Я.А. Шер
Каменные изваяния Семиречья.
// М.-Л.: 1966. 140 с.
Заключение.
Задача построения единой для всех рассмотренных памятников типологической классификации, поставленная в самом начале, нужна была для того, чтобы получить более или менее совершенный метод для работы над материалом. Несомненно, заложенная в первой главе схема не свободна от недостатков и условностей. Однако критерием её пригодности оказалась возможность постоянно пользоваться данной классификацией при постановке и рассмотрении всех последующих задач. Тем самым в какой-то степени логически усиливается правдоподобие не только самой схемы, но и положенных в её основу таксономических признаков.
Классификация обнаружила устойчивый изоморфизм как между отдельными изваяниями, что было известно и ранее, так и между целыми группами памятников независимо от их местонахождения, часто разделённых тысячами километров. В ряде случаев это подобие форм не зависит не только от пространства, но и от времени, и уходит своими корнями в скифскую древность. Такая традиционность изобразительных канонов в искусстве, порождённом религиозным мировоззрением, — хорошо известный и многократно повторяющийся в мировой культуре факт, который отражает консервативность обрядовой стороны религии, хотя и не препятствует изменениям идейного осмысления внешне мало меняющихся обрядов.
Выявленные при классификации два особых типа памятников объясняются их принадлежностью к двум разным обрядам: I тип — к обряду поминовения конкретных умерших или погибших людей, II тип — к значительно более широкому культу обожествлённых предков.
Невозможность выявить существенные изменения во времени значительно затрудняет хронологическую характеристику каменных изваяний. При всём несовершенстве методики датирования изваяний по формам изображённых на них предметов ею приходится пользоваться до тех пор, пока не будут предложены более
(70/71)
точные способы хронологического определения «каменных баб». Облегчающим обстоятельством явилось наличие» достоверных датирующих сведений письменных источников.
Подразделение каменных изваяний на типы и группы, их датировка и попытка объяснить семантику позволили получить некоторые материалы, дополняющие письменные сведения по истории культуры кочевников Семиречья в раннем средневековье.
Время тюркских каганатов на этой территории представлено пока недостаточным количеством исследованных археологических памятников. Вместе с тем, судя по историческим данным, Семиречье было местом, где сложилась и расцвела крупнейшая кочевая держава домонгольского времени — Западный каганат. Большое количество древнетюркских каменных изваяний убедительно подтверждает эти сведения. Правда, здесь так и не обнаружены храмовые комплексы с изваяниями, подобные орхонским. Думается, что в том виде, в каком были обнаружены орхонские «гробницы», аналогичные памятники Семиречья не будут найдены. Прежде всего это объясняется иными, неблагоприятными для их сохранения условиями. Известно, что центр Западно-Тюркского каганата находился где-то в Чуйской долине; менее значительные ставки, видимо, были ещё в нескольких местах. Чуйская долина неоднократно была ареной многочисленных столкновений и вторжений, её землю много раз топтали орды завоевателей. Вряд ли следует ожидать, что с VI-VIII вв. здесь могли сохраняться памятники, бывшие символом политического господства древних тюрок; такие сооружения в первую очередь разрушались теми, кто захватывал власть. Наиболее вероятными местонахождениями памятников, подобных орхонским, следует считать два района.
1. Район Иссык-Ата — Кегеты (Чуйская долина). Из этого района происходит несколько особенно интересных каменных статуй; одна из них отделана с особой тщательностью (№ 15). Кроме того, здесь (у устья ущелья Иссык-Ата) была обнаружена каменная черепаха, неизменный атрибут орхонских памятников. По размерам она уступает своим монгольским прототипам, но её смысл и назначение, в сочетании [31] с изваяниями, не вызывают никаких сомнении в принадлежности к сооружению типа орхонских храмов.
2. Район Талды-су (Иссык-Куль). Здесь в достаточно большом количестве, но, к сожалению, не in situ, обнаружены наиболее выразительные статуи из используемой в этой работе серии. Особый интерес вызывает статуя № 37 (высота 2.8 м), изображавшая, несомненно, очень знатную персону.
Если остатки погребальных «храмов» и сохранились, то их следует искать прежде всего именно в этих районах.
(71/72)
С исторической точки зрения такое выделение двух (несомненно, их было больше) центров сосредоточения древнетюркских памятников вполне правомерно, поскольку Западный каганат состоял, как свидетельствуют источники, из 10 племён и их объединений.
Восточную часть Иссык-Куля в VIII в. населяло крупное тюркское племя чигиль, а где-то в южной части Семиречья (Чуйская долина) был центр Тюргешского каганата.
Конечно, на нашем материале трудно определить, какие статуи относятся ко времени Западного, а какие — к периоду Тюргешского каганата. Однако территориальное их распространение вполне соответствует засвидетельствованным историческими источниками районам расселения западных тюркских племён.
