М.И. Ростовцев
Избранные публицистические статьи. 1906-1923 годы.
/ Подгот. текста, предисл., коммент. и биогр. словарь И.В. Тункиной.
// М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН). 2002. 192 с.
ISBN 5-8243-0338-X
Русская наука в изгнании.
(Автор этой статьи, проф. М.И. Ростовцев, — выдающийся историк, проф. Петроградского университета, член Российской Академии наук, член-корреспондент Британской Академии наук, почётный доктор литературы Оксфордского университета. Профессор М.И. Ростовцев сейчас находится в Мадисоне, штат Висконсин, по приглашению Висконсинского университета для чтения курса лекций по древней истории и истории России в текущем учебном году).
Невыносимые жизненные условия, созданные большевиками в России, привели к совершенно уникальной ситуации в истории существования цивилизованного человечества. Тысячи образованных россиян — писателей, художников, актёров, адвокатов, врачей, учителей и т.д. — были вынуждены бежать из России и искать возможности для человеческого существования за её пределами. Среди них сотни учёных, профессоров и академиков, сильнейшие научные силы, разбросанные сейчас по всему миру, тщетно пытающиеся продолжить свою научную работу и сохранить от уничтожения тот кладезь знаний, который они накопили в течение долгих лет работы в тесном сотрудничестве с остальной частью научного мира.
Я не знаю точно, сколько учёных находятся за пределами России сейчас. Однако я знаю, что только в Лондоне их более 25, в Париже — около 30, в Сербии — около 50, в Болгарии — не менее 25, в Скандинавских странах — не менее 30, в Германии — около 50 и в Чехословакии — около 10. Те, которые бежали из Сибири, сейчас проживают в Японии и Китае. Сколько их там, я не знаю. Постоянно появляются новые учёные в Финляндии и находят там временное убежище. Среди учёных-беженцев мы найдём таких известных специалистов, как академики Кондаков (история искусств), Вернадский (минералогия), Насо-
(99/100)
нов (зоология), Сироткин * [сноска: * В документе Sirotkin. Вероятно, имеется в виду В.Н. Сиротинин.] (медицина), Королевский ** [сноска: ** В документе Korolevsky. Вероятно, имеется в виду В.Г. Коренчевский.] (медицина) и профессора Д. Гримм (юриспруденция), Э. Гримм (история, бывший ректор Петроградского университета), А. Гуиров *** [сноска: *** В документе Guirov. Вероятно, имеется в виду А.А. Чупров (Chuprov).] (экономика), Новгородцев (юриспруденция) и многих других.
Только некоторым из них удалось использовать свои научные познания, в то время как большинство живут, зарабатывая крохи на еду, в нищете и, может быть, в ближайшем будущем умрут голодной смертью. Причины, по которым им пришлось покинуть Россию, ясны и очевидны. Как я уже говорил, условия жизни в большевистской России как в духовном, так и в материальном смыслах невыносимы. Огромное число учёных, которые были не приспособлены для борьбы за выживание, для охоты за куском хлеба, для гонки за чем-нибудь съедобным, умерли от голода. Академия наук — высший учёный институт — теряет одного своего члена за другим. За два года большевистской власти погибло более 15 членов Академии наук (если учесть, что всего членов 40, то можно сказать, что погибло около 40%). Разрешите мне назвать имена некоторых из них: Я.И. Смирнов (историк-искусствовед), А.С. Лаппо-Данилевский (историк, доктор Кембриджского университета), А. Фаминцын (ботаник с мировым именем), В. Радлов (востоковед), [М.А.] Дьяконов (историк российского права), [А.М.] Ляпунов (математик) покончил жизнь самоубийством, а недавно ещё и А. Шахматов (филолог и историк), один из величайших учёных не только России, но и всего мира. [80]
Затем следует огромное число профессоров, некоторые из них, такие как профессора В. Хвостов (юриспруденция) и Викторов (философия) из Мос-
(100/101)
