М.Л. Подольский

Минусинские древности: проблема датировки.

// Степи Евразии в древности и средневековье. Материалы научно-практической конференции, посвящённой 100-летию со дня рождения М.П. Грязнова. СПб: 2002. Книга I. С. 64-66.

Мы тонем во времени, хватаясь за соломинки.

И что хорошего в кирпиче для утопающего!

Том Стоппард

Датировка археологического материала необходима. Без неё наши коллекции превратились бы в беспорядочную свалку антиквариата и всевозможных раритетов. Когда-то так оно и было. Исследователи древности, продвигаясь в прошлое, расставляли даты-вехи с большим трудом. Скорее вехи, нежели даты. Вехи, которые позволяли сортировать находки и сопоставлять их.

В 1920-х гг. С.А. Теплоухов разработал схему классификации древностей Минусинской котловины, которая стала эталоном для сибирской археологии. Позднее она уточнялась, но в целом актуальна поныне. Обобщённые даты Теплоухова (он опирался, в основном, на хронологию восточноевропейских степных культур В.А. Городцова) тоже подвергались пересмотру. Значительный вклад в уточнение датировок внёс Михаил Петрович Грязнов. Единогласия достигнуть не удалось, но всё же была создана некоторая традиционная (весьма условная) хронологическая шкала, позволившая вписать минусинские материалы в общий евразийский археологический контекст.

Сейчас широкое распространение получили физические методы датировки. Результаты измерений зачастую не совпадают с традиционными представлениями. Чаще всего они работают на удревнение. Что ж, разногласия такого рода существовали и прежде. Нередко возраст памятников становился делом национального или регионального престижа (у нас — раньше всех!).

В.А. Дергачёв, сопоставляя радиоуглеродные и «археоисторические» даты, пишет: «Только вместе и в подстраивании и контроле одного другим эти методы могут обеспечить всесторонний подход к археоисторическому прошлому...» [Дергачёв, 1997, с. 66-67]. Настораживает слово «подстраивание». Как подстраиваться? Выбирать подходящие радиоуглеродные даты, отбраковывая сомнительные и явно несуразные? Это — фальсификация. Тянуть археологический материал, как упирающе-

(64/65)

гося ишака, к каждой новой радиоуглеродной дате? Вряд ли и это правильно. Идти на мелкие взаимные уступки? Это пасьянс, который придется раскладывать снова и снова. К тому же, арифметическое усреднение чисел, полученных разными способами, в принципе не может дать достоверного результата.

Разброс дат сам по себе ещё не несет большой беды. Это конкретика, с которой надо разбираться в каждом случае особо. Значительно важнее, как мне кажется, принципиальный вопрос: откуда взялось и насколько оправдано упование на «точную» хронологию? Вроде бы, ответ ясен: разработка соответствующих физических методов позволяет навести в хронологии порядок. Однако методы есть, а порядка нет по-прежнему, да и разногласий стало много больше.

Основополагающие концепции археологии формировались во времена, когда в европейской науке безоговорочно господствовал эволюционизм. Эволюционизм нельзя считать изобретением нового времени. Он, в частности, характерен для многих древних мифологических систем. Эволюционный подход к истории имеет минимум одну привлекательную черту. Создается хотя бы иллюзия осмысленности и логичности исторического развития: будто человечество движется к заветной и заранее известной цели — сменяющиеся культуры передают одна другой эстафетную палочку. Главное при таком подходе — разбить дистанцию эстафеты на этапы. Тут не нужны точные даты, на первом плане — вопрос о механизме процесса (стадиальность, миграции, влияния, культурные круги и пр.).

