И.В. Рукавишникова
Многофигурные композиции с антропоморфными сценами в контексте звериного стиля.
// Тр. III (XIX) АС. T. I. СПб, М., Великий Новгород: 2011. С. 373-376.
Звериный стиль скифского времени — «знаковое» искусство археологических культур раннего железного века степной и лесостепной Евразии, сложившееся в непосредственной связи с достижениями древних цивилизаций, когда восприятие различных иконографических схем осуществлялось через культуры Кавказа и Средней Азии.
Многофигурные композиции с антропоморфными сценами в зверином стиле относятся к позднему периоду его развития, т.к. среди простых стилизованных образов пантеры, оленя, кабана, барана, грифона или в сложной «загадочной картинке» образ человека не разрабатывался. Антропоморфные сцены восточных вариантов звериного стиля — это изображения всадников, охотящихся всадников, личины, а также более сложные «повествовательные» композиции охоты: «навершие» из Тээргэ (Грач, 1980), перекрестие акинака из Алтайского края (Суразаков, 1979), композиции сцен жертвоприношений на жертвенниках из Алматинского региона (Самашев и др., 2004). На протяжении всей эпохи возводились каменные изваяния, датирующиеся, в основном, VI-III вв. до н.э. Все изображения мужские — это воины и охотники. Позднее антропоморфные сцены встречаются в гунно-сарматском искусстве. Многочисленные изображения людей также присутствуют во всех осёдлых культурах, с которыми контактировали кочевники — кавказские бронзовые скульптуры, среднеазиатские изображения, терракоты (в т.ч. и женские), иранские бронзы.
В изображениях, найденных на территории Южного Урала, проявляются как местные образы (Королькова, 2006; Рукавишникова, 2009), так и влияния с востока, юго-востока (Королькова, 2006; Рукавишникова, 2009; Переводчикова, 2007; 2010) и запада (Канторович, Яблонский, 2009). Среди обширной выборки изображений Филипповского могильника представлены образ всадника-воина в виде костяной фигурки, а также воин с двумя луками на коне, охотящийся на сайгаков на обкладках золотой чаши (Золотые олени, 2003).
В свете вышеизложенного интерес представляет меч из Филипповского могильника, на котором имеются сложные многофигурные композиции, расположенные по всему изделию: клинку, рукояти, перекрестию и навершию (Сокровища сарматских вождей, 2008; Яблонский и др., в печати). Изображения не только включены во внутреннюю симметрию изделия и технологическую зональность, но также сведены в ритмическое повествование. На декор меча необходимо смотреть при поднятом клинке, т.к. именно для такого обзора расположено изображение на перекрестии, когда разворачивается сложная композиция ритуального меча, который сам является основной вертикалью с линией симметрии, проходящей от острия к рукояти (рис. 1). На клинке разворачиваются сюжетные композиции с разных его сторон по краям; перекрестие оформлено в виде синтетично направленных образов кабана и оленя; рукоять украшена звериными образами; на навершии располагались образы оленей, которые плохо сохранились. Декор на клинке с обеих сторон заканчивается симметричной композицией антитетично развернутых оленей со сливающимися пышными рогами, которые образуют остриё, при этом на одной стороне клинка сливающиеся рога венчает стрела. Рукоять с двух сторон одинаково декорирована: в центральной продольной части на каждой плоскости меча расположена зона с композицией терзания («поглощение» волком сайгака (козла?)). В торцах перекрестия изображены олени с S-овидно развёрнутой головой.
Всё пространство композиции на перекрестии с обеих сторон заполнено двумя основными образами оленя и кабана, абрисы которых формируют силуэт бабочковидного перекрестия (Рукавишникова, в печати). Образы оленей и баранов S-овидно вывернуты, изящно вписаны в зоны лопаток, бёдер, рёбер и рогов (в случае с оленем), представляя собой «зооморфное превращение» частей тела основных образов (Переводчикова, 1994. С. 20; Канторович, 2002). Изображение кабана и оленя «сконструировано» в стиле, похожем на стиль «загадочной картинки», который был распространен в Восточном Казахстане и Туве (Грач, 1980; Кадырбаев, 1966).
Обе стороны лезвия декорированы сложными композициями из цепочек идущих зверей и антропоморфных сцен. По классификации композиций — это сложная линейно ритмичная композиция, усложнённая сценами «поглощения» животных, а также антропоморфными сценами (Яблонский и др., в печати). Антропоморфные сцены представлены на двух сторонах клинка. На одной стороне: 1) охота всадника на коне с копьём на кабана (рис. 1: А, сцена 1); 2) по всей видимости, павший воин с «ритуальным» мечом в жи-
(373/374)
воте (рис. 1: А, сцена 2); на второй стороне: 3) принесение в жертву оленя (в жертвенной позе) двумя воинами с ритуальными мечами (с «нервюрами») (рис. 1: Б, сцена 3), 4) воин в доспехе с секирой, замахивающийся над образом оленя (рис. 1: Б, сцена 4). Конь под всадником взнуздан, что показано деталью на морде животного (строгач), остальные кони на клинке «ограничивают» антропоморфные сцены и направлены синтетично (шесть образов). Вероятно, они также являются жертвенными животными.
