Рашид-ад-дин

Сборник летописей.

// Том I, кн. 1. М.-Л.: 1952.

Том I, кн. 1. — Том I, кн. 2. — Том II. — Том III.

---

 

И.П. Петрушевский

Рашид-ад-дин и его исторический труд.

Постраничная нумерация сносок сохранена в верхнем индексе.

 

Для средневековой исторической литературы на персидском языке ¹ [1] период второй половины XIII — первой половины XIV в. был временем роста и больших достижений, когда были созданы самые выдающиеся памятники этой литературы. Среди исторических трудов данного периода на персидском языке единственным в своем роде по замыслу и выполнению является «Сборник летописей» («Джами’ ат-таварих») Рашид-ад-дина Фазлуллаха Хамадани. ² [2] Несмотря на то, что исключительное значение этого труда как источника по истории Ирана, Азербайджана, стран Средней Азии, Монголии, отчасти и других стран и народов, давно было установлено исследователями, мы до последнего времени не имели ни научно-критического издания полного персидского текста «Джами’ ат-таварих», ни переводов и комментария к полному тексту, ни обобщающих археографических и историко-филологических исследований, посвящённых труду Рашид-ад-дина в целом.

 

За сто слишком лет в России и за границей были предприняты лишь публикации отдельных частей грандиозного труда Рашид-ад-дина: в 1836 г. француза Катрмера («История Хулагу-хана», персидский текст, французский перевод, обширный филологический и терминологический комментарий, вместе с очерком биографии Рашид-ад-дина в виде введения), ³ [3] в 1858-1888 гг. — русского востоковеда И.Н. Березина («История монголов» и «История Чингиз-хана», персидский текст, русский перевод и примечания), ⁴ [4] в 1911 г. — француза Э. Блоше

(7/8)

(«История преемников Чингиз-хана в Монголии и Китае», персидский текст с примечаниями, в настоящее время уже сильно устаревшими). ¹ [5] Еще раньше, в 1905 г., английский ориенталист Э.Г. Броун заявил о своём намерении выпустить в свет полное издание «Джами’ ат-таварих», не только I часть этого труда («Тарих-и Газани»), но также и никогда раньше не публиковавшуюся даже в извлечениях и не привлекавшуюся к научной разработке II часть «Джами’ ат-таварих» (всеобщую историю). ² [6]

 

Это обещание никогда не было выполнено Э.Г. Броуном, точно так же, как осталось неисполненным и другое взятое им на себя обязательство ³ [7] — опубликовать переписку Рашид-ад-дина («Мукатабат-и Рашиди»), ⁴ [8] представляющую выдающийся интерес для исследователей социально-экономической истории Ирана, отчасти и сопредельных стран, и содержащую данные о политических идеях Рашид-ад-дина и о его феодальном хозяйстве. ⁵ [9]

 

Трудная и ответственная задача подготовки к публикации полного издания «Тарих-и Газани» была впервые выполнена советскими востоковедами. Работа над подготовкой сводного персидского текста и русского перевода была начата коллективом научных работников Института востоковедения Академии Наук СССР (ИВ АН) в 1936 г. Наибольшее значение, естественно, придавалось никогда ранее не опубликованной части (III тому), «Тарих-и Газани», содержащей историю правления ильханов Хулагуидов в Иране, Азербайджане и сопредельных странах, вплоть до Газан-хана и его реформ, а также копии текстов или сокращённое изложение 40 ярлыков этого ильхана, представляющих ценнейший источник по социально-экономической истории Ирана и Азербайджана на рубеже XIII и XIV вв. ⁶ [10] Рукопись сверенного сводного текста и перевода III тома была уже готова; но раньше, чем она была сдана в печать, в 1940 г., вышли в свет за границей публикации К. Яна, содержащие часть текста «Тарих-и

(8/9)

Газани», именно период от Абака-хана до Газан-хана, ¹ [11] основанные на меньшем количестве рукописей (4), нежели сводный текст, подготовленный коллективом ИВ АН. Только в 1946 г. вышел из печати давно подготовленный русский перевод III тома «Тарих-и Газани». ² [12] В настоящее время (1951 г.) ИВ АН закончена подготовка к публикации персидского текста и русского перевода I и II томов того же труда. ³ [13]

 

Со времени издания первой публикации Катрмера части текста «Джами’ ат-таварих» — части «Тарих-и Газани» (1836 г.) — вместе с обширной биографией Рашид-ад-дина и комментарием, сохраняющим значение и в наши дни, ⁴ [14] прошло более ста лет. Таким образом, столь важный источник за сто с лишком лет не был опубликован полностью, и за этот же срок не появилось ни полного археографического исследования, ⁵ [15] ни специальных монографий, посвящённых «Джами’ ат-таварих», кроме очень неудачного «Введения к истории монголов Рашид-ад-дина» Э. Блоше ⁶ [16] и развёрнутой рецензии на эту же книгу покойного русского востоковеда акад. В.В. Бартольда. ⁷ [17] В указанной рецензии — акад. В.В. Бартольд дал по существу уничтожающую критику книги Э. Блоше, указав на недостатки его филологической подготовки и вытекающие отсюда многочисленные, порою грубые ошибки. Недостатки работы Блоше усугублены тем, что как его публикация, так и его исследование «Введение... к истории монголов Рашид-ад-дина» основаны на несовершенной парижской рукописи «Джами’ ат-таварих».

 

При очень большой ценности рецензии В.В. Бартольда, подвергшего книгу Блоше резкой и справедливой критике, эта рецензия в наши дни уже несколько устарела, как и биография Рашид-ад-дина, написанная Катрмером, поскольку ни Катрмеру, ни Бартольду не была известна переписка Рашид-ад-дина («Мукатабат-и Рашиди»), первые сведения о которой в печати появились в 1917 г. Таким образом, исследовательская литература, посвященная «Джами’ ат-таварих», зарубежная и русская дореволюционная, более чем за столетний период оставалась довольно скудной и не давала полной оценки этого замечательного исторического источника. Мало того, даже опубликованные

(9/10)

части «Джами’ ат-таварих», не говоря уже о неопубликованных, были лишь в небольшой степени использованы исследователями.

 

Такое явление нельзя считать случайным. Только отчасти оно может быть объяснено трудностями филологического порядка. Для установления критического текста труда Рашид-ад-дина, в частности для установления правильного чтения собственных имён и терминов, для изучения его лексики, языка и стиля необходимо было, помимо знания персидского и, естественно, арабского языков, знакомство также с языками монгольскими и тюркскими. Наконец, для исследователя истории монгольских государств требовалось, помимо источников персидских, арабских, монгольских и китайских, привлечение также источников русских, армянских, грузинских, сирийских, византийских и западноевропейских. Короче говоря, исследователь, если не был полиглотом, — неизменно чувствовал ограниченность своих сил. В частности, ещё В.В. Бартольдом была показана слабость филологической подготовки Блоше, внешне прикрытой громоздким научным аппаратом: в труде последнего «на страницах книги пестрят учёные цитаты; рядом с латинскими буквами встречаются русские, рядом с арабскими — китайские иероглифы и буквы монгольского алфавита». ¹ [18] Но дело далеко не только в этом. Западноевропейским буржуазным историкам всегда было свойственно в большей или меньшей степени пренебрежительное отношение к «отсталому Востоку». Их точка зрения в основном сводилась к тому, «что народы Востока не имеют и никогда не имели истории в европейском смысле этого слова, и что поэтому методы изучения истории, выработанные европейскими историками, к истории Востока неприменимы». ² [19] Поправкой к такому взгляду в западноевропейской буржуазной историографии было лишь признание высокого уровня культур древнего, эллинистического, и отчасти раннесредневекового (эпоха халифата) Ближнего Востока. Но в истории стран позднесредневекового и нового Востока классово ограниченная мысль историков империалистических стран попрежнему не хочет видеть ничего, кроме картины постепенного культурного упадка, причём социальный строй этих стран характеризуется будто бы присущими ему простотой и неподвижной архаичностью. Этим объясняется и пренебрежительное отношение к изучению истории позднесредневековой эпохи.

 

Потому-то Катрмер, писавший в 30-х годах XIX в., в период, когда буржуазная историография была ещё на подъёме, и оставивший нам ценный, не утративший научного значения и теперь комментарий к изданной им части текста «Джами’ ат-таварих», не нашёл себе позже последователей среди историков Запада. Тем более их не нашлось в эпоху империализма и господства националистических, расистских и других реакционных идей, свойственных в той или иной степени большинству представителей буржуазной историографии этой эпохи. Упадок зарубежной востоковедной историографии в области интересующего нас круга вопросов проявился в труде новейшего немецкого ираниста Шпулера, ³ [20] который значительно ниже появившегося более 100 лет

(10/11)

назад труда д’Оссона по истории монголов; ¹ [21] в этом и в других трудах Шпулера техника исследования источников не идёт ни в какое сравнение с исследовательскими приёмами Катрмера и сочетается с расистской фальсификацией истории изучаемой эпохи.

 

Характерным показателем регресса буржуазной историографии в эпоху империализма является то, что труд д’Оссона несравненно выше и научно добросовестнее более поздних трудов по истории монголов Ховорса ² [22] и Леона Каэна, ³ [23] проникнутых расизмом и столь ценимых пантюркистами, которые, всячески идеализируя государства тюркских и монгольских кочевников, в частности империю Чингиз-хана, и приписывая кочевникам мифическую «свежесть расы» и столь же мифические «высокие черты государственности», повторяют «аргументы» Каэна.

 

Русская дореволюционная востоковедная историография, несмотря на её отдельные значительные достижения и в общем высокий уровень исследований, достигнутый трудами В.Р. Розена, В.В. Бартольда и других учёных, всё же не могла преодолеть свойственных буржуазной исторической мысли ограниченности, формализма и методологической слабости. Советские востоковеды, вооружённые самой передовой научной методологией — марксистско-ленинской, в состоянии выполнить задачу не только критического установления полного текста, публикации и перевода «Джами’ ат-таварих», но и изучения этого единственного в своем роде исторического источника в полном объёме.

 

Рашид-ад-дина как официального историка монгольских ильханов династии Хулагуидов трудно отделить от Рашид-ад-дина как государственного деятеля на службе у тех же ильханов, — такое разделение было бы искусственным, ибо и в «Джами’ ат-таварих», и в переписке Рашид-ад-дина проводится та же политическая тенденция, которая пронизывает все реформы Газан-хана. Поэтому исторические взгляды автора «Джами’ ат-таварих» могут быть в полной мере выяснены и установлены лишь в связи с господствовавшими политическими идеями времени.

 

Период XIII-XIV вв. в истории Ирана и сопредельных стран (Месопотамия, Азербайджан, Армения), входивших в состав государства Хулагуидов (1256-1353), до недавнего времени, несмотря на ряд содержательных работ акад. В.В. Бартольда и других дореволюционных авторов, всё же оставался мало исследованным. Государство Хулагуидов было одной из тех «империй рабского и средневекового периодов», которые, согласно глубокому определению И.В. Сталина, «не имели своей экономической базы и представляли временные и непрочные военно-административные объединения»; ⁴ [24] это были «случайные и мало связанные конгломераты групп, распадавшиеся и объединявшиеся в зависимости от успехов или поражений того или иного завоевателя». ⁵ [25]

 

Существование феодализма (с патриархальным укладом) вплоть до начала XX в. в странах нынешнего советского Востока (Закавказья, Средней Азии), входивших некогда в состав монгольских

(11/12)

государств, впервые в науке точно установлено И.В. Сталиным, ¹ [26] и этот вывод И.В. Сталина имеет огромное, руководящее значение для научной разработки истории названных стран. Этот вывод в полной мере может быть распространён и на средневековый Иран. Работы советских историков-востоковедов внесли много нового в изучение социально-экономической и политической истории стран Ближнего и Среднего Востока эпохи XIII-XIV вв.: разработка общих вопросов развития феодализма в этих странах, изучение военно-ленной системы, крестьянских повинностей, внутренней структуры города, форм классовой борьбы, построение научной периодизации истории этих стран, и т.д.

 

В верхних слоях монгольских завоевателей в XIII в., в известной, степени и в более поздние периоды, в Хулагуидском и в Чагатайском улусах прослеживаются два основных направления, отмеченные ещё акад. В.В. Бартольдом, но в очень общих чертах и понятые им односторонне, лишь в плане борьбы культурно-бытовых тенденций; ² [27] социальной природы этих тенденций В.В. Бартольд не выяснил. Заметный шаг вперед в трактовке борьбы этих двух тенденций в Чагатайском улусе (Средней Азии) сделал советский историк-востосковед А.Ю. Якубовский. ³ [28] Интересные выводы по данному вопросу сделаны также С.П. Толстовым. ⁴ [29]

 

Первое направление поддерживалось большей частью монгольской и отчасти тюркской военно-кочевой знатью. Эти поклонники монгольской старины и кочевых традиций, полупатриархального-полуфеодального строя, члены этой, по удачному выражению С.П. Толстова, «степной феодально-племенной знати — носительницы наиболее отсталых форм хозяйственных и политических отношений», ⁵ [30] были врагами осёдлой жизни, земледелия и городов, сторонниками неограниченной хищнической эксплуатации осёдлых крестьян и городских низов. На себя они смотрели, как на военный лагерь в неприятельской стране, не делая большой разницы между покорившимися и непокорившимися осёдлыми народами: тех и других эти завоеватели хотели грабить, лишь разными способами, первых при помощи тяжелого налогового пресса, вторых — путём захвата у них военной добычи. Сторонники этой политики не заботились о том, чтобы не разорить вконец осёдлое крестьянство, они и не были заинтересованы в его сохранении. Наиболее ярко эта линия проявилась при завоевании северного Китая, когда монгольская кочевая знать добивалась от Чингиз-хана (не решившегося, впрочем, на такую крайнюю меру) приказа перебить всё осёдлое население до единого человека, а земли обратить в пастбища для кочевников. ⁶ [31] В Семиречье поселение больших масс монгольских и тюркских кочев-

(12/13)

ников действительно привело, как установлено В.В. Бартольдом, ¹ [32] к почти полному исчезновению в течение XIII в. городской жизни и осёдлых земледельческих поселений в этой стране. В Хулагуидском улусе эта тенденция монгольской военно-кочевой знати к беспощадному и ничем не ограниченному ограблению осёдлых крестьян хорошо обрисована в речи, приписываемой некоторыми персидскими источниками Газан-хану, в которой это первое направление порицается с позиций представителей второго направления. На этой речи мы остановимся ниже. Представителями первого направления были сам Чингиз-хан, а из его потомков — великий хан Гуюк, улусный хан Чагатай. Первые ильханы Хулагуиды (кроме Токудара-Ахмеда), несмотря на колебания в своей политике, в основном склонялись на сторону первого направления, хотя далеко не всегда последовательно и в смягчённой форме.