Можно внести некоторые коррективы в наши представления об этногенетических процессах, происходивших на территории Тянь-Шаня и Притяньшанья в VI-VIII вв. До сих пор неясно, какие тюркские племена играли в это время ведущую роль в формировании этно-культурного облика народов, населявших Тянь-Шань и прилегающие к нему районы. Неоправданно большое место отводилось в литературе енисейским кыргызам-хакассам, которые якобы обитали на Тянь-Шане уже в VI-VIII вв.. но об этом молчат источники (История Киргизии, I, 1956, стр. 113). Отдельные находки погребальных комплексов с явно выраженными чертами культуры алтайско-орхонских тюрок (Зяблин, 1959; Кызласов, 1959; Шер, 1962, 1963б) уже давно сигнализировали об ином, отличном от ениссйско-кыргызского, этно-культурном компоненте.
Немногочисленные, но выразительные данные о тюркских могилах с конём на территории Тянь-Шаня и Семиречья в сочетании с рассмотренной серией «каменных баб» становятся уже внушительным аргументом качественного порядка, свидетельствующим о значительной роли тюркоязычных племён алтайско-орхонского (но не енисейского) происхождения в этногенетических процессах, происходивших в северных районах Средней Азии в рассматриваемое время. [32]
Если письменные источники молчат, а археологические — говорят о некоем ином этно-культурном массиве племён, то ясно, что нет никаких оснований связывать культуру кочевников Тянь-Шаня времени тюркских каганатов с населением Минусинской котловины. В то же время гипотеза об алтайско-орхонском ком-
(72/73)
поненте в этногенезе народов Семиречья заслуживает серьёзной дальнейшей разработки.
Некоторые любопытные данные можно отметить в области культовых представлений древних тюрок. Их общий характер можно представить как шаманизм, что, собственно, было известно и ранее. Вместе с тем проявляется ряд конкретных черт тюркского шаманизма, и, что, пожалуй, важнее всего, можно проследить некоторые изменения в облике культовых церемоний, связанные с усилением общественной дифференциации.
В сооружении тюркских поминальных памятников наблюдается довольно чёткая преемственность в ряде основных конструктивных элементов от предшествующих эпох. Вместе с тем в эти устоявшиеся, традиционные формы вклиниваются новые, совершенно не характерные ранее черты, происхождение которых, по всей вероятности, объясняется изменениями социального порядка, происходившими в тюркском обществе. Это было время сложения гигантской раннефеодальной империи, подчинившей себе на короткий период колоссальную территорию степной части евразийского континента, а также значительную часть земледельческих районов Средней и Центральной Азии. Безусловно, старые культовые обряды и церемонии, не носившие ещё на себе отпечатков нового строя, не могли удовлетворять кочевую аристократию. По-видимому, сначала в её среде имел место некоторый «период исканий» новых идеологических форм закрепления складывающихся общественных порядков. Очевидно, так можно объяснить несостоявшуюся попытку ввести у тюрок буддизм. Эта религия не привилась среди тюрок прежде всего, вероятно, потому, что её основные каноны не соответствовали целому ряду особенностей их социально-политического уклада. Одним из таких нововведений явился обычай строить пышные храмы, известные по находкам в Кошо-Цайдаме, Баин-Цокто, Ихэ-Хушоту и др., которые должны были отражать величие и мощь феодализирующейся верхушки каганата. Этот обычай в несравненно менее пышном виде распространился среди остальных кочевников, которые в меру своих возможностей стремились подражать могущественным сюзеренам. Так появились скромные каменные оградки с жертвенными сожжениями, изваяниями и балбалами, широко известные в степях от Монголии до Западного Казахстана.
Наряду с этим обычаем, отразившим изменения в структуре общества, продолжали существовать ещё более древние обряды установки статуй обожествленных предков, сохранявшиеся, очевидно, до тех пор, пока они не были вытеснены исламом. В западной же части кочевого мира, у обитателей южнорусских степей, этот обычай просуществовал дольше и, возможно, тоже претерпел ряд изменений.
[31] Выше, при описании храма в честь Кюль-Тегина, отмечалась каменная черепаха как пьедестал для стелы с надписью (см. также Киселёв, 1962).
[32] Следует отметить, что здесь имеются в виду чисто археологические признаки, в соответствии с которыми различаются памятники кыргызов и алтайско-орхонских тюрок. Погребальный обряд кыргызов — трупосожжение, надгробное сооружение — чаатас. Погребальный обряд тюрок — трупосожжение и сооружение изваяния для поминок или трупоположение с конём под курганной насыпью. Помимо этого, имеются некоторые отличия в форме инвентаря, сопровождающего погребённого (керамика, металлические изделия).
|