Помимо этих сцен в ритмических композициях клинка представлены сцены «поглощения» хищниками (лев, леопард, тигр, волк, медведь) травоядных — оленей и козла, а также одиночные образы оленей и несколько солярных знаков. Морды у животных длинные. Каждая из композиций на краях клинка заканчивается оленем с пышными рогами на опущенной голове, образующими симметричную композицию. Все образы на клинке (всего 47) сформированы при помощи линий абриса и завитков, трёхчастных завитков (свастические знаки), которые моделируют поверхность (Переводчикова, 1994. С. 121), как и на золотых оковках чаш из 1 Филипповского кургана (Золотые олени, 2003). Стилистика изображений на мече сходна с обкладками чаш. Важно, что при всей стилизованности и графичности изображений, все эти образы имеют выраженные видовые характеристики.
Черты лица у людей имеют схожие характеристики: изображение в профиль, миндалевидный глаз, рот, округлый овал лица, отсутствие бороды, две полоски на щеках (ритуальная раскраска?), у всадника просматривается одна длинная полоска. В сцене с жертвоприношением оленя у обоих персонажей, возможно, ритуальная одежда: головной убор (шлем?), а также костюм, обозначенный завитками (вероятно, меховой). Завитки имеются и на ногах образа человека, убитого ритуальным мечом, а также у нападающего на оленя воина. Воин из сцены 4 (рис. 1: Б, сцена 4) изображён в коротком чешуйчатом доспехе и, вероятно, в шлеме. Всадник из сцены 1 (рис. 1: А, сцена 1) изображён в одежде, оформленной полосками, с выраженным поясом, без завитков и чешуи — в лёгкой одежде, без шлема. У всех воинов изображены луки в горитах. Также представлено другое оружие: в сцене 1 — копьё, в сценах 2 и 3 — мечи, в сцене 4 — секира (рис. 1: А, Б).
Принимая во внимание знаковый характер звериного стиля, в изображениях на мече из Филипповки 1 можно увидеть «текст», представленный в традициях и стилистике звериного стиля, консолидируемый с фольклорной традицией (Раевский, 1998). Повествование, возможно, начинается со сцены охоты на кабана, т.к. первой фигурой от перекрестия является спиральный завиток — солярный знак, находящийся на уровне головы человека (рис. 1: А, сцена 1). Такой знак отдельно больше в изображениях на мече не встречен, кроме как на поверхностях образов — он, как заглавная буква, открывает начало текста. Ажурностью изображений и цикличностью такие композиции напоминают шествия на башадарской колоде, представляющие собой сцены явно культового характера, связанные с переходом в мир мёртвых (Руденко, 1960. С. 307-312; Баркова, 1984).
Рис. 1. Декор меча из кургана №4 могильника Филипповка 1. А — сторона 1: сцена 1, сцена 2; Б — сторона 2: сцена 3, сцена 4.
Меч из Филипповки 1 мог также иметь культовое назначение, т. к. его изображение с разделительной
(374/375)
декоративной нервюрой присутствует в сцене жертвоприношения на самом мече. Меч найден in situ в погребении богатого воина с гривной, доспехом, массивными золотыми бляхами, символизирующими верховную власть и указывающими на его статусный характер. Образ воина-героя-предводителя в таком обществе ассоциировался и с образом отправителя культа (Абаев, 1945).
Ось меча формирует схему мирового дерева и деление мира на три зоны — основополагающие мировоззренческие идиомы древних кочевников: олени на острие — высший небесный мир — крона дерева; лезвие — срединный мир — ствол; фигуры на перекрестии расположены в геральдической композиции у мирового дерева (архетипный сюжет — Ремпель, 1987). В индо-иранской мифологии кабан являлся одной из ипостасей Веретрагны, который отождествляется и с Индрой, становящимся уже в иранской мифологии демоном мрака (Авеста в русских переводах, 1998. С. 433). Но также Веретрагна даровал Заратуштре мужскую силу, крепость рук и т.д. (Мифы народов мира, 1992). Поэтому поклонение кабану и оленю, солнечному «божеству» — это «необходимость» как для славного воина и мужа, так и отправителя ритуалов («шамана»). У скифов, по свидетельству Геродота, было принято поклонение мечу-акинаку: «Ему ежегодно приносили в жертву лошадей, рогатый скот, каждого сотого пленника» (по Раевский, 2006). Изображения на клинке филипповского меча могут быть иллюстрацией ритуалов, связанных с культом меча и оружия, поклонения богу войны, как в символе самого меча, так и в образе изображённого на нем кабана — одного из символов авестийского бога войны Веретрагна (Яшт, XIV — по Авеста в русских переводах, 1998) и огню — солнечному, высшему началу (в соответствии с общей индо-иранской традицией) в виде оленей (небесных оленей). Сам меч отождествляется с образом «мирового дерева» и образом «мужского начала» — выпущенной стрелой в небо.