 

Второе направление имело в виду создание крепкого централизованного государства с сильной ханской властью и, в связи с этим, обуздание центробежных стремлений монгольской и тюркской феодализованной военно-кочевой знати. Для этого казалось необходимым сближение ханской власти с феодальной верхушкой покорённых стран, покровительство городской жизни, купцам и торговле, восстановление разрушенных монгольским нашествием производительных сил, в частности в сельском хозяйстве покорённых стран и точная фиксация податей и повинностей крестьян и горожан: ² [33] без восстановления производительных сил, необходимого для правильного поступления налогов в казну центрального (ханского) правительства, сильная ханская власть, хотя бы и в масштабе отдельных улусов, не могла бы существовать.

 

Второе из направлений, о которых шла речь выше, опиралось на небольшую группу кочевой аристократии, связанную тесными узами с ханской фамилией, — службой при дворе и в собственных доменах ханской фамилии (инджу), — но главным образом на часть персидской, таджикской и азербайджанской гражданской бюрократии, служившей ханам, и на часть мусульманского духовенства. Это направление опиралось на те группы класса феодалов покорённых народов, которые были заинтересованы в централистской политике, в сохранении и укреплении центрального государственного аппарата и государственных финансов в Хулагуидском и Чагатайском улусах, также большинства купечества. Сторонники первого направления состояли, как сказано, из большей части монголотюркской военно-кочевой знати, носителей центробежной тенденции, тенденции феодальной раздробленности. К ним примыкали наиболее своекорыстные и беспринципные представители персидской и прочей местной гражданской бюрократии, также откупщики государственных налогов из тех же чиновников, местных провинциальных (осёдлых) феодалов и привилегированных купцов-уртаков, видевших в поддерживаемой сторонниками первого направления системе всеобщего грабежа осёдлого податного населения — ра‘ийятов (т.е. крестьян и низших и средних слоёв горожан) — возможность быстрого личного обогащения. Между этими двумя направлениями велась глухая борьба. Джузджани приписывает старшему сыну Чингиз-хана Джучи осуждение политики

(13/14)

отца — массовой резни и опустошения покорённых стран. ¹ [34] Монгольская военно-кочевая знать протестовала против восстановления разрушенных городов и против каких бы то ни было уступок осёдлому населению, в частности таджикам, при Угэдэй-каане. ² [35] Великие ханы Угэдэй-каан (1227-1242) и Менгу-каан (1251-1259) были сторонниками второго направления.

 

Второе направление одержало верх в Хулагуидском государстве при Газан-хане, а в Чагатайском государстве несколько позднее, при Кебек-хане (1318-1326). Однако эта победа не была окончательной, — и борьба обоих названных направлений и двух групп внутри класса феодалов продолжалась и позднее — и в XIV, и в XV вв., следовательно, и после падения монгольских государств в Иране и Средней Азии, поскольку сменившие их государственные образования возглавлялись военно-кочевой знатью и продолжали политические традиции государств Чингизидов. В дальнейшем оба указанных направления пережили эволюцию, о которой мы здесь говорить не будем, поскольку она выходит за рамки рассматриваемого нами периода. Борьба между двумя указанными направлениями отнюдь не сводилась к дилемме — продолжать ли монгольским племенам кочевать, или переходить на осёдлость, — как думал В.В. Бартольд. Иногда представители военной знати, не оставлявшие кочевого образа жизни, примыкали ко второму политическому направлению. Суть спора между двумя направлениями заключалась в вопросе о методах эксплуатации осёдлого крестьянства (о чём говорилось выше) и, вместе с тем, в вопросе об отношении к феодальной верхушке покорённых стран и к их государственным и культурным традициям.

 

Борьба двух указанных направлений, бывшая в то же время борьбою двух больших групп феодалов, ³ [36] за власть и руководство в названных улусах до начала XIV в. временами происходила под идеологической оболочкой религии. Монголы времени Чингиз-хана и первых великих ханов в массе своей (кроме небольшого числа христиан несторианского толка и буддистов) были примитивными язычниками-шаманистами, стоявшими на той стадии культурного развития, которой религиозная исключительность еще чужда. Но такое положение не могло продолжаться долго. Феодализирующаяся монгольская кочевая знать должна была принять какую-либо из религий феодальных обществ. У сторонников первой политической тенденции ненависть к осёдлому мусульманскому населению выливалась в ненависть к исламу, мусульманскому праву, «мусульманской» государственности и культуре. Эта ненависть к исламу особенно заметна в деятельности таких ханов, как Чагатай и Гуюк. ⁴ [37] Сторонники первого направления зато охотно осваивали культуру полукочевников-уйгуров и распространенные в их среде религии — буддизм и христианство несторианского толка; последнее, впрочем, утвердилось в среде монгольского племени кераитов ещё в начале XI в. Часть кераитов при Хулагуидах поселилась в южном; Азербайджане. Ещё в первой четверти XIV в. эмиры их, как, например,

(14/15)

Иринчин, были ревностными защитниками христианства против ислама. ¹ [38] Буддизм и христианство, внутренне столь несходные, однако, оба уже были приспособлены к культурно-бытовым условиям монголов и уйгуров.

 

При первых ильханах, несмотря на известные колебания во внутренней политике, в частности в области налоговой политики, всё же преобладала первая политическая линия, линия сторонников монгольской кочевой старины. Это преобладание и проявлялось под идеологической оболочкой покровительства первых ильханов — Хулагу-хана (1256-1265) и Абака-хана (1265-1282) — буддизму и ещё в большей степени христианству. ² [39] После краткого господства ислама и второго направления в политике при ильхане Токударе-Ахмеде (1282-1284), при Аргун-хане (1284-1291) восторжествовало снова первое направление, которое приняло форму антимусульманской реакции. Аргун-хан покровительствовал одновременно буддистам, христианам и евреям. При посредстве своего первого везира, еврейского купца Са‘д-ад-доулэ, Аргун-хан составил план уничтожения влияния мусульманской, т.е. иранской и тюркской гражданской бюрократии. ³ [40] Мусульманская бюрократия, чувствуя угрозу своему могуществу и влиянию, постаралась путём агитации возбудить фанатизм мусульманского населения городов против Са‘д-ад-доулэ, которому она приписывала план завоевательного похода против Мекки с единственной целью — обратить Ка‘бу в «идолопоклоннический храм». Напуганному воображению мусульманского горожанина рисовался грандиозный заговор евреев, христиан и «идолопоклонников» (буддистов), будто бы угрожавший существованию мусульманской религии. ⁴ [41] Борьба с сильной мусульманской бюрократией оказалась не под силу для Са‘д-ад-доулэ, тем более что его проект финансовой реформы затрагивал также и интересы монгольской военной знати. Падение Са‘д-ад-доулэ вызвало в городах волну еврейских погромов, ⁵ [42] организованных мусульманской чиновной и духовной знатью (1291). Позже окончательное торжество ислама при Газан-хане вызвало две новых волны христианских и еврейских погромов (1295 и 1297), ⁶ [43] буддизм же был поставлен вне закона. ⁷ [44]

 

В 80-90-х годах XIII в. государство ильханов переживало грандиозный хозяйственный кризис, общая картина которого так ярко и подробно нарисована Рашид-ад-дином. ⁸ [45] Последствия разрушений, произведённых во время монгольского завоевания (1220-1258), общее резкое сокращение населения (иначе говоря, налогоплательщиков), сокращение обрабатываемой земельной площади, в ряде областей

(15/16)

на 9/10, ¹ [46] грабежи кочевых племён и особенно налоговая система иль-ханского правительства, а также прекращение внешних завоеваний (неудачи в борьбе с мамлюками в Сирии и в борьбе с золотоордынскими ханами Джучидами на Кавказе), приносивших раньше богатую военную добычу, — все эти факторы вместе вызвали к 80-м годам XIII в. сильное сокращение доходов центрального государственного аппарата. Это сокращение в свою очередь стимулировало огромный рост феодальной эксплуатации крестьянства в течение XIII в., которая особенно усилилась в 80-х годах. Крестьянство оказалось на грани нищеты, и его положение стало невыносимым. Сельские районы покрылись крестьянскими повстанческими отрядами. ² [47]

 

Поиски выхода из этого затяжного хозяйственного кризиса побудили Газан-хана (1295-1304) сблизиться с мусульманской (иранской и азербайджанской) чиновной и духовной знатью, сделать ислам государственной религией и провести ряд реформ, соответствовавших в общем той политической линии, которую мы условно назвали второй линией. С этим и было связано приглашение на пост второго везира Рашид-ад-дина, фактически ставшего руководящим министром, инициатором и вдохновителем реформ Газан-хана. Эти реформы — отмена откупов сбора податей, отмена системы расплаты по государственным денежным обязательствам ассигновками (берат, хавалэ), выписанными на местные казначейства и ложившимися дополнительным бременем на плечи крестьянства, ³ [48] отмена постоев военных и гражданских чинов в домах ра‘ийятов, ⁴ [49] некоторое облегчение налогового бремени крестьянства, восстановление правильного монетного обращения в твёрдой серебряной валюте — вызвали частичное восстановление оросительной сети и известный подъём сельского хозяйства (которое, впрочем, далеко не достигло того уровня, на каком оно находилось перед монгольским нашествием). Подъём этот засвидетельствован не только Рашид-ад-дином, который, в качестве проводника газанхановых реформ, мог бы показаться пристрастным, но и другими источниками — географическими трудами Хамдуллаха Казвини ⁵ [50] и Хафиз-и Абру, ⁶ [51] Мухаммедом ибн Хинду-шахом Нахчевани ⁷ [52] и другими. ⁸ [53] Газанхановы реформы, в основу которых положен принцип строгой фиксации размеров ренты-налога, были предприняты в интересах класса феодалов, а не крестьянства. Однако по сравнению с предшествующим режимом безудержного грабежа новая система была для крестьян меньшим злом.

 

Реформы Газан-хана, как сказано, выдвинули Рашид-ад-дина на руководящий государственный пост и дали возможность историку

(16/17)

выявить свои политические идеи. О жизни Рашид-ад-дина до 1298 г., когда он был назначен на пост везира, мы знаем крайне мало. Нам известно, что Рашид-ад-дин Фазлуллах ибн Абу-л-Хейр Али Хамадани родился в г. Хамадане в 1247 г. и происходил из незнатной семьи учёных. Традиционное мнение о еврейском происхождении Рашид-ад-дина, отвергаемое Катрмером и принимаемое В.В. Бартольдом ¹ [54] и Э. Блоше, ² [55] основано исключительно на утверждениях, исходивших из лагеря врагов Рашид-ад-дина. После падения Са‘д-ад-доулэ обвинение в принадлежности к евреям казалось верным средством устранить и даже погубить политического деятеля. Поэтому вопрос о происхождении Рашид-ад-дина остаётся невыясненным. Из переписки Рашид-ад-дина ³ [56] видно, что наш историк был или выказывал себя ревностным мусульманином-суннитом шафиитского толка. Такую позицию обычно занимало большинство высших мусульманских сановников на службе у монгольских ханов: ислам шафиитского толка был господствующей формой идеологии местной гражданской бюрократии. Не случайно и Рашид-ад-дин выказывал себя сторонником этой идеологии. Вытекало ли это из личного убеждения, или скорее из сознательного политического расчёта, в сущности не важно. Важно отметить, что представляемая Рашид-ад-дином политическая линия и до, и после него была связана с интересами местной чиновной и духовной знати и, следовательно, с ее исламской идеологической оболочкой.

 

В «Джами’ ат-таварих» говорится глухо, что с 654 г.х. [1256 г. н.э.] дед и отец Рашид-ад-дина, как и он сам, непрерывно находились на службе у монгольских ильханов. ⁴ [57] Очень вероятно поэтому, что Рашид-ад-дин прошёл долгий служебный путь, вернее всего по финансовому ведомству, что нисколько не мешало ему, как и многим другим гражданским сановникам того времени, быть учёным и придворным врачом. Иначе трудно представить, как бы он приобрёл служебный опыт, необходимый для занятия должности везира. Приводимые в «Джами’ ат-таварих» подробности о деятельности финансового ведомства до Газан-хана побуждают думать, что Рашид-ад-дин уже тогда служил по этому ведомству и хорошо знал все детали и закулисные стороны его деятельности.

 

В.В. Бартольд в 1912 г., когда переписка Рашид-ад-дина оставалась ещё не известной для исследователей, писал: «Ещё меньше мы находим в труде Рашида ответ на вопрос, в какой степени финансовые и другие реформы, произведённые в царствование Газан-хана, о которых он так подробно рассказывает, были делом рук самого историка». ⁵ [58] Теперь, когда переписка Рашид-ад-дина стала для нас доступной, мы можем высказать полную уверенность, что общий план реформ Газан-хана и их проведение в жизнь были делом рук самого Рашид-ад-дина. Правда, в «Джами’ ат-таварих» автор рисует себя и других военных и гражданских сановников только пассивными исполнителями мудрых предначертаний юного монгольского государя. Но это не более, как

(17/18)

официальная лесть, совершенно необходимая для властолюбивого сановника, желавшего сохранить своё положение и влияние при ильханском дворе. Из переписки Рашид-ад-дина мы убеждаемся в том, что в основу газанхановых реформ положены политические идеи самого историка: необходимость для монгольской государственности сближения с феодальной верхушкой персов и азербайджанцев и усвоения «иранских» политических традиций, необходимость возрождения разрушенного прежней налоговой системой сельского хозяйства и, в этих целях, облегчения налогового бремени крестьянства, защиты его от притеснений монголо-тюркской военно-кочевой знати, оздоровления аппарата финансовых чиновников; ¹ [59] необходимо, — пишет наш автор, — выбирать ‘амилей (финансовых чиновников) из числа людей сытых и богатых, дабы они не покушались на имущество ра‘ийятов; ² [60] ‘амили — гвозди от верёвок, удерживающих шатёр державы (хеймэй-и доулет), — если гвозди крепки, шатёр удержится на месте, если гвозди слабы, — не удержится.

 

Мысли автора писем о необходимости поддерживать на известном уровне благосостояние крестьянина как главного налогоплательщика ³ [61] очень уж напоминают слова речи Газан-хана, доказывавшего монгольской военно-кочевой знати, что грабить ра‘ийата-крестьянина можно, лишь соблюдая мудрую умеренность и не доводя ра‘ийята до отчаяния и мятежа. ⁴ [62] Такое совпадение покажется очень естественным, если признать, что автор писем и главный вдохновитель и проводник газанхановых реформ — одно и то же лицо.