ковского университета, также наложили на себя руки. Потеря таких людей, как московский профессор Фёдоров (кристаллография), петроградский геолог А. Иностранцев, киевский славист А. Флоринский * [сноска: * В документе ошибочно А. Флоринский, имеется в виду Т.Д. Флоринский.] и многих других явилась огромным ударом для мировой науки. Однако не страх голодной смерти гонит этих учёных из России. Я даже могу сказать, что не страх тюремного заключения, не страх казни без всякого суда (так, например, погиб А. Флоринский) гонит их из России. Причины отъезда другие, более глубокие. Эти учёные не могут равнодушно наблюдать, как культура и образование погибают в России, не могут смириться с полным уничтожением свободы и с установлением рабства. Они не могут и не будут оставаться спокойными и соглашаться, тогда как каждое действие большевиков вызывает у них негодование. Они не в состоянии видеть смысл в том, чтобы идти в опустевшие аудитории и создавать иллюзию высшего образования в России. Позвольте мне ради полноты картины процитировать отрывок из письма, написанного моим коллегой в июне. Я не осмеливаюсь упоминать его имени из-за того, что большевики мстительны и злобны, и они не переносят правды. Вот, что он написал: «Я не буду писать обо всём, через что мы прошли, и что ещё переносим. Это постоянный кошмар, это что-то неописуемое. Мы живём в тюрьме, куда не проникает даже луч солнца. Вокруг нас не прекращается какой-то “Танец смерти”. Всё то немногое чистое и светлое, что было, — разрушено. Университет почти что умер. Практически нет ни студентов, ни лекций. Преподавательский состав разрушен кучкой невежд, которыми он был разбавлен. Как следствие этого университет потерял свой учёный характер. Последние огни науки гаснут, и скоро темнота невежества поглотит все вокруг. Печально видеть всё это и ещё более печально жить в таких условиях. Почти каждый хочет сбежать, но нет никакой возможно-
(101/102)
сти для этого — нас держат как пленников внутри стального кольца».
Ещё один отрывок из другого письма, написанного мне молодым учёным, профессором истории Н.В. Пузино *, [сноска: * В документе N.V. Poozino. О ком идёт речь, установить не удалось.] которому удалось бежать из России: «Причины моего отъезда носят не столько материальный, сколько духовный характер. Моих запасов дров и продовольствия хватило бы ещё на несколько месяцев, но я бросил всё и воспользовался первой же возможностью бежать в Финляндию. Условия духовной жизни в России стали абсолютно невыносимыми. В дополнение ко всем ужасам рабства и преследованиям со стороны гнусных элементов, составляющих большевистскую администрацию, мы наблюдаем полное крушение всех надежд нашей интеллигенции. Интеллигенция находится в полном отчаянии и унынии из-за ужасной нужды и бесконечного страха. При данных обстоятельствах совершенной невозможности жизни и работы в Советской России единственным моим спасением было бегство. И по милости небес это спасение мне удалось: я пересекал Финский залив в невероятных условиях, под ослепительными вспышками прожекторов, скрываясь от часовых под проводами с электрическим током, и так далее. Побег моей жены состоялся при таких же обстоятельствах».
Таковы причины бегства учёных из Советской России, и эти же причины побуждают тысячи других научных работников к сходным действиям. Продолжать жить в стране, где царит система рабства, где никто не осмеливается свободно говорить и писать, стране, из которой невозможно уехать, а можно только бежать, это выше сил тех людей, которые, наконец, глотнув настоящей свободы, вынуждены признать, увы, что после первого луча света темнота, поглотившая Россию, гораздо гуще и безнадёжнее, чем та, под которой страдал народ во время тёмных лет правления Николая I.
(102/103)
Эти отрывки из писем людей, глубоко любящих Россию и свободу, являются наилучшим возможным ответом на заявления большевиков, говорящих нам о том, как много они делают для просвещения России. Если бы в их утверждениях была хоть частица правды, если бы у них было реальное желание образовывать и просвещать русский народ, то люди, имевшие отношение к образованию в России, которые никогда не были сторонниками старого режима, не бежали бы толпами из России и не думали бы об этом спасении, как единственной оставшейся альтернативе, хорошо зная, что за границами Советской России их может ждать лишь отчуждение, жизнь странника, голод и нужда. Большевистская Россия — это не Россия. Люди могут погибать в своей собственной стране и за её благополучие, но продолжать жить там, где они вынуждены делать то, что они считают смертельным злом для своей страны и человечества, выше человеческих возможностей.