Со временем эволюционную концепцию постиг неизбежный кризис, ибо даже самую надежную теорию приходится когда-то пересматривать. Были для того и вполне конкретные предпосылки. Начнём с того, что историческая динамика чрезвычайно вариативна и не ограничивается плавным поступательным движением. Взрывы, катастрофы, резкие импульсы, тупики, застои, возвраты к прошлому — пока фактического материала было мало, на это можно было не обращать внимания. По мере накопления фактов, становилось всё труднее втискивать их в эволюционные рамки. С другой стороны, эволюционный подход, суливший возможность эффективного обобщения истории, зачастую распространяли за пределы его корректного применения (к примеру, исторический материализм с его жёсткой схемой смены формаций и призраком светлого будущего), что вело к дискредитации метода. Наконец, симптоматично, что эволюционизм стал научной доктриной в викторианской Англии. Небывалая стабильность в сочетании с неуклонным техническим прогрессом давали подсказку — и, видимо, велик был соблазн распространить ощущение непрерывности развития на все времена. Чарльз Дарвин сделал это, охватив все биологические виды. Позднее — уже другими — в том же духе была интерпретирована история Homo Sapiens. События XX в. рассеяли викторианские иллюзии.

Кризис эволюционизма обернулся кризисом исторической мысли. «The time is out of joint»*, [сноска: * Распалась связь времён — англ.] — говорит Гамлет после встречи с Призраком. Так же можно охарактеризовать ситуацию, сложившуюся в археологии. Если нет эволюционной преемственности, если каждая последующая культура не вытекает непосредственно из предшествовавшей, то как связать конец с началом? И тут физика, как нельзя кстати, предложила радиоуглеродный метод. Все просто: надо снабдить памятники ярлычками с датами и расположить их в хронологическом порядке, тогда все само собой станет на место. Это — одна из основных идей постэволюционизма.

Принц Датский пытался исправить положение по-своему. Результат известен: в финале драмы сцена завалена трупами. В нашем случае трупов много больше — все археологические материалы. Эволюционная концепция, при всей сомнительности своих предпосылок, была исторической. Постэволюционный подход отказал археологии в историзме. Археологи должны поставлять артефакты, физики — определять даты, а кто-то — post factum — объяснять что-то. Археолог, добывающий артефакты? Нонсенс! Это грабитель. Да, при раскопках мы находим вещи. Но основная наша цель — получить представление о людях, оставивших эти вещи: как они жили, о чем думали, во что верили. Если археолог забывает об историческом смысле своей работы, артефакты молчат, они мертвы.

В результате, избавившись от «дурной бесконечности эволюционной теории», [1] мы тут же попадаем в сети ещё более дурной бесконечности синхронистических таблиц. [2] Да и само избавление оказывается мнимым. Скрупулёзное выстраивание хронологических цепочек оправдано лишь в том случае, если предполагается, что историческая динамика имеет всё же эволюционную природу. Итак, археология возвращается к исходной позиции. Только раньше в основе была типология, а теперь — цифры, полученные естественнонаучным методом, что придаёт построениям видимость объективности.

Спору нет, хронологические таблицы нужны или, во всяком случае, полезны. Но это — всего лишь справочное пособие. Отстояние того или иного факта от нашего времени, исчисляемое тысячелетиями, настолько велико, что теряет для нас чувственную реальность. Абсолютная величина таких чисел — не более чем схоластика, уместная в каталоге, но бессмысленная в живом

(65/66)

логически-интуитивном восприятии истории. Не так уж наивны были китайцы, когда, после восшествия на престол очередного императора, начинали летоисчисление заново.

Дата того или иного факта позволяет вписать его в соответствующую эпоху. А у каждой культуры, у каждой эпохи есть своя внутренняя логика, свой внутренний ритм и, соответственно, свой ход времени. Задача археолога — вникнуть в эту логику и в этот ритм. И тут памятники не выстраиваются в календарные цепочки. Путешественник, ориентирующийся на километровые столбы, установленные вдоль шоссе, вряд ли составит мало-мальски цельное представление об окружающем. Для этого надо, отвлёкшись от всяких дорожных указателей, исходить местность вдоль и поперёк. Литература XX в. усвоила эту истину. В современном романе биографический принцип повествования не соблюдается, последовательность эпизодов диктуется стремлением автора всесторонне выявить личность героя. При археологических реконструкциях возникает сходная задача. Культура как историческое явление не может быть представлена линейным рядом последовательных событий.