 

По всей вероятности, самая речь Газан-хана была внушена ему Рашид-ад-дином, если не прямо сочинена и приписана им своему повелителю. Та же речь в несколько изменённой форме приведена в сборнике официальных документов половины XIV в. «Дастур ал-катиб», ⁵ [63] и ту же речь, ещё в чуть изменённом варианте, но приписанную уже брату и преемнику Газан-хана Ольджайту-хану, мы находим в анонимном персоязычном трактате начала XVI в. о земледелии «Иршад-аз-зара‘ат». ⁶ [64]

 

Благодаря выходу в свет русского перевода т. III «Джами’ ат-таварих», эта так называемая речь Газан-хана в том варианте, как её приводит Рашид-ад-дин, стала доступной для широкого круга читателей. Мы поэтому не приводим её здесь текстуально. Но дабы показать, насколько политические идеи Рашид-ад-дина пережили его, приведём здесь другой (поздний) вариант той же речи, приписанной Ольджайту-хану, из неопубликованного трактата о земледелии «Иршад-аз-зара‘ат»: “Передавали, что во время султана Мухаммеда Худайбендэ (=Ольд-жайту-хана) эмиры ⁷ [65] и военные люди (лешкерийян) чинили над ра‘ийятами излишества, захватывая у них имущество путём конфискаций (мусадарэ). Однажды султан сказал эмирам: «Я до сего дня оберегал

(18/19)

ра‘ийятов, отныне я это попечение отлагаю. Если дело на то пошло, идите и разграбьте их всех и ничего из имущества и прочего им не оставьте, но с тем условием, что больше кормовых (улуфэ) и жалованья (марсум) вы не требуйте. И если после этого кто-нибудь обратится ко мне с такого рода просьбой, я его тотчас подвергну наказанию». Эмиры и военные люди сказали: «Мы без кормовых (улуфэ) как можем быть и обязанности службы как можем исполнять?» Тогда султан соизволил сказать: «Порядок, собирание [доходов] и все дела наши и ваши и благосостояние бывает от старания и труда ра‘ийятов, от земледелия и от дел торговли. Если мы их (ра‘ийятов) ограбим, тогда с кого можно будет требовать? И вы поразмыслите, что если мы отберём у ра‘ийятов быков и семена и зерновые хлеба их съедим, то им по необходимости придется покинуть [занятие] земледелием, а после того, как они перестанут заниматься земледелием, и урожая не будет, тогда вы что делать будете?».” ¹ [66]

 

Та же мысль выражена в переписке Рашид-ад-дина в его письме к своему сыну Шихаб-ад-дину, правителю Хузистана: «Склады продовольствия и одежд называют расходным казнохранилищем (хазинэй-и хардж), а приходное казнохранилище (хазинэй-и дахль) есть (в сущности) ра‘ийят, ибо это казнохранилище (приходное) наполняется от их (ра‘ийятов) добрых усилий и сбережений. И если они будут разорены, царям ничего не останется в доход... Как говорят, доход государя бывает от войска (т.е. от военной добычи, — И.П.), — нет дохода султаната, кроме как от войска, — а войско можно собрать благодаря налогу (маль), — нет войска без налога, — а налог поступает от ра‘ийята, — нет налога, кроме как от ра‘ийята». ² [67]

 

Реформы Газан-хана, проведённые Рашид-ад-дином, выражавшие политические идеи местной чиновной и духовной знати, враждебной монгольской военно-кочевой знати, имели целью облегчить положение крестьянства лишь настолько, насколько это было необходимо для возрождения сельского хозяйства, повышения государственного дохода от налоговых поступлений и удержания крестьян от восстаний. ³ [68] Именно в этих целях Рашид-ад-дин в письме к своему сыну, эмиру Махмуду, наместнику Кермана, порицал его за то, что он притеснениями довёл крестьян округа Бама до разорения, и приказал раздать им семена, быков, 1000 харваров (ослиных вьюков) зерна и 1000 харваров фиников. ⁴ [69]

 

При всем том законодательство Газан-хана всё же сохранило и подтвердило уже существовавшее в XIII в. прикрепление крестьян к земле, запрещение права перехода и принудительное возвращение крестьян на места их приписки. ⁵ [70] Подати, хотя и были строго фиксированы и уменьшены, всё же остались значительными. Общий размер пода-

(19/20)

тей с государственных земель, по свидетельству Рашид-ад-дина, и теперь оставался высоким и равнялся 60 % валового урожая, а 40 % составляли долю ра‘ийята. ¹ [71] Рашид-ад-дин считает особой заслугой Газан-хана подавление крестьянских повстанческих движений. ² [72]

 

Рашид-ад-дин был сторонником централистской политики и сильной ханской власти и, опираясь на местную чиновную и духовную знать, вёл борьбу с могуществом монголо-тюркской военно-кочевой знати, стремившейся к феодальной раздробленности и к превращению ханской власти в орудие военно-феодальной олигархии. Этой тенденцией пронизаны и изложение «Джами’ ат-таварих», и переписка Рашид-ад-дина. Эта централистская политика не находила прочной опоры в тенденциях феодального развития общества, встречала упорное сопротивление со стороны монголо-тюркской военно-кочевой аристократии и со стороны части местной провинциальной знати, не связанной службой центральному правительству, не могла быть поэтому последовательной (пришлось, например, очень усилить раздачу военных ленов — икта) и, в конечном счёте, оказалась неудачной.

 

В связи с политической линией Рашид-ад-дина стоит его пристрастие к домонгольской «иранской» государственности и местный патриотизм, — насколько можно говорить о патриотизме в феодальном обществе. В «Джами’ ат-таварих» — произведении официозной историографии, составленном для монгольского ильхана, — эта тенденция выступает лишь кое-где и то в очень скрытой форме. Зато в своей полуофициальной переписке Рашид-ад-дин более откровенен. Там он резко выражается о «тюрках» (т.е. монголах), как о притеснителях и тиранах. ³ [73] Государство Хулагуидов он именует обычно «Иранской империей» (мамалик-и Иран). ⁴ [74] В письме к духовным лицам малоазиатской Кесарии он именует монгольского ильхана «его величеством, прибежищем халифата, царём (хосров) Ирана и наследником царства Кейянидов». ⁵ [75]

 

Социальное лицо Рашид-ад-дина не вызывает сомнений. Это — представитель одной из групп класса феодалов, именно местной гражданской бюрократии. У него были тесные и разносторонние связи с мусульманским духовенством и дервишескими шейхами. ⁶ [76] Как многие крупные феодалы, он был связан и с оптовой зарубежной торговлей. ⁷ [77]

 

В отличие от некогда знаменитого везира Хулагу-хана и Абака-хана, Шемс-ад-дина Мухаммеда Джувейни, человека беспринципного, стремившегося прежде всего к власти и богатству, Рашид-ад-дин проводил чёткую политическую линию. И он отличался не меньшим стяжанием и стремлением к приобретению поместий и богатств, чем дру-

(20/21)

гие везиры ильханов Хулагуидов. За годы своего везирата (1298-1317) он скопил не меньшие богатства, нежели Шемс-ад-дин Джувейни. ¹ [78] Своим богатством Рашид-ад-дин был обязан прежде всего тому, что одно время весь административный и финансовый аппарат Хулагуид-ского государства находился в его руках. Из четырнадцати сыновей его десять были правителями Багдада, Киннесрина, восточной Малой Азии (Рума), Грузии, Ардебиля, Исфахана, Фарса, Хузистана, Кермана и Дамгана; в некоторых областях сидели его племянник (в Рахбе и Хадисе) и его вольноотпущенники (в Басре). Богатства Рашид-ад-дина заключались прежде всего в его земельных владениях. В его переписке нет полного перечня его имений, но упоминаются его имения (мульки), купленные на собственные средства, в округах Басры, Мосула, Кермана, Бама, Тебриза, Хузистана, в Малой Азии и т.д. ² [79] В районе Дийярбекра Рашид-ад-дин провёл канал, названный Рашидовым, орошавший 12 основанных здесь и заселённых Рашид-ад-дином селений, названных именами его сыновей. ³ [80]

 

В Тебризе Рашид-ад-дину лично принадлежал целый «Рашидов квартал», или, точнее, четверть города (Руб‘-и Рашиди), в которой, согласно письму Рашид-ад-дина к своему сыну Са‘д-ад-дину, насчитывалось будто бы 30 тысяч домов (т.е. до 135 тысяч жителей), 24 каравансарая, 1500 лавок, много бумажных и других ремесленных мастерских, мельниц, плодовых садов. ⁴ [81] В Султании ему принадлежал также квартал Рашидийя с 1500 домами.

 

В собственном хозяйстве Рашид-ад-дина, как и в хозяйствах ряда других феодалов той эпохи, ⁵ [82] феодальная эксплуатация зависимых крестьян переплеталась с эксплуатацией труда рабов — в садоводстве, ремесле и торговле. Известно, что близ Тебриза Рашид-ад-дин восстановил 5 запустевших селений, поселив в каждом из них по 20 молодых рабов и по 20 рабынь одной из следующих народностей: грузин (гурджийян), курдов (курдийян?), абиссинцев (хабешан), негров (зен-гийян) и греков (румийян), поручив им обслуживать своё большое садоводческое хозяйство. При этом греческие рабы, по требованию Рашид-ад-дина, были закуплены и присланы к нему его сыном Джелал-ад-дином, наместником Малой Азии (восточной). Деревни были названы, по народности поселенных там рабов, Гурджийян, Курдийян, Хабешан, Зенгийян и Румийян. ⁶ [83] В письме к своему вольноотпущеннику, правителю Басры Сонкору Баверчи, Рашид-ад-дин поручил ему закупить у купцов и прислать к нему 200 рабов и 200 рабынь абиссинцев, курдов, индусов или других народностей. ⁷ [84] Двести из рабов Рашид-ад-дина,

(21/22)

вероятно занятых в торговых операциях, приносили ему ежегодный доход по 1 туману — 10 тысяч динаров — каждый. ¹ [85]

 

Как у всех крупных сановников на Ближнем Востоке, у Рашид-ад-дина служебная карьера шла рука об руку с личным обогащением. ² [86] Служба гражданского сановника при дворе монгольских ильханов была трудна и опасна: приходилось постоянно бороться с интригами феодальных клик, с завистью и доносами соперников по службе, приходилось прибегать ко множеству ухищрений, дабы парализовать козни личных врагов и сохранять расположение своего повелителя — ильхана, — а ильханы все, не исключая даже умного и культурного Газан-хана, отличались вспыльчивым, капризным, изменчивым и подозрительным характером. Не случайно все главные везиры монгольских ильханов умерли на эшафоте, кроме одного лишь Тадж-ад-дина Алишаха Гиляни, да и тот избежал этой участи только потому, что умер внезапно. Сам Рашид-ад-дин мог удержаться 19 лет на руководящем посту только потому, что в борьбе с врагами и соперниками не стеснялся в средствах. Он старался устранять или даже губить соперников, не дожидаясь, пока те сами усилятся и нанесут ему удар. Так он удалил от двора ходжу Хибетуллаха, обвинил и погубил своего предшественника по везирату Садр-ад-дина Халиди и своего коллегу, первого везира Са‘д-ад-дина Саведжи, который начал было интриговать против него. ³ [87]

 

Естественно, что Рашид-ад-дин в конце концов должен был сам пасть жертвою этих придворных нравов. Пережив ильханов Газан-хана и Ольджайту-хана, при малолетнем ильхане Абу-Са‘иде Бахадур-хане Рашид-ад-дин сперва получил отставку (1317 г.), потом был обвинён своими личными врагами в отравлении Ольджайту-хана, которого он лечил в качестве главного придворного врача, признан виновным и казнён (перерублен мечом пополам) вместе с одним из сыновей 18 джумады I 718 г.х. (18 июля 1318 г. н.э.), прожив 71 год (73 мусульманских лунных года). Его имущество было конфисковано и разграблено, но в 1327 г., после опалы и казни эмира Чобана, поместья его, в частности и Руб‘-и Рашиди, были возвращены его сыновьям, и память его была реабилитирована.

 

Страшный конец Рашид-ад-дина не был делом случая. Его опала и казнь были вызваны заговором группы сплотившихся против него беспринципных чиновников во главе с его коллегой по везирату Тадж-ад-дином Алишахом Гиляни, которые привлекли на свою сторону и вошедшего в силу временщика эмира Чобана, наследственного главу монгольского кочевого племени сулдуз, вождя самой сильной из группировок тюрко-монгольской военно-кочевой знати. Едва ли можно сомневаться в том, что вражда этой сильной группы класса феодалов к Рашид-ад-дину и его политической линии сыграла свою роль в драме его гибели.

 

Рашид-ад-дин был выдающимся и разносторонним учёным своего времени. Отсутствие строгой дифференциации по специальностям

(22/23)

и склонность к энциклопедизму были обычным явлением научной деятельности на средневековом Ближнем и Среднем Востоке. Его основной специальностью была медицина, которая в эту эпоху не была вполне отделена от других естественных наук. Известно, что им был составлен энциклопедический труд «Китаб-ал-ахья ва-л-асар». Естественные науки и математика, наряду с алхимией и астрологией, особенно ценились первыми монгольскими ильханами, равнодушными и к мусульманскому богословию, и к персидским и арабским касыдам. Репутация учёнейшего врача и ботаника немало способствовала укреплению авторитета Рашид-ад-дина. Повидимому, в этой области наш автор был не чужд передовых идей своего времени, судя, например, по его презрительному отзыву об алхимии. ¹ [88] Рашид-ад-дин написал также комментарий к Корану «Мифтах ат-тафасир» и ещё три труда по шафиитскому богословию, переведённые на арабский язык, известные под общим заглавием «Маджму‘а-и Рашидийя» («Собрание трудов Рашида»). ² [89]

 

Но настоящую славу Рашид-ад-дину принес предпринятый им грандиозный исторический труд «Джами’ ат-таварих». Слава эта вполне заслужена. Не говоря уже о совершенно оригинальном плане этого труда и огромной ценности его как исторического источника, он является одним из лучших памятников всей персидской прозаической литературы средневековья. Он написан хорошим и в общем простым, но образным и выразительным, хотя и не везде ровным, персидским языком, чуждым той цветистости и вычурности, которые так характерны для современника нашего автора, Вассафа, и для большинства более поздних авторов персоязычных исторических трудов, у которых стремление к изысканному языку рифмованной прозы, перегруженному метафорами, гиперболами и другими фигурами, хронограммами, стихотворными загадками и различными словесными техническими трюками, отодвинуло на задний план изложение исторических событий и фактов. Содержание у этих авторов подчинено литературной форме, и живой конкретный рассказ заменён условными описаниями, в конце концов превратившимися в трафареты, в том же цветистом стиле. В «Джами’ ат-таварих» поэтические образы и метафоры использованы очень умеренно, форма подчинена содержанию, изложение нигде не утрачивает конкретности и не превращается в условное трафаретное повествование о войнах, добродетелях царей и т.д. И хотя в «Джами’ ат-таварих» часто воспроизведён рассказ первоисточников этого труда, все же в общем язык «Джами’ ат-таварих» является одним из лучших образцов классического новоперсидского литературного языка.

