 14,3, ширина — до 1,9, толщина 0,5-0,6 см. Сделан гребень из расколотой вдоль трубчатой кости. На хорошо сохранившихся вершинах зубцов заметна залощённость.

Находка целого экземпляра сразу показала, что этот предмет не может рассматриваться как чесало для льна, так как у него отсутствует рукоятка и слишком небольшая для этого орудия длина. Например, общая длина новгородских чесал равна 45-55, а иногда достигает 70 см [10, с. 65], нет у них и двух отверстий по краям. Но что же это за предмет?

(234/235)

Рис. 3. Части оленьей упряжки по этнографическим материалам:
1 — долганский недоуздок с костяным гребешком; 2 — долганский недоуздок с двумя костяными гребешками; 3 — долганский костяной гребешок от оленьего недоуздка; 4 — долганский костяной гребешок от недоуздка; 5 — костяной гребешок от недоуздка, употребляющегося у чукчей (1, 2, 4 — по А.А. Попову, 3 — из коллекции ГМЭ, 5 — по Г.М. Василевич и М.Г. Левину).

(Открыть Рис. 3 в новом окне)

Разгадка оказалась неожиданной. Ознакомление с богатыми коллекциями ¹ [сноска: ¹ Выражаю глубокую благодарность В.В. Горбачёвой, которая предоставила мне возможность познакомиться с коллекциями оленьей упряжи и прислала необходимые фотографии.] Государственного музея этнографии народов СССР в Ленинграде и соответствующей этнографической литературой убедило нас в том, что найденные на Бельском городище своеобразные гребни представляют собой костяные детали сложного недоуздка домашнего оленя. Упряжь, при помощи которой управляют оленем, существенно отличается от конской упряжи прежде всего отсутствием удил. В наиболее широко распространённом долганском типе упряжи недоуздки для оленей бывают простыми, состоящими из надеваемой на лоб оленя петли (закрепляющейся на затылке двумя ремешками) и поводка. Они используются для управления верховым оленем. Для оленей, запрягаемых в нарты, применяют более сложный недоуздок, состоящий из аналогичных ременных частей с добавлением различных костяных (роговых) пластинок [4, с. 21, 22; 12, с. 189, 191]. Последние особенности важны для сопоставления с археологическим материалом, так как ременные части недоуздка в обычных условиях не могут сохраниться.

Среди сложных недоуздков имеются такие, которые снабжены костяными гребешками различной степени изогнутости (рис. 3). Все они имеют на концах отверстия для ремешков, при помощи которых один или два костяных гребешка прикреплялись к петле недоуздка (рис. 3, 1, 2). Предназначаются эти гребешки для того, чтобы нажимать на чувствительные места головы или шеи оленя и заставлять его выполнять требования хозяина. Такие сложные недоуздки применялись для тренировки оленей, для упряжи пристяжных оленей и во время охоты на диких

(235/236)

оленей с оленем-манщиком. В недоуздке с одним костяным гребешком назначение последнего видно из следующего: «Чтобы олень, идущий на поводу за передним, не тянул назад, надевают на него недоуздок с костяным гребешком „keebee” Когда олень начинает тянуть, зубцы гребешка надавливают на затылок и, причиняя боль, заставляют его бежать» [12, с. 189]. При охоте на диких оленей с помощью домашнего на шею важенки домашнего оленя также туго привязывают петлю с двумя костяными гребешками таким образом, чтобы костяные пластинки были обращены зубцами к телу животного. Петля соединяется с очень длинным (~300 м) ремнём, при помощи которого охотник управляет движением важенки-манщика. Сам охотник в это время, скрываясь за другим домашним оленем, постепенно приближается к стаду диких оленей на расстояние выстрела [13, с. 161, рис. 15].

Сопоставление костяных гребней Бельского городища с аналогичными деталями оленных недоуздков из коллекции Государственного музея этнографии народов СССР показало совпадение не только общей формы, но и деталей этих изделий, а также следов сработанности зубьев и отверстий и в ряде случаев размеров всего костяного гребня. Особенно близкими к бельскому целому гребню от недоуздка оказались восточносибирские костяные гребни от долганской упряжи, которая использовалась для управления домашним оленем-манщиком (рис. 3, 3). Хронологически близки к бельским костяные детали оленьей узды усть-полуйской культуры низовьев Оби. Они относятся к известной и по этнографическим материалам разновидности более изогнутых костяных пластинок и отличаются меньшим количеством зубьев [14, с. 78, 81, табл. IV].