Я заявляю, что всё похвальное в культурной жизни России за последние несколько лет, как первый шаг к прогрессу, было подготовлено задолго до прихода большевиков к власти и выполняется независимо от них. Однако, к сожалению, всё это остается только на бумаге, планами на будущее, и сейчас нет возможности для настоящей работы в России. Таковы, например, некоторые реформы, которые, в частности, касаются школьной системы: идея обязательного образования и единой школьной системы. Это всегда было мечтой прогрессивной части учителей, и это было уже начато Временным правительством. [81] Таковы также реформы музеев, подготовленные с неиссякаемой энергией Временным правительством при моём непосредственном участии. [82] Всё, что сделано большевиками, — это или искажение правильной, прогрессивной мысли, лежащей в основе, или безумное уничтожение всего, что существовало ранее без создания чего-либо нового взамен разрушенного. Всё это я доказал в серии статей, опубликованных во Франции, Англии и Америке («Сражающаяся Россия» [83]), поэтому я не буду повторяться.
(103/104)
Русские преподаватели, живущие в России, осознают это более живо, чем я, и более интенсивно, чем дольше они остаются в России и являются свидетелями бедственных результатов большевистской деятельности. Поэтому естественно, что, с очень небольшим исключением, мы видим, что они стремятся покинуть Россию, где ничего не делается для них и где с ними обращаются как с отверженными и рабами.
Редкие личности — очень немногие — готовы остаться в России и преждевременно погибнуть. Они верят, что их присутствие необходимо там для некоторых людей, и что им ещё удастся спасти что-нибудь. Жизнь, однако, разрушает их иллюзии день за днём. Я не говорю о тех личностях, которые готовы работать рука об руку с кем угодно, пока им гарантируют некоторые материальные блага и власть. Они не заслуживают того, чтобы их упоминали: они подчинялись рабству без слова протеста, и они терпят это без ропота. Но их только единицы, в то время как в противоположном лагере их тысячи.
Таково настоящее положение дел. Теперь встаёт вопрос — что должно быть сделано? Позвольте мне обратиться к проблеме русских учёных. Все понимают, что наука интернациональна в своих результатах. Можно искать истину различными путями и пути эти национальны, они — отражение особого национального гения исследователя. Но результаты научных исканий не несут какую-либо национальную черту: эти результаты представляют часть Истины, а Истина необходима и ценна для всех нас. Таким образом часть мировой науки гибнет в лице русских учёных. Сотни людей, которые искали и находили истину, выброшены, подобно отверженным, из семьи науки. Мы не должны забывать, как много Россия вложила в мировую науку. Имена Менделеева в химии, Мечникова и Павлова в физиологии, Лебедева в физике, Фёдорова в кристаллографии, Лобачевского в математике и многих других не могут быть с корнем вырваны из истории науки. Я заявлял как-то до этого, что среди политических эмигрантов встречаются звёзды первой величины, в то время как среди молодёжи, возможно,
(104/105)
могут быть найдены будущие Павловы и Мечниковы. Имеет ли право мировая семья учёных спокойно смотреть на навязываемые им праздность и гибель? Они бежали из России, веря в существование солидарности среди учёных всего мира. Они ошибались? Оправдалась ли их вера в действительности? Существует ли эта интернациональная солидарность науки в самом деле?
Будем надеяться, что она есть и что всё, что необходимо, — это чтобы деятели науки только поняли действительное состояние дел и увидели величину потери, угрожающей науке. Они сумели это понять в то время, когда множество бельгийских учёных бежали со своей родины. В то время они нашли пути и источники, чтобы поддержать тех учёных в их ссылке, давая им возможность жить и работать в ожидании того дня, когда им можно будет вернуться в Бельгию. [84] Теперь наши русские учёные оказались в подобной ситуации, если не в худшей. Хоть они и не могут найти возможность бежать большими массами, а должны уезжать в одиночку, один за другим, их гораздо больше в изгнании, чем бельгийцев. Большевики за границей встречают их свистом и бранью. А они ждут того дня, когда им можно будет вернуться в Россию, в их лекционные аудитории, библиотеки и лаборатории. Но близок ли этот день? Кто знает?.. Тем временем они сталкиваются с праздностью и лишениями или с работой, которая не имеет ничего общего с их профессией. Я знаю некоторых историков, которые работают садовниками, математиков, которые работают мойщиками стёкол, химиков, которые прилагают огромные усилия, чтобы заработать на жизнь с помощью пишущей машинки. Но разве подобное необходимо, и разве это экономично? Разве мы не можем позволить им вернуться к настоящей творческой работе, давая им возможность снова искать истину и вкладывать свою лепту в хранилище мировой науки?