 

Как было сказано, «Джами’ ат-таварих» занимает совершенно исключительное положение среди средневековых персоязычных исторических источников. Рашид-ад-дин один из прежних средневековых мусульманских историков преодолел традиционную узость их мысли. Всеобщая история доисламского времени, «от Адама до Мухаммеда», мыслилась лишь как предистория ислама — история доисламских царей

(23/24)

и доисламских пророков, предшественников Мухаммеда (Авраама, Моисея, Иисуса и других); после хиджры всеобщая история мыслилась лишь как история государств исламского мира, история немусульманских народов игнорировалась.¹ [90] При этом и доисламская всеобщая история трактовалась исключительно в мусульманской традиции. В период халифата на арабский язык охотно переводили греческие, сирийские и другие сочинения по философии, логике, математике и естественным наукам, но ни тогда, ни позже не замечалось стремления переводить, а тем более изучать и использовать как источники исторические сочинения на этих языках. С этой-то косной традицией мусульманской историографии и порвал Рашид-ад-дин.

 

Руководящая идея, положенная в основу плана «Джами’ ат-таварих» заключается в положении, что история исламских народов — арабов, персов и тюрков — лишь одна из рек, впадающих в море всемирной истории, что всеобщая история должна быть всемирной историей и включать историю всех известных тогда народов — от «франков» (т.е. западноевропейских народов) на крайнем западе до китайцев на крайнем востоке. Как новатор в историографии Рашид-ад-дин проявил себя и в том, что признал необходимым изучать историю немусульманских народов по их источникам и в их традиции. В соответствии с этим план построения «Джами’ ат-таварих» состоит из двух основных частей, из которых первая заключает историю монголов и основанных ими государств (выделившихся из империи Чингиз-хана), а вторая — всемирную историю: всеобщую историю до ислама (в исламской традиции), историю халифата и последующих мусульманских государств до монгольского нашествия (Газневидов, Сельджукидов, хорезмшахов, Салгуридов, исмаилитов Аламута), историю немусульманских народов и государств (Китая, древних евреев, франков, римских пап, «римских», т.е. германских, императоров и Индии) согласно их исторической традиции. Сверх того, была задумана и III часть труда, которая должна была заключать географическое описание «семи климатов» мира. Она или не была написана, или погибла при разграблении библиотеки Рашид-ад-дина после его казни в 1318 г.

 

Такой план исторического свода, подобного которому никогда раньше не создавалось, мог появиться именно в период XIII — начала XIV в., — когда в связи с крестовыми походами, созданием огромной Монгольской империи, большим ростом средиземноморско-азиатской караванно-морской торговли (появление в городах Передней Азии, Закавказья и Ирана генуэзских и венецианских купцов и консулов, как и католических миссий), сношениями ильханов с крестоносцами и западными государствами, расширились связи Ирана, Азербайджана и Средней Азии с Китаем, Монголией, Индией, странами Средиземноморья, отчасти и с Русью.² [91] Феодальная знать и чиновничество Ирана, ³ [92]

(24/25)

Азербайджана, Армении ¹ [93] изучали языки монгольский и уйгурский; при дворе ильханов находились люди, знавшие помимо персидского, арабского и азербайджанского также языки китайский, тибетский, индийский (санскрит), кашмирский, древнееврейский, сирийский и франкский (старофранцузский), и представители этих народов; находились знатоки этих языков и в городах, в купеческой среде. Производились переводы арабских и персидских литературных произведений на уйгурский и монгольский языки. ² [94] Кроме того, следует учесть ещё один фактор: тюркские династии, ещё с XI в., поощряли появление исторических трудов, в которых учитывалась бы история тюркских племён на основании их традиции. Все эти условия сделали возможным появление труда, подобного «Джами’ ат-таварих». Но даже и при этих условиях нужен был большой учёный, с исключительно широким кругозором, который решился бы не только выступить с таким новаторским планом в области историографии, но и осуществить его.

 

Естественно, что составление столь грандиозного и разностороннего труда было не под силу одному человеку, тем более что при составлении истории немусульманских стран и народов Рашид-ад-дин желал основываться на их собствэнных источниках, а их-то и не было в арабских и персидских переводах. Рашид-ад-дину необходимы были сотрудники — знатоки истории отдельных стран и народов. Таким образом, он вынужден был прийти к мысли о создании целого коллектива лиц, которые работали бы под его руководством. В числе их, по сообщению поэта Шемс-ад-дина Кашани, ³ [95] были, прежде всего, два секретаря Рашид-ад-дина; одним из них был известный историк Абдуллах Кашани, написавший и самостоятельный труд («История Ольджайту-хана»), другим был, вероятно, Ахмед Бухари, о сотрудничестве которого в составлении «Джами’ ат-таварих» мы имеем сведения. ⁴ [96] Оба эти лица, повидимому, и были составителями чернового текста, по крайней мере III раздела I части «Тарих-и Газани», т. е. истории государства хулагуидских ильханов. Но затем их труд, видимо, прошёл редакцию Рашид-ад-дина, судя по тому, что, как признает и Блоше, ⁵ [97] текст Абдуллаха Кашани в его «Истории Ольджайту хана» не походит на текст «Джами’ ат-таварих».

 

Сам Рашид-ад-дин занялся непосредственно составлением I раздела I части, т.е. историей тюркских и монгольских племён до Чингиз-хана. До этого на Ближнем и Среднем Востоке не было общего труда по истории тюрков и монголов, и наш историк подошел к подготовке этого раздела с особой тщательностью. Он использовал письменные источники — Махмуда Кашгарского, Джувейни («Тарих-и джехан гушай» — «История миропокорителя» — около 1260 г. н.э.), сохранившиеся в архиве ильханов части «Алтан дептер» («Золотая книга») — официальной истории Чингиз-хана, его предков и преемников, на монгольском языке. Эта история не совпадала с дошедшей до нас другой официальной историей первых двух монгольских ханов — «Сокровенным сказанием о поколении монголов». Этого было недостаточно. Рашид-ад-дин воспользовался пребыванием в Иране при-

(25/26)

ехавшего сюда из Китая (в 1286 г.) эмира Пулада Чжэн-сяна, несравненного знатока монгольской старины и преданий. Пулад Чжэн-сян заменил для Рашид-ад-дина письменные источники. По словам Шемс-ад-дина Кашани, оба они систематически, изо дня в день, занимались вместе, как учитель и ученик: «счастливый эмир рассказывал, учёный везир записывал с его слов». ¹ [98] Много нужных сведений Рашид-ад-дин записал со слов самого Газан-хана, тоже считавшегося выдающимся знатоком монгольской старины, уступавшим лишь одному Пуладу Чжэн-сяну, также и со слов других монголов. Для обработки материала Рашид-ад-дин посадил двух «писцов» (вероятно, речь идет об Абдуллахе Кашани и Ахмеде Бухари), которых затем щедро вознаградил за труд.

 

Для собирания материала и составления истории других немусульманских народов Рашид-ад-дин кроме монголов располагал другими сотрудниками; для истории Китая это были двое китайских учёных, для истории Индии — буддийский монах из Кашмира. Как указывает В.В. Бартольд, характер сведений об истории Зап. Европы в «Джами’ ат-таварих» показывает, что над этими разделами сочинения работал французский католический монах, ² [99] какие тогда уже встречались в городах западного Ирана.

 

Итак, «Джами’ ат-таварих» — произведение целого коллектива, работавшего под руководством Рашид-ад-дина, который и в этом отношении оказался новатором, — подобных коллективных трудов до него в Иране не знали. После казни Рашид-ад-дина Абдуллах Кашани выступил с претензией на авторство «Тарих-и Газани». Блоше считает эту претензию целиком обоснованной, отказывая Рашид-ад-дину в праве на авторство. ³ [100] В.В. Бартольд опровергает аргументы Блоше. ⁴ [101] Не останавливаясь на этом эпизоде, подробно трактованном двумя названными учёными, заметим, что правильнее всего будет признать, что Рашид-ад-дин был основным автором труда и редактором всего труда. Такое признание не умаляет заслуги Рашид-ад-дина: общая идея, план и построение труда и его отдельных частей, как и редакция, повидимому довольно тщательная, бесспорно принадлежали ему. Сотрудников его мы вправе признать соавторами, но именно второстепенными соавторами коллективного труда. Бесспорно и то, что без общего руководства и редакции Рашид-ад-дина «Джами’ ат-таварих» как цельный и законченный труд не мог бы появиться. Редакция Рашид-ад-дина сказалась не только в стремлении придать отдельным частям труда стилистическое единство, о чем мы уже упоминали, но и в том, что «Тарих-и Газани» пронизана политической идеей Рашид-ад-дина. Помимо этого, редакция Рашид-ад-дина в той части, непосредственным составителем которой был, повидимому, Абдуллах Кашани, видна и в том, что многие события изложены так, как мог бы изложить, по удачному определению В.В. Бартольда, только «участник событий, посвященный во все подробности государственного управления». ⁵ [102]

 

Работа над «Джами’ ат-таварих» была начата при Газан-хане

(24/27)

и по его заказу в 700 г.х. (1300/1301 г. н.э.), основная часть работы («Тарих-и Газани») была поднесена Ольджайту-хану в 706 г.х. (1307 г. н.э.), труд в целом был закончен в 710 г.х. (1310/11 г. н.э.).

 

Ценность отдельных частей «Джами‘ ат-таварих» не одинакова. Наибольшее значение сохраняет до наших дней I часть («Тарих-и Газани»), наиболее полный и содержательный источник по истории Монгольской империи при первых ханах и по истории Хулагуидского улуса. Разделы, посвящённые истории тюркских и монгольских племён и истории Чингиз-хана до объединения под его властью Монголии, имеют значение исключительно важного свода сведений о кочевых племенах Центральной Азии в дофеодальный период их истории. Этнические связи, социальная жизнь, быт, обычное право и предания кочевников изложены Рашид-ад-дином с такой полнотой и точностью, какой мы не найдём ни в каком другом из источников по данной проблеме, не исключая и монгольских и китайских. Подобного труда по истории монгольских и тюркских народов до Рашид-ад-дина не появлялось. Очень ценно то, что изложение Рашид-ад-дина, основанное на не дошедшем до нас «Алтан дептер», даёт порою иную версию событий времени Чингиз-хана, нежели в «Сокровенном сказании», и позволяет нам проверить рассказы последнего.

 

Значение исторического труда Рашид-ад-дина для истории тюркских и монгольских народностей и племён было высоко оценено уже современниками. Ольджайту-хан, познакомившись с трудом Рашид-ад-дина, заметил, что до сих пор не существовало подлинной всемирной истории, а между тем потребность в общем труде такого рода очень велика. Хан сказал Рашид-ад-дину: «То, что изустно передано от эпохи Чингиз-хана до теперешнего времени из всех дел [монгольского народа] и объяснения [происхождения] последнего — есть общая цель сего [труда]... И подобного этому другой кто-либо не написал и не занес в летописный свод... Более правильно, более истинно и более ясно, чем эта история, никто [ещё] не написал». ¹ [103]

 

Рашид-ад-дин приводит перечень племенных подразделений (24 племени) огузов (туркмен) в версии, независимой от подобного же перечня (22 племени), дошедшего до нас в версии арабоязычного автора XI в. Махмуда Кашгарского. ² [104] Названия 21 племени огузов у Махмуда Кашгарского и у Рашид-ад-дина совпадают, отличаясь лишь мелкими расхождениями в правописании, повидимому, отражающими фонетические особенности разных тюркских языков. Названия одного племени (джаруклуг), приведенного Махмудом Кашгарским, у Рашид-ад-дина нет, зато последним приведены три племенных названия огузов (яйырлы, карык и каркын), которых ещё не было во времена Махмуда Кашгарского. Кроме того, Рашид-ад-дин сообщает ряд сведений о других тюркских народностях — уйгурах, кыпчаках, канглы, карлуках, калачах (халаджах) и агачери, — важных для истории народов СССР. Отдавая дань легендарной традиции, господствовавшей в то время, Рашид-ад-дин кыпчаков, карлуков и других тюрков признавал происходившими от 24 огузских племён, а генеалогию Огуз-

(27/28)

хана, мифического предка огузов, возводил к Яфету, сыну библейского Ноя.

 

Подобно большинству своих современников, Рашид-ад-дин называет тюрками все кочевые скотоводческие народы Азии как тюркоязычные так и монголоязычные, и многие народности он именует то тюркскими, то монгольскими; к тюркам причислены и тангуты, т.е. северо-восточные тибетцы. Иначе говоря, у нашего автора «тюрки» — термин не столько этнический, сколько социально-бытовой. Рашид-ад-дин дает классификацию тюркских и монгольских народностей, кладя в основу её, как это было принято на средневековом Востоке, генеалогический принцип, основанный на легендарной традиции о происхождении племён (точнее говоря, племенных вождей, ханов и князей) от общих предков-героев, легенды о которых он также приводит. Иначе Рашид-ад-дин как представитель официальной историографии и не мог поступить. Однако как учёного-филолога его интересовала и лингвистическая близость отдельных «тюркских» народов. Поэтому Рашид-ад-дин, выделяя в особые две группы 24 племени огузов и тюрков, которые считались происходившими от огузов (уйгуры, кыпчаки и др.), объединил по генеалогическому признаку две группы монгольских племен: дерлекин («монголы вообще») и нирун (князья которых происходили от Алан-Гоа, мифической прародительницы Чингизидов); ¹ [105] кроме того, ряд кочевых племён, которые, как говорит Рашид-ад-дин, раньше не причислялись к монголам, но уже именовались ими во времена автора, он объединил в две группы: племена, имевшие раньше отдельное политическое бытиё и независимых предводителей (джалаиры, татары, ойраты и др.), и племена, сами стоявшие в своё время во главе государственных объединений и племенных союзов; ² [106] вожди племён последней группы были могущественными государями (кераиты, найманы, карлуки и др.). Относительно двух последних групп племён Рашид-ад-дин замечает, что они «по внешнему облику и языку» были близки к монголам, ³ [107] — замечание очень ценное для исследователей проблемы этногенеза тюркских и монгольских народностей. Столь же ценно замечание Рашид-ад-дина о языке ойратов: «их язык монгольский, [но] имеет небольшую разницу от языка других монгольских племён» (приводятся примеры).