Современная оленья упряжь применяется только для домашних северных оленей. Костные остатки последних известны в Скифии по находкам на лесостепном городище Кузина гора [7, с. 61] и даже в Ольвии [6, с. 72; 15, с. 102], что дало основание исследователям говорить о проникновении в раннем железном веке северных оленей на юг вплоть до Чёрного моря. Находки деталей оленьей упряжи, которые относятся к концу VI — началу V в. до н.э. (обломки) и к IV в. до н. э. (целый экземпляр), указывают, что в это время у населения, жившего в бассейне Ворсклы, имелись домашние олени.

Пока ещё не ясно, как конкретно использовались местным населением сложные недоуздки с костяными гребешками: применялись ли они только для охоты на диких оленей с домашним оленем-манщиком, или олени использовались также для верховой езды и в санной упряжке? Всё же надо полагать, что при наличии большого количества лошадей и быков вряд ли в лесостепной Скифии могла получить широкое распространение езда на оленях. Вместе с тем трёхкратная находка костяных деталей оленьих недоуздков в закрытых комплексах (ямах) различных раскопов Бельского городища указывает на то, что эти вещи здесь не случайны. Скорее всего в местных условиях сложные недоуздки применялись для охоты с оленем-манщиком.

Следует обратить внимание на совершенную форму сложного недоуздка, прекрасно учитывающего особенности животных и поэтому сохранившегося в неизменном виде до наших дней. Такое изделие могло быть выработано только там, где оленеводство уже давно существовало и являлось одной из основных форм хозяйства. Видимо, сложный недоуздок был создан в более северных областях [16, с. 100], с которыми местные жители поддерживали какие-то культурно-экономические связи. Не исключено и проникновение в бассейн Ворсклы определённой этнической группы северного происхождения, которая принесла сюда и оленью упряжь, и навыки своеобразной охоты на дикого оленя с манщиком. В любом случае бельские находки очень важны, так как благодаря им впервые в археологическом материале скифской эпохи раннего железного века Восточной Европы удалось выявить древнейшие костяные детали оленьей упряжи и, следовательно, получить доказательства существования оленеводства в Скифии в VI-IV вв. до н.э. В пись-

(236/237)

менных источниках древнейшее упоминание об охоте на диких оленей с помощью оленя-манщика относится к саамам и датируется IX в. [16, с. 96]. Археологические находки позволяют удревнить эту дату почти на полтора тысячелетия.

Литература.   ^

1. Василевич Г.М., Левин М.Г. Типы оленеводства и их происхождение // СЭ. 1951. №1.

2. Шнирельман В.А. Происхождение скотоводства. М.: Наука, 1980.

3. Золотарёв А.М., Левин М.Г. К вопросу о древности происхождения оленеводства // Проблемы происхождения домашних животных. Вып. 1. Л., 1933.

4. Василевич Г.М., Левин М.Г. Оленный транспорт // Историко-этнографический атлас Сибири. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1961.

5. Кызласов Л.Р. Древнейшее свидетельство об оленеводстве // СЭ. 1952. №2.

6. Цалкин В.И. История скотоводства в Северном Причерноморье // МИА. 1960. №53.

7. Цалкин В.И. Древнее животноводство племён Восточной Европы и Средней Азии // МИА. 1966. №135.

8. Шрамко Б.А. Некоторые итоги раскопок Бельского городища и гелоно-будинская проблема // СА. 1975. №1.

9. Рыбаков Б.А. Геродотова Скифия. М.: Наука, 1979.

10. Колчин Б.А. Новгородские древности. Деревянные изделия // САИ. 1968. Вып. Е1-55.

11. Шрамко Б.А. Археология раннего железного века Восточной Европы. Харьков: Изд-во Харьк. ун-та, 1983.

12. Попов А.А. Оленеводство у долган // СЭ. 1935. №4-5.

13. Попов А.А. Охота и рыболовство у долган // Памяти В.Г. Богораза (1865-1936). М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1937.

14. Мошинская В.И. Материальная культура и хозяйство Усть-Полуя // МИА. 1953. №35.

15. Пидопличко И.Г., Топачевский В.А. Лось и северный олень в доисторическом прошлом // Природа. 1953. №7.

16. Симченко Ю.Б. Культура охотников на оленей Северной Евразии. М.: Наука, 1976.

наверх