Статья без даты; по содержанию датируется не ранее чем январём 1922 г. Пер. с англ.
Yale University Library. Manuscripts and Archives. Mikhail I. Rostovtzeff Papers: Manuscript group №1113. Series 1. Box 14. Folder 139. Political articles about Russia. Машинопись на англ. яз.
(105/)
Комментарии. ^
(/146)
[80] В Петрограде за 1918-1920 гг. умерли около 167 тыс.чел. За тот же период Российская АН потеряла почти треть своих членов: от голода, болезней, тяжелейших условий быта скончались, помимо названных М.И. Ростовцевым, академики — физик М.А. Рыкачёв (1919), филологи-классики В.В. Латышев и А.В. Никитский (1921).
[81] Планы проведения реформ Временного правительства в области высшей школы вырабатывались в Комиссии по реформе высших учебных заведений, куда вошли представители АН, вузов, МНП, Академического союза, Государственного комитета по народному образованию. Последний был создан в конце марта 1917 г. из представителей различных партий и общественных организаций
(146/147)
для реформирования системы образования в России, однако его члены постоянно вступали в конфликт с МНП, поэтому реальных результатов его деятельность не принесла.
[82] Спустя 10 дней после свержения самодержавия, 4 марта 1917 г., Временное правительство объявило Зимний дворец со всеми историческими и художественными ценностями национальной собственностью и создало комиссию для приёма художественного имущества царских дворцов и их охраны под руководством В.А. Верещагина. Было составлено воззвание «Об охранении полученного художественного наследства», написанное М. Горьким. 8 марта комиссаром над бывшим Министерством двора и уделов назначен бывший председатель 2-й Государственной Думы В.А. Головин, при котором 13 марта образовано Особое совещание по делам искусства под председательством М. Горького. В его состав вошли видные деятели науки и искусства, в том числе М.И. Ростовцев, избранный товарищем председателя по выборам от организаций, связанных с искусством. На совещании поставлен вопрос о необходимости создания особого Министерства искусств, в ведение которого должны были перейти музеи и дворцовые собрания бывшего Министерства двора, и для выработки общегосударственной программы в области охраны памятников истории и культуры, музейной политики и искусства. Из членов совещания образованы 8 комиссий (подкомиссий), в том числе музейная и охраны памятников, и во главе с А.Н. Бенуа (председатель) и М.И. Ростовцевым (товарищ председателя) — Комиссия совещания деятелей искусств по вопросу об учреждении самостоятельного ведомства изящных искусств для разработки проекта будущего министерства. Планы создания министерства вызвали резкие протесты со стороны представителей «левого» искусства (Н.Н. Лунина, О.М. Брика, В.Э. Мейерхольда и др.), призывавших созвать Всероссийское учредительное собрание (собор) деятелей искусств для решения вопроса об устройстве художественной жизни России и, в конце концов, добившихся упразднения Особого совещания, которое под их нажимом 19 апреля было распущено. Подробнее см.: Знаменский О.Н. Интеллигенция накануне Великого Октября (февраль-октябрь 1917 г.). Л., 1988. С. 201-216; Каспаринская С.А. Музеи России и влияние государственной политики на их развитие (XVIII — нач. XX вв.) // Музеи и власть. М., 1991. Ч. 1. С. 82-87.