 

Труд Рашид-ад-дина не разъясняет сложных, доныне не решённых исследователями вопросов о происхождении имени монголов и о том, в каком отношении находились друг к другу татары и монголы, ⁴ [108] а также о том, какие из племён, кочевавших в Монголии в начале

(28/29)

XIII в., были монголоязычными и какие тюркоязычными. ¹ [109] Но обширные сведения Рашид-ад-дина, в сопоставлении с данными китайских и других источников, дают материал для решения этих вопросов. Нечёткая и путаная терминология у Рашид-ад-дина и у некоторых других авторов того времени используется зарубежными лжеучёными-расистами для построения великодержавных пантюркистских «концепций». Действительно научный анализ сообщений Рашид-ад-дина приводит к обратным выводам. Можно утверждать, с большой долей вероятности, относительно ряда племён — татар, кераитов, найманов, джалаиров, сулдузов, барласов, меркитов, ойратов, — что в XIII в. они были монголоязычны, а не тюркоязычны. Исключительно важны сведения Рашид-ад-дина об общественном строе монгольских племён, их быте (описание юрты, одежды, пищи, ряда обычаев), их верованиях, о политической истории отдельных племён. Сообщения Рашид-ад-дина не оставляют места для идеализации родового быта кочевников, которой столь охотно предаются, например, некоторые турецкие буржуазные «историки» — пантюркисты. На основе сообщений Рашид-ад-дина становится ясным, что, как правильно отмечает Б.Я. Владимирцов, ² [110] родоплеменное монгольское общество XI — начала XIII в. было уже очень далеко от состояния примитивного родового быта, что и племена, и роды дробились и расходились.

 

Рашид-ад-дин сообщает также о ветвях монгольских племён, поселившихся в улусе Хулагуидов (ойрат, сулдуз, баяут, джалаир, кераит, бекрит и др.) вместе с их эмирами. Эти данные позволяют исследователю сделать вывод о значительном числе монголов, поселившихся в Иране и сопредельных странах, о чём, впрочем, упоминают и другие авторы. ³ [111] Как известно, большой массив монгольского населения (хезарейцы), отчасти сохранявшего свой язык ещё в XIX в., сложился на территории Афганистана; ⁴ [112] ещё другой массив монголоязычного населения сохранялся в Кайтаге (в западном Дагестане) ещё в XVII в. ⁵ [113] Следует поэтому ограничить утверждение В.В. Бартольда, высказываемое им неоднократно, ⁶ [114] что «монгольское завоевание не было связано, как вторжение германцев в римские области, с переселением народов». ⁷ [115] В.В. Бартольд основывался на показании Рашид-ад-дина о том, что из общего числа 129000 монгольских воинов 101000 Чингиз-хан оставил в наследство своему младшему сыну Тулуй-хану (в коренной Монголии), а старшие сыновья Джучи и Чагатай, ханы

(29/30)

западных улусов, получили всего по 4000 воинов. ¹ [116] Но при этом не было принято во внимание сообщение Рашид-ад-дина, что позднее, в 50-х годах XIII в., по приказу великого хана Менгу-каана, все улусные ханы и их вассалы должны были выделить из своих ополчений от каждых 10 человек по 2 человека (без сомнения, как обычно у монголов, с семьями) для похода Хулагу-хана в Иран и «передать их в инджу Хулагу-хана, чтобы они отправились вместе с ним и служили бы здесь», ² [117] большая часть этих монгольских ополчений осталась в Иране и сопредельных областях, как видно из последующих сообщений Рашид-ад-дина об отдельных племенах.

 

Для истории образования державы Чингиз-хана и сложения монгольской народности ³ [118] «Джами’ ат-таварих», благодаря упомянутым уже источникам его («Алтан дептер» и устные сообщения знатоков монгольской старины и истории Китая), является основным источником, несравненно более ценным, нежели «Сокровенное сказание». Приведем мнение переводчика и комментатора последнего — Палладия Кафарова: «Нет сомнения, что летописи Рашид-эд-дина, переводимые на русский язык нашим известным ориенталистом Березиным, завершат и далеко оставят за собою все прежние повествования и истории. Думаю, что настоящее Монгольское сказание (“Сокровенное сказание”) не будет бесполезно для уразумения некоторых подробностей рассказа персидского историка и во всяком случае будет заимствовать от него много света и достоверность. Других источников для сличения, заслуживающих внимания, я не нахожу». ⁴ [119] Труд Рашид-ад-дина позволяет разоблачить тенденциозность «Сокровенного сказания», в котором идеализируются кровавые деяния Чингиз-хана и прославляются его грабительские походы.

 

«Джами’ ат-таварих» является очень ценным источником и для истории правления преемников Чингиз-хана — великих ханов Угэдэй-каана,. Гуйюк-каана, Менгу-каана, Хубилай-каана и Тимур-каана, улусных ханов Джучи, Чагатая, Тулуя и их преемников. Тогда как исторический труд Джувейни доведён только до 1257 г. н.э., труд Рашид-ад-дина содержит очень подробные описания правлений Менгу-каана и Хубилай-каана. Рашид-ад-дин приводит в части, относящейся к преемникам Чингиз-хана, содержание некоторых официальных документов,, как, например, указа Менгу-каана об облегчении налогового бремени подданных, особенно крестьян (дехакин), и о размерах податей. ⁵ [120] Значительный интерес представляют также сообщения Рашид-ад-дина о строительной деятельности Хубилай-каана, о порядке управления, государственных чинах и учреждениях в улусе великого хана (Юань-ской империи). ⁶ [121] В раздел «Джами’ ат-таварих», посвящённый преемникам Чингиз-хана, вкраплены также экскурсы о современных им прави-

(30/31)

телях некоторых государств Ближнего и Среднего Востока. В этой же части «Джами’ ат-таварих» содержатся подробнейшие сведения о генеалогии разных ветвей Чингизидов и о местностях их юртов.

 

Что касается тех разделов «Джами’ ат-таварих», которые посвящены истории немусульманских народов — «франков» и других, то эти разделы, конечно, не могут иметь значение самостоятельного источника для исследователей наших дней, располагающих большим количеством первоисточников по истории названных стран. Однако и эти разделы представляют интерес для нас постольку, поскольку из них мы узнаём, какие сведения, например, по истории стран Западной Европы могли быть известны окружению Рашид-ад-дина через посредство западноевропейских выходцев. Следует отметить, что в основном сведения «Джами’ ат-таварих», относящиеся к истории западноевропейских стран и Византии, особенно XII-XIII вв., отличаются достаточной точностью.

 

История завоевания монголами Средней Азии и Ирана изложена преимущественно на основании Джувейни, Ибн-ал-Асира и других источников. Зато для истории Хулагуидского государства до Газан-хана включительно «Тарих-и Газани» имеет значение первоисточника, и притом наиболее ценного и богатого сведениями. Раздел, посвящённый правлению Газан-хана, является не только нарративным источником, но и заключает в себе свод официальных документов (ярлыки Газан-хана, данные частью в копиях, частью в сокращённом изложении).

 

Рашид-ад-дина обычно причисляют, вместе с Джувейни, Вассафом и Хамдуллахом Казвини, к представителям официальной историографии монгольских ильханов. Такое определение, однако, нуждается в известной оговорке. Джувейни и Рашид-ад-дин, придворные историографы монгольских ханов, должны были в своих трудах дать панегирик Чингиз-хану и его преемникам, по заказу своих повелителей, оценивавших работу своих придворных как средство прославления династии. Названные историки, разумеется, выполнили возложенное на них задание, — ведь без этого их труды не могли бы получить официального признания. Но своей души в эти панегирики они не вложили. Какая разница в тоне, когда Джувейни и Рашид-ад-дин говорят, например, о Чингиз-хане и о его противнике, последнем хорезмшахе Джелал-ад-дине! В первом случае напыщенные, трафаретные, хотя и стилистически изысканные и цветистые рассказы о «шествии знамен мировластителя Чингиз-хана» и его «миродержавного войска». ¹ [122] Но личного сочувствия обоих авторов к Чингиз-хану не видно, отсутствуют и рассказы об его личной храбрости. Зато, когда названным историкам приходится рассказывать о безнадёжной борьбе храброго и несчастного Джелал-ад-дина, у них находится и тёплое слово, и живой образ (например сравнение Джелал-ад-дина с Рустамом, излюбленным героем иранского эпоса, а Чингиз-хана — с легендарным врагом иранцев Афрасиабом), и нота сочувствия и преклонения. ² [123] Достойно внимания, что идеализованная трактовка личности туркмена Джелал-ад-дина как врага монгольских завоевателей сложилась именно в иранской среде — как протест против монгольского владычества. Образу послед-

(31/32)

него хорезмшаха приданы были иконографические черты, и так рисовали его даже те местные историки, которые, как Джувейни и Рашид-ад-дин, были придворными историографами монгольских ильханов.

 

Положение официальных историков не мешало Джувейни и Рашид-ад-дину рисовать ужасы монгольского нашествия, картины гибели густо населённых городов, массовой резни, опустошения целых районов почти с такой же откровенностью, как это делали историки, враждебные монгольским завоевателям (Ибн-ал-Асир, Несави, Джузджани). В этих описаниях Джувейни и Рашид-ад-дин ничего не замалчивали и ничего не скрывали.

 

Рашид-ад-дин, как и другие источники, в общем правдиво рисует политику Чингиз-хана в отношении узбеков, таджиков, персов, азербайджанцев, армян, грузин, русских и других народов, ставших жертвою нашествия войск Чингиз-хана. Походы Чингиз-хана и его полководцев не были похожи на прежние вторжения кочевых народов в культурные области Средней и Передней Азии. И тогда совершались жестокости и насилия над мирным населением, но то были стихийные акты, прекращавшиеся после замирения завоёванных стран, да эти акты и не идут ни в какое сравнение со зверскими приёмами организованного массового истребления мирного населения, опустошения целых районов, которые применялись чингизхановыми полководцами. Это были уже не стихийные жестокости, а целая система террора, проводившаяся сверху и имевшая целью организованное истребление способных к сопротивлению элементов населения, запугивание мирных жителей и создание массовой паники в завоёванных странах. Эта система, проводившаяся по прямому приказу Чингиз-хана, одобрялась даже не всеми лицами из его окружения. Старший сын его Джучи-хан, как сказано, считался противником практики массовых убийств и опустошений. ¹ [124] Тем более в этой политике не повинен монгольский народ.

 

Когда чингизово войско осаждало какой-либо город, то пощада горожанам давалась только в случае немедленной сдачи, и то далеко не всегда. Жителей Балха и Газны сдача не спасла от поголовной резни, а жителей Бухары — от обращения в рабство. ² [125] Если город оказывал сопротивление, то после взятия его чингизхановы полководцы прежде всего выгоняли горожан на 5-10 дней в поле, чтобы завоевателям удобнее было ограбить город и вывезти все ценное. Покончив с ограблением города, завоеватели принимались за выгнанных в поле горожан. Их делили по разрядам. Прежде всего отделяли и убивали поголовно военных людей, семьи их обращались в рабство. Потом отделяли ремесленников и искусных мастеров и распределяли их с семействами в качестве рабов между монгольскими царевичами и знатью. При первом взятии большого города Херата в 1221 г. лучшие шелкоткачи попали в рабство к жене Чингиз-хана, Кутлуг-Иши, и были переселены в Монголию, с обязательством изготовлять определённое число шёлковых одежд для двора. ³ [126] Девушки и молодые женщины

(32/33)

также становились рабынями, их делили между воинами. Здоровую мужскую молодёжь из завоёванных городов и особенно из деревень забирали в «толпу» (хашар), т.е. для тяжелых осадных работ и обозной службы, а во время сражений завоеватели ставили «людей толпы» впереди своего войска, делая их мишенью для выстрелов их же соотечественников, сражавшихся с монголами. Остальным горожанам, ограбив их до нитки, иногда позволяли вернуться к своим разрушенным и сожженным очагам.

 

Но очень нередки были случаи, когда чингизовы полководцы производили поголовную резню всех без исключения жителей городов и даже целых округов. Так было, например, в Отраре, Ургенче, Нишапуре, Термезе, Балхе, Херате, Мерве, Тусе, Рейе, Мараге, Ардебиле, Нахчеване, Бейлакане и других городах. Всеобщая резня производилась так: жителей делили между воинами, каждый воин ставил доставшихся на его долю людей на колени, затем срубал им головы своей кривой саблей.

 

Рассказы совершенно такого же характера о действиях чингизхановых воинов находим также и у летописцев русских, грузинских и армянских. Из последних учёный монах Киракос Гандзакский (XIII в.) оставил нам красочный рассказ о страданиях угнанных завоевателями в неволю пленников, среди которых находился и сам автор. ¹ [127] Таким же «человеческим документом» является рассказ секретаря последнего хорезмшаха Джелал-ад-дина, Мухаммеда Несеви, рисующий положение южного Азербайджана и южной Армении после разорения их полководцами Угэдэй-каана в 1231 г. ² [128]

 

Что сам Чингиз-хан гордился своими жестокостями, можно судить по любопытному рассказу очевидца Вахид-ад-дина Бушенджи, казия гарчистанского, в передаче персоязычного историка Джузджани. ³ [129] Этот казий во время первой осады Херата монголами (в 1221 г.) попал в плен к монголам. Чингиз-хан взял его в свою свиту и заставил докладывать через переводчика нужные ему сведения о мусульманских государствах и о тюркских племенах. Новая карьера казия казалась обеспеченной. Но однажды Чингиз-хан в кругу придворных расхвастался по поводу того, что вот он, Чингиз-хан, перебил такое огромное множество людей, — от этого его слава будет вечной. Казий не вытерпел: «Если хан дарует мне аман (пощаду), то я скажу об этом словцо». — «Говори!» — «Если хан и его слуги, — сказал казий, — перебьют всех людей, среди кого же будет жить его слава?». Чингиз-хан побагровел от злости и выронил из рук колчан со стрелами, но сдержал своё раздражение и только сказал: «Я считал тебя человеком умным и проницательным, а от этих твоих слов мне стало ясно, что настоящего ума у тебя нет, и мысли ума твоего малы. Государей в мире много. Я творил всеобщую резню и разрушение повсюду, куда

(33/34)

ступали копыта коней войска Мухаммеда Огузского [хорезмшаха]. А остальные народы, что находятся в странах других государей, сложат рассказы во славу мою». Казий после этого попал в опалу.