А если, все-таки, для начала расставить точные даты? Помешает ли это? Безусловно. Артефакты обретают смысл только в рамках археологической модели, позволяющей сформулировать правдоподобную историческую гипотезу. В каждом конкретном случае модель должна быть максимально пластичной, ибо при использовании жёстких схем невозможно обойтись без насилия над фактическим материалом. Что же касается точных дат, то их точность проблематична, зато жесткость несомненна. Их расстановка неизбежно превращает модель в громоздкую неподатливую конструкцию. Соломинки цементируются, образуется кирпич, с которым (не следует преувеличивать возможности человеческого разума) нам уже не справиться.

В квантовой физике сформулирован принцип, согласно которому нельзя одновременно определить точную координату частицы и её импульс. Объясняется это двойственной — корпускулярно-волновой — природой микрочастиц. При историческом осмыслении археологического материала мы сталкиваемся с аналогичной ситуацией. Артефакт, играя в археологии роль элементарной частицы, тоже обладает двойственной природой. Будучи веществен, он может иметь собственную координату (астрономическую дату). Если же мы рассматриваем его в качестве микроэлемента некоторого исторического явления, эта координата приобретает статистический характер.

Археологическое моделирование и радиоуглеродный анализ разнородны, они лежат в разных плоскостях наших знаний. Существуют точки соприкосновения (пересечения) этих плоскостей, совокупность которых мы условно считаем осью времени. Но было бы наивно полагать, что численные результаты, относящиеся к принципиально различным областям науки, будучи спроецированы на эту условную ось, должны обязательно совпасть.

Датировка, основанная на типологических сопоставлениях, исходно несет в себе историческое содержание, являясь, по сути дела, начальным этапом археологического моделирования. Насколько оно адекватно действительности? Это зависит от исследовательской интуиции, что привносит в построения элемент субъективности. Но это не должно пугать. Типологические даты — в силу их интуитивного обоснования — содержательны и податливы. Это — даты-вехи. Радиоуглеродные даты формальны, это — даты-ярлыки. И дело вовсе не в том, какие из них ближе к истине (есть поводы для сомнений в отношении тех и других). Оценка их достоверности — отдельная тема. Однако, коль скоро эти даты разнородны, их взаимное надстраивание (вроде согласования цифр в бухгалтерском отчёте) неперспективно.

Совместимы ли они? Пока нет однозначного ответа на этот вопрос. Работать надо параллельно. Надо учитывать всё, что достигнуто современной наукой. Но нужно помнить, что даты — не самоцель. Это — подсказка. С одной стороны, не следует абсолютизировать «точность» радиоуглеродных данных. С другой — не исключено, что, опираясь на них, мы сможем сконструировать новые правдоподобные и работоспособные археологические модели.

[1] О.Э. Мандельштам «О природе слова», 1922 г.

[2] Ещё один вариант «наведения порядка» в хронологии — «статистический анализ» А.Т. Фоменко, перечеркивающий как традиционные, так и радиоуглеродные датировки. Обработав с помощью специального алгоритма исторические тексты, относящиеся к разным эпохам и к разным регионам, и обнаружив в них переклички, автор приходит к заключению, что древней истории не было, она придумана задним числом. Курьёзный вывод. Хотя наличие совпадений очень интересно. Дело, видимо, в том, что письменные исторические источники — хроники, летописи, жизнеописания, мемуары и пр. — представляют собой литературные жанры. И создавался каждый из текстов по законам жанра, действовавшим, очевидно, весьма жёстко. Но это — литературоведческая тема. В историческом аспекте показательно то, что в концепции Фоменко крайне чётко проявилась характерная для постэволюционизма тенденция: в истории первична не сущность, а хронология, даты. Здесь в историзме отказано не только археологии, но и всей истории в целом.

наверх