(147/148)
На заседании ОИФ РАН 20 сентября 1917 г. М.И. Ростовцев, наряду с В.В. Радловым, С.Ф. Ольденбургом, Н.Я. Марром и В.В. Бартольдом, был включён в состав Комиссии для рассмотрения доклада директора Музея антропологии и этнографии (Кунсткамеры) им. Петра Великого, академика В.В. Радлова «О переговорах... с комиссаром по делам бывшего Министерства двора по вопросу о взаимоотношениях этнографических музеев в Петрограде Александра III и Академии», т.е. Этнографического отдела Русского музея (впоследствии Государственный музей этнографии народов СССР, ныне Российский этнографический музей) и Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамеры) РАН. Несколько месяцев спустя, 16 мая 1918 г. решением отделения все члены этой комиссии были привлечены к изучению предложений скончавшегося 12 мая 1918 г. академика В.В. Радлова о создании единого Государственного музея антропологии, этнографии и археологии и избрания из своей среды лица для временного заведования музеем. Как члена Археологической комиссии и Русского археологического общества Ростовцева, безусловно, волновала судьба археологических коллекций, разбросанных по различным собраниям Петрограда — Кунсткамере, Эрмитажу, Русскому и Артиллерийскому музеям, Географическому обществу, Археологической комиссии и др. По мысли Радлова, музеи, финансируемые государством, должны были стать «полноправными научными институтами», осуществлявшими не только хранение, но и планомерное комплектование, научную обработку и ввод в научный оборот собственных фондов. Для избежания параллелизма в работе и бессистемной траты государственных средств академик предлагал создать единый Государственный музей антропологии, этнографии и археологии. «Если Российская Академия наук желает принять на себя инициативу в устройстве государственных музеев, — писал Радлов, — то она, как высшее учёное учреждение в государстве, в духе и согласно её устава, должна добиться от Временного правительства права принять в своё ведение все научные музеи, по крайней мере, в Петрограде и выработать общий план их реорганизации». В основу будущего «музея культуры всего человечества» Радлов предлагал положить собрания Кунсткамеры, присоединив к ним коллекции созданного по его инициативе Этнографического отдела Музея импера-
(148/149)
тора Александра III. Все фонды он предлагал разделить на три отдела — физической антропологии, археологии (доисторическая археология и археология внеевропейских народов, без разделов классической, средневековой, новейшей, европейской и церковной археологии) и этнографии, которые соответственно должны были иллюстрировать «эволюцию человека в физическом отношении... и современные разновидности человеческих рас», «общую эволюцию человеческой культуры» во времени и в пространстве и «картину культуры представителей современного человечества на всех её ступенях» (ПФА РАН. Ф. 1. Оп. 1а-1918. Д. 165. Л. 397об. ОИФ. §165. Записка В.В. Радлова в академическую комиссию «для рассмотрения вопроса об образовании Государственного музея антропологии, этнографии и археологии» недавно издана в приложении к статье: Решетов A.M. Василий Васильевич Радлов // Курьер Петровской Кунсткамеры. СПб., 1995. Вып. 1. С. 82-85). Другой точки зрения придерживался директор Русского музея А.А. Миллер, в 1919 г. предлагавший создать самостоятельный археологический музей. К сожалению, нам неизвестно, какую позицию в этом споре занял М.И. Ростовцев, но планы слияния Музея антропологи и этнографии РАН с Этнографическим отделом Русского музея так и остались на бумаге.
[83] См., например: Proletarian Culture in Bolshevist Russia // Struggling Russia. 1919. Vol. 1. P. 459-462 (Sept. 27th). p. 484-487 (Oct. 25th); Russia’s Contribution to World Science // Struggling Russia. 1919. Vol. 1. P. 602-605; Schools and Education in Bolshevist Russia // Struggling Russia. 1920. Vol. 1. P. 672-675; The Present State of the Russia Universities // Straggling Russia. 1920. Vol. 2. P. 172-174; Why the Russian Intelligentsia is Opposed to the Bolshevist Regime // Struggling Russia. 1920. Vol. 1. P. 792-795.
[84] Во время Первой мировой войны большая часть территории Бельгии была занята германскими войсками. Бельгийское правительство бежало в Гавр (Франция), многие учёные были вынуждены покинуть родину. Правительства ряда стран Антанты предоставили им возможность жить и работать в изгнании. Аналогию между бельгийской и русской научной эмиграцией М.И. Ростовцев проводит, призывая власти и общественность стран-союзниц помочь российским учёным найти работу по специальности.
(149/)
|