 

Рашид-ад-дин, как и другие источники, рисует нам поведение разных общественных групп во время чингизханова нашествия. Феодальная знать — и кочевая, и некочевая — в большинстве оказалась неспособной возглавить и объединить сопротивление народных масс даже в отдельных изолированных пунктах, хотя храбростью и мужеством туркменская военная знать, по признанию акад. В.В. Бартольда, превосходила воинов Чингиз-хана, которые во время войны с хорезмшахом вовсе не проявили личного героизма. ¹ [130]

 

Данные Рашид-ад-дина и других источников убеждают нас, что повсюду в странах Средней Азии, Иране, Азербайджане, Армении и сопредельных странах наиболее инициативными и активными борцами против армий Чингиз-хана были народные массы, особенно низы городского населения — ремесленники и городская беднота. Горожане, нередко вопреки воле своих феодальных владетелей и правителей, крепко отстаивали свои города от завоевателей; даже покорённые горожане часто поднимали восстания. Известна роль горожан в обороне от монголов таких городов, как Сыгнак, Шаш (Ташкент) ² [131] и др. в Узбекистане, Мерв, ³ [132] Херат ⁴ [133] в Хорасане, Марага, Бейлакан, ⁵ [134] Ганджа ⁶ [135] в Азербайджане, Ани ⁷ [136] в Армении и других. И это не случайно. Объяснение активной роли народных масс, особенно горожан, мы легко находим в том, что монгольское нашествие, в отличие от прежних завоевательных движений кочевников, не было только войной с феодальными властителями стран Передней и Средней Азии. Монгольское нашествие грозило тяжёлыми бедствиями широким народным массам. Их ожидали или массовая резня и физическое истребление, или плен и рабство, в лучшем случае ограбление и «наиболее жестокие и реакционные, полурабские формы феодальной эксплоатации». ⁸ [137] Огромные податные сборы и тяжёлые повинности, установленные монгольскими ханами, преемниками Чингиз-хана, всем своим бременем падали именно на податное сословие ра‘ийятов, т.е. на осёдлых крестьян и низшие и средние слои горожан, тогда как феодальная знать и крупное купечество, особенно крупные оптовые коммерсанты — уртаки, подчинившись монгольским завоевателям, добивались различных льгот и привилегий.

 

Особо стоит вопрос об идеализации Рашид-ад-дином личности Газан-хана и его реформ. Конечно, такая идеализация была неизбежна в труде, начатом по заказу самого Газан-хана и законченном в правление его брата и преемника Ольджайту-хана. Но данное Рашид-ад-дином панегирическое изображение Газан-хана обнаруживает гораздо

(34/35)

больше увлечения и личного пристрастия со стороны автора, чем в его повествовании о деяниях прежних монгольских ханов. Это и понятно, ибо здесь наш историк защищал своё кровное дело — газанхановы реформы, и его с Газан-ханом связывали личный интерес и близость политических взглядов. Конечно, образ Газан-хана под пером нашего историка приобрел иконографические черты. ¹ [138] Конечно, Рашид-ад-дин сознательно старался придать своему герою, Газан-хану, черты того образа идеального государя, какой соответствовал представлениям, сложившимся в среде иранской бюрократии, вероятно, ещё в X в. при Буидах, и отразился в произведениях особого жанра, известного под именем мувада‘ат, позднее развившегося в настоящий политический трактат, каким мы его видим в «Книге о правлении» (Сийясет-намэ), приписываемой знаменитому сельджукскому везиру Низам-ал-мульку. ² [139]

 

Отдельные черты такого мувада‘ата (изложение политической программы царствования и образ идеального государя) мы находим и в том разделе «Тарих-и Газани», который посвящён правлению Газан-хана. Невозможно согласиться с В.В. Бартольдом, когда он говорит, что, в отличие от Вассафа, Рашид-ад-дин никогда не влагал в уста монгольских ханов сочинённых им речей и не вносил в изложение речей и посланий ханов ни одного своего слова. ³ [140] Мы уже говорили выше о совпадении содержания речи, приписанной Газан-хану, с мнениями самого Рашид-ад-дина в его переписке.

 

Нет сомнения в том, что Рашид-ад-дин, рисуя картины хозяйственной разрухи, обнищания крестьян и горожан и развала податной системы при предшественниках Газан-хана, сознательно сгущает краски, ⁴ [141] дабы сильнее оттенить благодетельные последствия газанхановых реформ, а при описании последних историк, конечно, допускает преувеличения, говоря о хозяйственном подъёме, вызванном реформами. ⁵ [142] И всё-таки здесь нет слишком резкого искажения истины: если отбросить некоторые преувеличения в деталях и отдельных мелких фактах, Рашид-ад-дин дал в общем верную оценку социально-экономической жизни Ирана до и после газанхановых реформ. Что эти реформы стимулировали известный рост производительных сил, это, как было уже сказано, подтверждается и другими источниками. Утверждения Рашид-ад-дина следует смягчить лишь в отношении темпов и пределов этого экономического роста. Затем, не следует забывать, что в изображении газанхановых реформ автор выступает как талантливый представитель определённой группы класса феодалов и определённой политической линии, о чем мы уже говорили выше.

 

В тех разделах, где Рашид-ад-дин выступает не как самостоятельный рассказчик, современник и очевидец, а как компилятор, он обычно

(35/36)

точно, часто текстуально, передает изложение своих первоисточников, не считаясь со своими личными мнениями. Религиозные предания христиан, евреев, буддистов и шаманистов он излагает согласно их собственным традициям, а не так, как их передавала враждебная им мусульманская традиция. В этом случае Рашид-ад-дин, подобно другому мусульманскому (арабоязычному) автору труда о религиях и сектах (Шахристани, XII в.), довольно объективен и чужд религиозного фанатизма. Сочетание в сознании Рашид-ад-дина мусульманской ортодоксии и действительно передовых научных идей было внутренним противоречием, впрочем, объяснимым историческими условиями эпохи и социальной позицией самого Рашид-ад-дина. Но в авторе «Джами’ ат-таварих» беспристрастие учёного в общем взяло верх над конфессиональной ограниченностью. И вообще во всех тех случаях, когда Рашид-ад-дину не приходится давать оценку подвигам монгольских ханов или защищать свою политическую линию, у него не заметно особого пристрастия, и обычно он оказывается в таких случаях точным историком.

 

Выдающейся особенностью «Джами’ ат-таварих» по сравнению с предшествовавшими персидскими историками (за исключением, пожалуй, отчасти Абу-л-Фазла Бейхаки, XI в.) является то, что, хотя по общему построению это — история государств и династий (так только и мыслились в ту эпоху официальные исторические труды), всё же труд содержит немало сведений этнического, культурного и бытового порядка о различных народах и пересыпан рядом экскурсов и отдельных фактов, рисующих хозяйственную жизнь при Хулагуидах, социально-экономическую политику ильханов, социальные движения народных низов (например, повстанческое крестьянское движение в 80-90-х годах XIII в.); в отношении к последнему автор стоит на враждебной классово пристрастной точке зрения, хотя и сообщает много ценных деталей об этом движении. ¹ [143] Это внимание нашего историка к жизни страны и народных низов делает «Джами’ ат-таварих» ценным источником для советского историка.

 

Обширный труд Рашид-ад-дина заключает огромное количество сведений по исторической географии, по истории монгольских и тюркских народностей, Ирана и сопредельных стран, также и народов Средней Азии и Кавказа. Труд Рашид-ад-дина является признанным первоисточником для истории народов СССР. Изучение этого ценного первоисточника настоятельно требует коллективных усилий советских историков самых различных специальностей.

 

Все сказанное достаточно подчёркивает значение предпринятого Институтом Востоковедения Академии Наук СССР труда по подготовке первого издания полного текста и перевода «Джами’ ат-таварих».

 

Перевод на русский язык всего свода «Сборника летописей» Рашид-ад-дина является первой необходимой предпосылкой для дальнейших исследований источников этого труда, его состава и текста. Затруднения в переводе возникали именно в связи с недостаточной изученностью социально-экономических отношений монгольских и тюркских кочевников в XI-XIV вв., неясностью многих социальных терминов и понятий, свойственных этой эпохе.

(36/37)

 

Издание русского перевода «Сборника летописей» Рашид-ад-дина, несомненно, ускорит всестороннее изучение этого источника и даст историкам СССР значительно более новый материал для истории народов СССР.

И. Петрушевский.

 

---

 

Поскольку текст труда Рашид-ад-дина полон неизвестными ещё нам географическими названиями, связанными с первоначальными местами обитания тюркских и монгольских племён и их последующим расселением, монгольскими и другими собственными именами и терминами, взятыми из различных языков, установление правильного чтения их и передача в транскрипции представляет значительные трудности. Дело в том, что самая старая рукопись (Ташкентская), восходящая, повидимому, к началу XIV в., т.е. ко времени автора, взятая за основу для критического издания текста труда Рашид-ад-дина, передаёт текст только одной арабской азбукой без добавления четырёх дополнительных букв, принятых в персидской и таджикской письменности.

 

Поэтому всюду, где надо читать ч, это начертание в рукописи заменено буквой дж; там, где следовало читать звонкое г, оно везде передано арабским мягким к; п заменено б или ф; ж передаётся через з. Читатель часто совсем не знает, читать ли ему в приведённом имени или географическом названии б или п, ч или дж, г или к, у или о, не говоря уже о том, что характерные тюркские звуки у и о одинаково передаются одним долгим у, носовой н′ выражается сочетанием н (нун), мягкого арабского к (кяф) или твёрдого арабского к̣ (каф), иногда двумя рядом стоящими мягкими к (например, в слове Чингиз). Поэтому при столь несовершенной азбуке, как арабская, транскрипция монгольских, тюркских, китайских и других имён, слов и терминов оказалась весьма неточной. Например, монгольское слово сэчэн («мудрый») как компонент при некоторых собственных именах передаётся как сāджāн, гургэн // йургэн («зять») — как куркам; название племён маггдут, дурбэн пишется как манккут, дурбан; монгольское собственное имя Оэлун передается как Уалун и т.д. Если присоединить к этому ещё и то обстоятельство, что по свойству арабского алфавита короткие гласные а, и, у в словах опускаются, что переписчик на одной и той же странице допускал различные начертания для одного и того же слова (например, он писал то Т?р?к̣ӣ-нуйан, то Т?р?кāй-нӯйāн, то ӯрӣанккӯт, то ӯрӣāнккт и т.д.), что установление правильного произношения некоторых монгольских слов XIII-XIV вв. на основании данных монгольского языка наших дней не удаётся, — то трудности правильной передачи русской транскрипции тюркских и монгольских слов станут совершенно очевидными.

 

Вследствие этого оказалось необходимым дать везде в примечаниях начертания того или иного имени, географического или племенного названия и термина, встречающихся во всех использованных рукописях данного труда Рашид-ад-дина.

(37/38)

 

Варианты даются в транслитерации, соответственно установкам, оговоренным в предисловии уже вышедшего III тома перевода. Номенклатура (географическая, историческая и социальная) и имена собственные в тексте перевода передаются русским алфавитом, без усложнения его диакритическими знаками, могущими затруднить чтение текста не-специалистам. В тех случаях, когда не удавалось установить языковую принадлежность слова (монг., тюрк. и пр.), оно передавалось по принципу транслитерации этого слова согласно основным рукописям (А и S).

 

В конце каждого тома прилагается алфавитный указатель всех личных, географических и прочих имён, в нужных случаях с попутным (в скобках) указанием, как произносились в ту эпоху данные имена по-монгольски, согласно китайской редакции «Сокровенного сказания» (Юань-чао би-ши), по изданию Е Дэ-хуй (1908 г.), и русского перевода монгольского текста того же источника академика С.А. Козина (в издании ИВ АН СССР, 1940 г.).

 

В подстрочных примечаниях помимо разночтений и произношения даются, как правило, самые необходимые для понимания текста пояснения, рассчитанные на русского читателя и на учёного — невостоковеда — историка, филолога, этнографа. Данные к переводу подстрочные примечания не заменяют комментария. Развёрнутый комментарий — историко-географический, терминологический и археографический — будет дан в специальном IV томе настоящего издания.

 

На полях перевода не проставлена пагинация листов Стамбульской рукописи (S) от стр. S 12 по стр. S 27, ввиду утери фотографий её во время блокады Ленинграда. Кроме того в переводе Л.А. Хетагурова были утрачены первые 20 страниц. Эти страницы переведены А.А. Семёновым.

 

Список принятых сокращений.

 

Сокр. Сказ. —  Юань-чао би-ши. Издание  Е-ши Гуань-гу-тан. 1908 г. С.А. Козин. Сокровенное Сказание. М.-Л., 1941.

 

С.Ч. —  Шен-у цин-чжэн-лу цзяо-чжу. Подготовил к печати я снабдил примечаниями  Ван Го-вэй. Издание университета Цин-хуа в сборнике  Мэн-гу ши ляо сы-чжун цзяо-чжу у-цзюань. 1926 г. Сказание о Чингисе. Перевод с китайского арх. Палладия. Восточный сборник, т. I, СПб., 1877.

 

История четырёх ханов — История первых четырёх ханов из дома Чингисова. Переведено с китайского монахом Иакинфом. СПб., 1829.

 

Юань-ши —  Юань-ши. Издание  бо-на-бэнь. Издательство  Шан-у инь-шу-гуань.

 

Ган-му —  Тун-цзянь ган-му сюй-бянь. Издание 1702 г.

 

---

 

[1] ¹ Мы не имеем здесь в виду всей огромной персоязычной исторической литературы, создававшейся в позднее средневековье (с XI в.) в разных странах Ближнего и Среднего Востока (Малая Азия, Азербайджан, страны Средней Азии, Афганистан, мусульманские государства Индии). В названных странах новоперсидский язык (фарси) был литературным языком для господствующего класса, но произведения на этом языке создавались в связи с развитием местных культур. Следовательно, невозможно говорить о единой персоязычной историографии, и мы здесь собственно говорим лишь об исторической литературе в Иране.

[2] ² «Сборник летописей» — принятый в нашей исторической литературе перевод заглавия данного труда. Правильнее было бы перевести «Собрание историй», так как труд Рашид-ад-дина представляет значительный шаг вперед по сравнению с установившимся до него традиционным типом летописных сочинений.