Возможны и другие гипотезы в понимании изображенного повествования на филипповском мече. Согласно одной из них, каждый из изображённых людей представляет собой отдельную личность, скорее, мифологическую. В этом случае можно усмотреть свидетельство архитипного повествования об убийстве младшего, удачливого брата (Колаксай) — мифа, следы которого присутствуют в различных эпосах (Раевский, 2006. С. 63, 98). Согласно второй гипотезе, повествование идёт об одном и том же персонаже, воине-шамане, который, подобно Сослану из нартовского эпоса (Абаев, 1945), проходит сквозь подземный мир и испытания, возвращается, обретя новую сущность. Архетип сцены охоты на кабана связан с этими источниками (Яценко, 2004). Однако, это лишь малая часть семантического анализа такого интереснейшего изображения, какое представлено на филипповском мече.
Стиль изображения на мече из Филипповки 1 свойственен южноуральскому звериному стилю и его восточным аналогиям. Морфологически филипповский меч обнаруживает аналогии в Алтайском регионе, Минусинской котловине — зонах распространения бронзовых кинжалов с бабочковидным перекрестием, где лежащие образы зверей расположены так, чтобы их можно было увидеть при поднятом клинке (могильник Кочки — Могильников, 1997. Табл. 36). Встречаются также железные кинжалы с золотым декором (например, коллекция Краснова, ГЭ). Мечи со сложным золотым декором известны в «царских» курганах Европейской Скифии. Филипповский меч, датирующийся автором раскопок концом V — началом IV в. до н.э., уникален по своему декору, имеет ритуально-парадную функцию, которая связывается с культом меча, солнечным оленем и воинским культом, а на его клинке развёрнуто героическое повествование, связанное с индо-иранской традицией.
Абаев В.А., 1945. Нартовский эпос // Известия Северо-Осетинского научно-исследовательского института. Дзауджикау. Т. X. Вып. I.
Авеста в русских переводах (1861-1996), 1996. Пер. И.С. Брагинского / Сост., общ. ред., примеч., справ. разд. И.В. Рака. СПб.
Золотые олени Евразии, 2001. Каталог выставки в Гос. Эрмитаже, СПб, 18.Х.2001-20.1.2002. СПб.
Кадырбаев М.К., 1966. Памятники тасмолинской культуры // Маргулан А.Х., Акишев К.А., Кардыбаев М.К., Оразбаев A.M. Древняя культура Центрального Казахстана. Алма-Ата.
Канторович А.Р., 2002. Классификация и типология элементов зооморфных превращений в зверином стиле степной Скифии // Структурно-семиотические исследования в археологии. Донецк. Т. 1.
Мифы народов мира, 1992. Энциклопедия в 2-х томах. М.
Могильников В.А., 1997. Население Верхнего Приобья в середине — второй половине I тыс. до н.э. М.
Переводчикова Е.В., 2010. Ещё раз о юго-восточных связях Филипповских курганов // Археология и палеоантропология Евразийских степей и сопредельных территорий. М. (МИАР. №13).
Раевский Д.С., 1998. О возможностях новых подходов к изучению звериного стиля скифской эпохи // Древние цивилизации Евразии. История и культура: Тез. докл. междунар. научн. конф., посвящ. 75-летию Б.А. Литвинского. Москва, 14-16 октября 1998 г. М.
Раевский Д.С., 2006. Модель мира скифской культуры. Проблемы мировоззрения ираноязычных народов евразийских степей I тысячелетия до н.э. // Раевский Д.С. Мир скифской культуры / Предисл. В.Я. Петрухина, М.Н. Погребовой. М.
(375/376)
Ремпель Л.И., 1987. Цепь времён. Вековые образы и бродячие сюжеты в традиционном искусстве Средней Азии. Ташкент.
Рукавишникова И.В., 2008. Об одном изображении на перекрестии меча из могильника Филипповка I // Материалы II (XVIII) Археологического съезда. М. Т. 4.
Самашев З.С., Григорьев С.А., Джумабекова Г.С., 2004. Сакральный центр саков в предгорьях Заилийского Алатау // Вопросы истории и археологии Западного Казахстана. Уральск. Вып. 3.
Сокровища сарматских вождей (Материалы раскопок Филипповских курганов), 2008 / Под ред. Л.Т. Яблонского. Оренбург.
Суразаков A.C., 1979. Железный кинжал из долины Ачик Горно-Алтайской автономной области // СА. №3.
Яблонский Л.Т., Рукавишникова И.В., Шемаханская М.С. Золотой меч из царского кургана №4 могильника Филипповка 1 // (впечати).
Яценко С.А., 2004. Эпический сюжет ираноязычных кочевников в древностях степной Евразии // ВДИ. №4.
|