[3] ³ Histoire des Mongols de la Perse, écrite en Persan par Raschid-Eldin, publiéе, traduite en français, accompagnée de notes et d’un mеmoire sur la vie et les ouvrages de l’auteur par M. Quatremère, t. I, Paris, 1836. — Предположенный к опубликованию т. II так и не появился в свет. Публикация Катрмера является теперь библиографической редкостью.

[4] 4 Труды Восточного отделения Российского Археологического общества, (ТВОРАО), тт. V. VII, VIII, XV, СПб., 1858, 1861, 1868, 1888.

[5] ¹ Djami et-tevarikh... Tarikh-i moubarek-i Ghazani, éditée par E. Blochet, t. II, conténant l’histoire des l’émpereurs Mongols successeurs de Tchinkiz-Khagan, London, 1911 (в серии Gibb memorial series — GMS, vol. XVIII/2).

[6] ² JRAS, January 1908, pp. 17-37; id., History of Persian literature under Tartar dominion (A.D. 1265-1502) by E.G. Browne, Cambridge, 1920, p. 74.

[7] ³ History of Persian literature under Tartar dominion, p. 86.

[8] ⁴ Одна из трёх известных рукописей этой переписки имеется в СССР — рукопись ИВ АН № В-938 из коллекции Руссо), список 1088 г.х. [1677 г. н.э.], почерк насталик, на 74 двойных листах, дефектная (ряд листов вырван, видимо, ещё до производства описи и пагинации рукописи). — Недавно в Индии вышло полное критическое издание персидского текста: Мукатабат-и Рашиди, изд. Хан-Бахадура Мухаммеда Шафи, Лахор, 1947.

[9] ⁵ Ориенталисты не сомневались в подлинности этого источника. Недавно зарубежный учёный Р. Леви (Reuben Levy, The Letters of Raschid-ad-Din Fadl-Allah, Bulletin of the School of Oriental and African Studies, University of London, 1946, part 1-2, pp. 74-78) выступил с утверждением, что переписка Рашид-ад-дина — подделка, выполненная в Индии не ранее XV в. Мы не можем признать доводов Р. Леви убедительными и считаем эту переписку подлинной, хотя предполагаем в ней наличие немногих интерполяций, сделанных, однако, не в Индии в XV в. (это заключение Р. Леви не основано на фактах), а в Иране, после восстановления фамилии Рашидиев в правах и реабилитации памяти Рашид-ад-дина, вероятнее всего во время везирата его сына Гийяс-ад-дина Мухаммеда Рашиди (1327-1336). См. об этом подробнее: И.П. Петрушевский. К вопросу о подлинности переписки Рашид-ад-дина. Вестник Ленинградского университета, 1948, № 9.

[10] ⁶ Сводный персидский текст, на основании 7 старейших рукописей и фотокопий их (среди них 2 наиболее старых и лучших рукописи — Ташкентская и Стамбульская).

[11] ¹ Geschichte des Gazan-hans aus dem Tarih-i mubarek-i Gazani des Rashid-al-din... herausgegeben ... von Karl Jahn (в серии GMS, New series, vol. XIV, 1940). Также Rashid-al-din Fadl Allah... Geschichte der Khane Abaga bis Gaihatu, Kritische Ausgabe... von Karl Jahn, Prag, 1941.

[12] ² Рашид-ад-дин, Сборник летописей, том III, русский перевод с персидского А.К. Арендса, под редакцией А.А. Ромаскевича, Е.Э. Бертельса и А.Ю. Якубовского, изд. ИВ АН, М.-Л., 1946.

[13] ³ Сводный перс. текст т. I подготовлен А.А. Али-заде, Ю.П. Верховским, Е.М. Пещеревой, О.И. Смирновой, сводный текст т. II — А.А. Али-заде и Ю.П. Верховским. Перевод т. I выполнен Л.А. Хетагуровым, А.А. Семёновым и О.И. Смирновой. Примечания к т. I составлены Б.И. Панкратовым, А.А. Семёновым и О.И. Смирновой, примечания к т. II — Ю.П. Верховским. В редактировании приняли участие А.А. Семёнов и чл.-корр. АН СССР А.Ю. Якубовский.

[14] ⁴ Vie de Raschid-Eldin, Histoire des Mongols de la Perse... par M. Quatrèmere, t. I, Paris, 1836.

[15] ⁵ Описания отдельных рукописей см. у акад. В.В. Розена (Collections scien-tifiques de l’Institut des langues orientales du Ministère des affaires etrangeres, III, Manuscrits persans, SPb., 1886). См. также библиографию описаний отдельных рукописей: Storey. Persian literature, section II, fasc. 1. London, 1935. — В предисловии А.А. Ромаскевича к русскому переводу "Сборника летописей", т. III, стр. 9-13.

[16] ⁶ Е. В1осhet. Introduction à l’histoire des Mongols de Raschid-ed-din. Leyden — London, 1910.

[17] ⁷ Мир ислама, т. I, СПб., 1912, стр. 56-107 (рецензия на: Е. Blосhet. Introduction...).

[18] ¹ В.В. Бартольд, цит. рецензия, Мир ислама, т. I, стр. 62.

[19] ² См. об этом: В.В. Бартольд. История изучения Востока в Европе и России. СПб., 1911, стр. 23.

[20] ³ Spulеr. Mongolengeschichte Irans. 1936.

[21] ¹ С. d’Ohsson. Histoire des Mongols depuis Tchinguiz-khan jusqu’a Timour-bey, tt. I-IV. La Haye, 1834-1835.

[22] ² Howorth. History of the Mongols, vol. I-IV. London, 1876-1888.

[23] ³ Leon Сahun. Introduction a l’histoire de l’Asie: turcs et mongols à l’origine jusqu’a 1405. Paris, 1896.

[24] ⁴ И.В. Сталин. Марксизм и вопросы языкознания. Госполитиздат, 1951, стр. 12.

[25]  ⁵ И.В. Сталин. Марксизм и национальный вопрос. Соч., т. 2, ОГИЗ, 1946, стр. 293.

[26] ¹ См. работы И.В. Сталина: Контрреволюционеры Закавказья под маской социализма. Соч., т. 4, ОГИЗ, 1947, стр. 51, 52; Об очередных задачах партии в национальном вопросе. Соч., т. 5, 1947, стр. 24, 25, 47, 48; также в сборнике «Марксизм и национально-колониальный вопрос», изд. 1937 г., стр. 70, 80.

[27] ² В.В. Бартольд. История Туркестана, стр. 39-41; История культурной жизни Туркестана, стр. 89-92.

[28] ³ А.Ю. Якубовский. Тимур (опыт краткой характеристики). Вопросы истории, 1946, № 8-9, стр. 48-52. Он же. Феодальное общество Средней Азии, в Материалах по ист. Узб., Тадж. и Туркм. ССР, I, стр. 52, 53.

[29] ⁴ С.П. Толстов. Древний Хорезм. М.-Л., 1948, стр. 344, 345. Он же. По следам древнехорезмийской цивилизации. М.-Л., 1948, стр. 290 и след.

[30] ⁵ С.П. Толстов. По следам древнехорезмийской цивилизации. М.-Л., 1948, стр. 319.

[31] ⁶ История первых четырёх ханов из дома Чингисова. Русск. перевод монаха Иакинфа Бичурина, СПб., 1829, стр. 153.

[32] ¹ В.В. Бартольд. Очерк истории Семиречья. Изд. 2-е, Фрунзе, 1941,стр. 58-60.

[33] ² Эта тенденция отразилась в известном указе великого хана Менгу-каана, пытавшегося ограничить повинности и размеры податей крестьян и горожан. См.: Рашид-ад-дин, изд. перс. текста Э. Блоше, стр. 308-314.

[34] ¹ Джузджани. Табакат-и Насири. Изд. перс. текста Nassau Lees, стр.379.

[35] ² Исфизари. Раузат ал-дженнат. Рукопись Инст. по изуч. восточных рукописей АН УзССР (Ташкент), № 787, лл. 220а-221. Сейф ал-Хереви. Тарих-намэ-и Херат, изд. перс, текста, Калькутта, 1944_v стр. 94-\-109.

[36] ³ См. выводы С.П. Толстова о двух аналогичных группах класса феодалов в Средней Азии XIV в. (С.П. Толстов. По следам древнехорезмийской цивилизации. М.-Л., 1948, стр. 318, 319).

[37] ⁴ См., например: Джузджани, изд. перс. текста Nassau Lees, стр. 397-405.

[38] ¹ См., например: Histoire de Mar-Jabalaha III, traduite du syriaque par
J.B. Chabot, Paris, 1895, pp. 148, 178, 179.

[39] ² См. подробности у армянских историков: Магакия инок, перевод К.П. Патканова, стр. 33-40; Вардан Великий, перевод К.П. Патканова, стр. 17-22.

[40] ³ Тарих-и Вассаф, бомбейское литогр. изд. перс, текста, стр. 238-243.

[41] ⁴ Что христианские (армянские и, возможно, грузинские) феодалы поддерживали Са‘д-ад-доулэ, можно судить по благоприятному отзыву о нём у Степанноса Орбелиана (История Сюнии, франц. перев. М. Броссе, СПб., 1864, стр. 259). Переводчик акад. М. Броссе понял слово «джхут» («еврей») как собственное имя.

[42] ⁵ Тарих-и Вассаф, цит. изд., стр. 247 и след.

[43] ⁶ История Мар-Ябалаха III, цит. перев. Шабо, стр. 106-114, 119-121; Степаннос Орбелиан, цит. перев. Броссе, стр. 260-263.

[44] ⁷ Джами’ ат-таварих, Стамб. рук., лл. 551, 553; русск. перевод А.К. Арендса, т. III, стр. 163, 165.

[45] ⁸ Там же, Стамб. рук., лл. 621-628, 673-678; перевод А.К. Арендса, т. III, стр. 247-256, 308, 309. См. также: А.А. Али-заде. К истории феодальных отношений в Азербайджане в XIII-XIV вв., Сборник статей по истории Азербайджана, вып. I, Баку, 1949.

[46] ¹ Джами’ ат-таварих, Стамб. рук., л. 673; перевод А.К. Арендса, т. III, стр. 309.

[47] ² Там же, Стамб. рук., лл. 639, 644; перевод А.К. Арендса, т. III, стр.268-270.

[48] ³ Там же, Стамб. рук., лл. 626, 623; перевод А.К. Арендса, т. III, стр. 249-251.

[49] ⁴ Там же, Стамб. рук., лл. 681, 677; пер. А.К. Арендса, т. III, стр. 312-314.

[50] ⁵ Нузхат ал-кулуб, изд. перс, текста GMS, passim; см. особенно описание, сельских районов Исфахана (стр. 50, 51), Казвина (стр. 59), Хамадана (стр. 71, 72), Тебриза (стр. 79, 80), а также областей Хузистана (стр. 109-112) и Хорасана (стр. 147-159).

[51] ⁶ Хафиз-и Абру, рук. Инст. по изучению восточных рукописей АН УзССР (в Ташкенте), № 5361 (перс), лл. 222б-251а (описание Хорасана), л. 125б (о Фарсе).

[52] ⁷ Дастур ал-катиб, рук. Инст. ИВ АН, без №, из коллекции Тизенгаузена (фотокопия венской рукописи F-185), лл. 34а-35а.

[53] ⁸ В «Истории Мар-Ябалаха III» (цит. перев., стр. 145) говорится, что смерть Газан-хана глубоко опечалила всех подданных, без различия религии. См. также: Махасин-и Исфахан, изд. перс, текста, Техран, 1328 г.х. (1949 г. н.э.), стр. 47, 49, 50, 55, 64, 65. О реформах Тазан-хана см. также цит. статью А.А. Али-заде.

[54] ¹ В.В. Бартольд, цит. рецензия, Мир ислама, I, стр. 78-81.

[55] ² Блоше, цит. соч., стр. 29, 30.

[56] ³ Мукатабат-и Рашиди, цит. рук., особенно лл. 22а-26б (№ 16 по описи Э.Г. Броуна, см.: History of Persian literature under Tartar dominion Cambridge, 1920, pp. 80-86). — Лахорск. изд., стр. 43-52.

[57] ⁴ Джами’ ат-таварих, Стамб. рук., л. 452; перевод А.К. Арендса, т. III, стр. 31.

[58] ⁵ В. В. Бартольд, цит. рецензия, Мир. ислама, I, стр. 86.

[59] ¹ Мукатабат-и Рашиди, цит. рук., лл. 496-50а. — Лахорск. изд., стр. 118 (№ 22).

[60] ² Там же: , — Лахорск. изд., стр. 12, 13, 17, 83, 84, 114, 119.

[61] ³ Там же, лл. 7а, 7б (№ 5), 10а (№ 7), 35а-35б (№ 21), 48а, 506 (№ 22).

[62] ⁴ Джами’ ат-таварих, Стамб. рук., л. 638; перевод А.К. Арендса, т. III, стр. 263; ср. аналогичные высказывания Газан-хана, Стамб. рук., лл. 581, 625; цит. перевод, т. III, стр. 213, 253.

[63] ⁵ Цит. рук., л. 34а.

[64] ⁶ Неопубликованная рукопись Е.М. Пещеревой, л. 28. — Е.М. Пещерева подготовляет публикацию рукописи. Ссылаемся на неё с разрешения Е.М. Пещеревой.

[65] ⁷ Т.е. нойоны, верхушка военно-кочевой знати.

[66] ¹ Та же рук., л. 28.

[67] ² Мукатабат-и Рашиди, цит. рук., л. 506 (№ 22):  — Лахорск. изд., стр. 119 — .

[68] ³ Об этом специально упоминается в речи Газан-хана (см.: Джами’ ат-таварих, Стамб. рук., л. 633; перевод А.К. Арендса, т. III, стр. 263).

[69] ⁴ Мукатабат-и Рашиди, цит. рук., лл. 7а-8б (№ 5), 116-126 (№ 9). — Лахорск. изд., стр. 12-14.

[70] ⁵ Джами’ ат-таварих, Стамб. рук., лл. 653, 656, 681; перевод А.К. Арендса, т. III, стр. 283-284, 312; Мукатабат-и Рашиди, лл. 6б (№ 5), 58б (№ 27); — Лахорск. изд., стр. 12, 146; ср.: Дастур ал-катиб, цит. рук., лл. 119б, 167а, 182а-1836, 198а -199б, 200а, 229а, 232б-233а.

[71] ¹ Мукатабат-и Рашиди, л. 51а (№ 22). — Лахорск. изд., стр. 121.

[72] ² Джами’ ат-таварих, Стамб. рук., лл. 639-644; перевод А.К. Арендса, т. III, стр. 268-270.

[73] ³ Мукатабат-и Рашиди, лл. 96 (№ 7), 19а (№ 13). — Лахорск. изд., стр. 17, 33.

[74] ⁴ Там же, лл. 57б-58а (№ 26). — Лахорск. изд., стр. 144.

[75] ⁵ Там же, л. 56а (№ 26):  — Лахорск. изд., стр. 141.

[76] ⁶ См. там же, лл. 46 (№ 2), 4б-5а (№ 3), 15б-16б (№ 11), 16б-19а (№ 12), 22а-26б (№ 16), 51б-53б (№ 23), 53б-55б (№ 24) и др. — См. об этом также в биографии Рашид-ад-дина, у Катрмера (Histoire des Mongols de la Perse, t. I. Introduction, pp. CXI-CXII).

[77] ⁷ Мукатабат-и Рашиди, Лахорск. изд., стр. 183-207, № 34 (в рукописи ИВ АН этого письма нет).

[78] ¹ Подробнее об этом см.: И.П. Петрушевский. Феодальное хозяйство Рашид-ад-дина, Вопросы истории, № 4 за 1951 г., стр. 87-104.

[79] ² Мукатабат-и Рашиди, цит. рук., лл. 6б (№ 5), 8а (№ 6), 12б (№ 9), 15а (№ 10). — Лахорск. изд., стр. 12, 14, 21, 26.

[80] ³ Там же, Лахорск. изд., стр. 244-246, № 38; в рукописи ИВ АН этого документа нет.

[81] ⁴ Там же, Лахорск. изд., стр. 315-322, № 51; в рукописи ИВ АН этой части письма нет. — Цифра «30 тысяч» домов, возможно, описка, вместо «3 тысячи».

[82] ⁵ См. об этом: С.П. Толстов. По следам древнехорезмийской цивилизации. М.-Л., 1948, стр. 259, 260.

[83] ⁶ Мукатабат-и Рашиди, цит. рук., л. 27а.-Лахорск. изд., стр. 53 № 17). — На это место обратил моё внимание А.А. Али-заде. — Необычная в литературе форма (персидская) множ. числа «курдийян» вместо принятой арабизованной формы «акрад» вызывает сомнение в правильности чтения.

[84] ⁷ Мукатабат-и Рашиди, цит. рук., л. 8а. — Лахорск. изд., стр. 14 (№ 6).

[85] ¹ По «Истории Ольджайту-хана» Абдуллаха Кашани (Парижск. рук.); обширный экскурс (перс. текст) см. у Блоше (цит. соч., стр. 37, прим.; франц. перевод, стр. 44, 45).

[86] ² Мы не приводим ряда подробностей биографии, которые читатель найдет в биографии, составленной Катрмером (Histoire des Mongols de la Perse, I. Introduction); см. также цитированные труды В.В. Бартольда и Э. Блоше.

[87] ³ См. об этом подробно: цит. рецензия В.В. Бартольда на книгу Блоше (Мир ислама, т. I, стр. 62-85, 101-113); Блоше, цит. соч., стр. 8-17.

[88] ¹ Джами’ ат-таварих, Стамб. рук., л. 478; пер. А.К. Арендса, т. III, стр. 61.

[89] ² Недавно научным сотрудником ИВ АН Д.М. Мугиновым обнаружена в Рукописном отделении ИВ АН рукопись сочинений Рашид-ад-дина, датированная 715 г.х. [1315/16 г. н.э.], в персидском подлиннике. Данная рукопись почти современна известной Парижской арабской рукописи «Маджму‘а» 710 г.х. [1310/11 г. н.э.]. Открытие этой рукописи имеет большое научное значение.

[90] ¹ Для отдельных немусульманских стран ещё можно назвать единичные исключения, как сочинение великого хорезмийского арабоязычного учёного XI в. Бируни об Индии, с историческими экскурсами, но для сочинений по всеобщей истории мы не имеем исключения.

[91] ² Под 1225 г. н.э. упоминаются русские (купцы?) в Тебризе. (См.: Ибн-ал-Асир, изд. Торнберга, т. XII, стр. 272). В половине XIV в. русские льняные ткани () вероятно при посредстве хорезмийских и золотоордынских купцов, распространяются в Иране (Дастур ал-катиб, цит. рук., лл. 108а-109а).

[92] ³ См. об этом: Джувейни. Тарих-и джехан гушай, изд. GMS, перс, текст, т. I, стр. 4.

[93] ¹ Степаннос Орбелиан. История Сюнии, цит. франц. перевод, стр. 228.

[94] ² Хамдуллах Казвини. Тарих-и гозидэ. Изд. GMS, факсимиле перс. текста, стр. 844.

[95] ³ Рукопись, использованная Блоше, цит. соч., стр. 103 и след.

[96] ⁴ См. об этом: В.В. Бартольд, цит. рецензия, Мир ислама, I, стр. 91, 94.

[97] ⁵ Блоше, цит. соч., стр. 154; ср.: В.В. Бартольд, Мир ислама, I, стр. 93.

[98] ¹ Блоше, цит. соч., стр. 103 и след.

[99] ² В.В. Бартольд. История изучения Востока в Европе и в России. Изд. 1-е, СПб., 1911, стр. 58, 59.

[100] ³ Блоше, цит. соч., стр. 151 и след.

[101] ⁴ В.В. Бартольд, цит. рецензия, Мир ислама, I, стр. 91 и след.

[102] ⁵ В.В. Бартольд, цит. рецензия, Мир ислама, I, стр. 93.

[103] ¹ См. в настоящем томе перевод «Введения автора» (Рашид-ад-дина), стр. 45, 46.

[104] ² Диван лугат ат-тюрк, стамбульское изд. 1335 г.х. (1917 г. н.э.), ч. 1, стр. 56-58. — Сравнение и анализ обоих списков огузских племён — Махмуда Кашкарского и Рашид-ад-дина — даны у В.В. Бартольда. (Очерк истории туркменского народа. Сб. «Туркмения», изд. АН СССР, Л., 1929, стр. 27 и след.).

[105] ¹ Согласно официальной генеалогии монгольских ханов.

[106] ² Так нам представляются основания объединения в эти две группы ряда племен у Рашид-ад-дина; в тексте его труда обоснование для классификации этих двух групп изложено недостаточно ясно.

[107] ³ Это замечание, однако, следует принимать с осторожностью; оно во всяком случае не относится к тангутам, язык которых принадлежал к тибето-бирманской системе языков.

[108] ⁴ См. по этому вопросу: В.П. Васильев. История и древности восточной части Средней Азии. ТВОРАО, т. IV, СПб., 1857; архимандрит Палладий (Кафаров). Старинное Монгольское сказание о Чингисхане. Труды членов Росс. духовной миссии в Пекине, т. IV, СПб., 1866; Г.Е. Грумм-Гржимайло. Зап. Монголия и Урянхайский край, т. II. Л., 1926; А.Ю. Якубовский. Монголия в XI-XIII вв. [в коллективной «Истории Монголии», подготовленной АН СССР (готова к печати)]; см. также: Schott. Aelteste [Älteste] Nachrichten von Mongolen und Tataren. 1846.

[109] ¹ См. об этом: Н.А. Аристов. Заметки об этническом составе тюркских племён и народностей. Живая старина, вып. III-IV, СПб., 1896, стр. 303 и след. (там же см. библиографию); В.В. Бартольд. Туркестан в эпоху монгольского нашествия, ч. II. СПб., 1900, стр. 61 и след.; архимандрит Палладий (Кафаров). Комментарий на путешествие Марко Поло. Изв. Русск. географ, общ., т. XXVIII, вып. 1, 1902, passim; Б.Я. Владимирцов. Общественный строй монголов. Л., 1934, стр. 2, 3.

[110] ² Б.Я.Владимирцов, цит. соч., стр. 59-70.

[111] ³ Хамдуллах Казвини. Нузхат ал-кулуб. Цит. изд., перс, текст, стр. 64 (об округах Седжас и Сухраверд), 66 (об округе Кагаз-Кунан, названном «Могулийя»), 83 (об округе Дараверд), 85 (об округе Хой).

[112] ⁴ См. о них: К. Риттер. Иран. Перевод с дополнениями Н.В. Ханыкова. СПб., 1874, стр. 227-235, 260-312; J. F.Ramstedt. Mogholica, Beiträge zur Kenntnis der Moghol-Sprache in Afghanistan. Journal de la Sociétè Finno-Ougr., XXIII, 4.

[113] ⁵ Эвлийя Челеби. Сийяхет-намэ. Стамбульск. изд., т. II, стр. 291 сл. — О монголах «джетэ» в районе Байбурта см.: Мукатабат-и Рашиди, № 46. — Лахор, изд., стр. 273 сл.

[114] ⁶ В последний раз в 1927 г. (см. след. прим.).

[115] ⁷ В.В. Бартольд. История культурной жизни Туркестана. Л., 1927, стр. 86.

[116] ¹ Джами’ ат-таварих, Стамб. рук., лл. 258 и след.; русск. перев., т. I, ч. 2, стр. 279 и след.

[117] ² Джами’ ат-таварих, Стамб. рук., лл. 443, 444; русск. перевод А.К. Арендса, т. III, стр. 23.

[118] ³ См. об этом: И.В. Сталин. Марксизм и вопросы языкознания. Госполитиздат, 1951, стр. 44.

[119] ⁴ Старинное монгольское сказание о Чингиз-хане. Труды членов Русской духовной миссии в Пекине, т. IV, стр. 15.

[120] ⁵ Djami el-tevarikh... par Fadl Allah Rashid-ed-din, Tarikh-i moubarek-i Ghazani — Histoire des Mongols editee par E. Blochet, t. II, Gibb memorial series. Leyden — London, 1911, pp. 308-314 (перс, текст).

[121] ⁶ Там же, стр. 454-498.

[122] ¹ Панегирические описания побед Чингиз-хана в большинстве принадлежат Джувейни; Рашид-ад-дин в «Джами’ ат-таварих» чаще всего лишь следует за Джувейни, иногда воспроизводя его рассказы почти текстуально.

[123] ² См., например: Джувейни, цит. изд., т. I, стр. 107 и след. — Рашид-ад-дин. История Чингиз-хана. Изд. Березина, перс. текст, стр. 127 и след. русск. перевод, стр. 84 и след.

[124] ¹ Джузджани. Табакат-и Насири. Цит. изд., стр. 379.

[125] ² Джувейни. Тарих-и-джехан гушай. Изд. перс, текста Gibb memorial series (GMS), т. I, стр. 82; Ибн-ал-Асир, изд. арабского текста Торнберга, т. XII, стр. 236-244; то же: В. Тизенгаузен. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды, т. I. СПб., 1884, русск. перевод, стр. 8-10.

[126] ³ Сейф ибн Мухаммед Сейфи Хереви. Тарих-намэй-и Херат. Изд. перс, текста проф. Мухаммед-Зубейра Сиддики, Калькутта, 1944, стр. 107-109. — См. также: В.В.Бартольд. Туркестан в эпоху монгольского нашествия, ч. I. Тексты. СПб., (32/33) 1899, стр. 165. (Отрывок из «Раузат ал-дженнат фи-аусаф мединат ал-Херат» Муин-ад-дина Исфизари).

[127] ¹ Киракос Гандзакский, цит. франц. перевод М. Броссе, стр. 120-124.

[128] ² Нафсат ал-масдур, литогр. изд. перс. текста, Техран, 1308 г.х. солн. (1930 г. н.э.), стр. 55-100. — См. также: И.П. Петрушевский. Новый источник по истории монгольского нашествия. Сборн. «Белек» в честь С.Е. Малова, Фрунзе, 1946.

[129] ³ Джузджани. Табакат-и Насири. Цит. изд. перс. текста, стр. 352-354. — Тот же рассказ в изменённом варианте приведен у Мирхонда (История Чингиз-хана, изд. Ecole des langues orientales vivantes, перс. текст, Париж, 1841, стр. 158-160); здесь мы передаём рассказ по обоим вариантам.

[130] ¹ В.В. Бартольд. Туркестан в эпоху монгольского нашествия, ч. II, стр. 451.

[131] ² Джувейни, цит. изд., т. I, стр. 67; Рашид-ад-дин, изд. Березина, перс. текст, стр. 69, 70; русск. перев., стр. 45, 46.

[132] ³ Джувейни, т. I, стр. 119-133. См. также: В. Жуковский. Развалины старого Мерва, стр. 52.

[133] ⁴ Джузджани, цит. изд., стр. 350, 351; Сейфи, цит. изд., стр. 72-80.

[134] ⁵ Ибн-ал-Асир, изд. Торнберга, арабск. текст, т. XII, стр. 224, 225 и след.; русск. перев. — Тизенгаузен, стр. 39, 40. — Мирхонд. История Чингиз-хана, цит. изд. перс. текста, стр. 171.

[135] ⁶ Киракос Гандзакский, цит. франц. перев. М. Броссе, стр. 116, 117.

[136] ⁷ Там же, стр. 127, 128.

[137] ⁸ С.П. Толстов. По следам древнехорезмийской цивилизации, стр. 318.

[138] ¹ См. в «Джами‘ ат-таварих» весь раздел, посвящённый личности Газан-хана (Стамб. рук., лл. 585-606; перевод А.К. Арендса, т. III, стр. 204-228).

[139] ² Характеристику мувада‘ата см. у Б.Н. Заходера, в Приложении к его публикации перевода «Сийясет-намэ» (М.-Л., 1949, стр. 305-308. Введение к изучению памятника).

[140] ³ В.В. Бартольд, цит. рецензия, Мир ислама, т. I, стр. 92, 93.

[141] ⁴ Трудно поверить, например, чтобы местами правители каждый год взимали с ра‘ийятов кубчур как подоходный налог вместо 1 раза по 30 раз в год! («Джами’ ат-таварих», Стамб. рук., л. 621; перевод А.К. Арендса, т. III, стр. 248). Таких ежегодных поборов не могло бы выдержать сельское хозяйство никакой местности.

[142] ⁵ Трудно представить себе, чтобы экономическое возрождение шло такими быстрыми темпами, как изображается в «Джами‘ ат-таварих» (Стамб. рук., лл. 681,. 677; перевод А.К. Арендса, т. III, стр. 312, 314).

[143] ¹ Джами‘ ат-таварих, Стамб. рук., лл. 639, 642, 644; перевод А.К. Арендса, т. III, стр. 268-270.

наверх