Б.И. Маршак
Узнаваемость персонажей
в сасанидском и согдийском искусстве.
Среди многих тем, которые мы любили обсуждать с В.Г. Лукониным, была тема портрета в сасанидском и согдийском искусстве. Его взгляды на официальный портрет хорошо здесь всем известны. Главное в таком портрете, кто удостоен какого ранга, а не индивидуаль-
(60/61)
ность. Я хочу остановиться в этой связи на одном вопросе: когда и насколько индивидуализировали изображения, чтобы опознать личность, действительно существовавшую или мифическую, а не только ранг?
Богов в раннесасанидское время отличали просто. Их в династийном культе было всего три: женщина всегда Анахита, в какой бы короне она не [ни] была. Её постоянный эпитет — госпожа, поэтому она носит несколько корон царицы цариц. Митра, которого надо отличать от Ахура Мазда, — с лучами и другими атрибутами. Потом, в конце VI в., Анахита изображалась с кувшином, поскольку к тому времени в торевтике уже есть и другие богини. У согдийцев с их индивидуальными, вернее, семейными культами, напротив, выработалось много признаков для различения богов.
Что касается людей, их изображения в сасанидском искусстве не индивидуализировались, а каждый царь потому и царь, что он «наиболее верен религии, наиболее хорош, наиболее справедлив, наиболее деятелен». Специально отрицательный типаж не вырабатывался. Индивидуально только лицо Арташира I, делам которого обещают следовать все цари вплоть до Нарсе. Когда младенец Шапур II стал царём, его изображали зрелым мужем с бородой. Иначе как можно было сказать о нём то, что говорилось о зрелых мужах, — потому и получивших право на престол, что они были «наиболее верны религии, наиболее хороши, наиболее справедливы, наиболее деятельны.» Только к VII в., когда на престол возвели мальчика Арташира III, а за ним и двух принцесс одну за другой, это представление потерялось и оказалось возможным опознавать царя по его юному облику. Царей опознавали по их коронам. Корон у одного царя могло быть несколько, однако в позднесасанидское время у разных царей короны часто практически неотличимы.
Собственно корона у сасанидов — не индивидуальный знак царя, не его герб, а символ того, что этот царь находится под покровительством того или иного, а иногда и тех или иных богов. Когда Нарсе на рельефе с инвеститурой своего давнего соперника Варахрана I выбил надпись «Это изображение Нарсе...», а под ноги своего коня поместил добавочную фигуру Варахрана III, казнённого им внука Варахрана I, то он даже не потрудился переделать корону. В позднесасанидское время при Хосрове I, восстановившем порядок в стране после Маздака, появляется новый тип царского лица, но только на фасовых изображениях. В какой мере переданы были особенности его внешности, сказать трудно. Во всяком случае, тот же тип сохранён фасовым портретом Хосрова II. Из официальных лиц, кроме одного или двух царей, только Кирдар (Картир) — верховный жрец, как будто
(61/62)
хотел, чтобы народ знал, как он выглядит. Сначала, как показал В.Г. Луконин, он изображался бородатым, как все, а на вершине своей небывалой карьеры — безбородым. Едва ли отсутствие бороды само по себе возвышало его над другими людьми. Однако он хотел, чтобы его, пророка и законоучителя, знали не только по должностным инсигниям, но и самого по себе. Впрочем, в остальном художники его не индивидуализировали, оставив его лицо привычно идеальным.
В Согде, где искусство не было огосударствленно, на такую степень узнаваемости мог претендовать не единственный в своём роде деятель, а даже владелец одного из городских домов Пенджикента: лысый, с длинными висячими усами. В остальном лицо его соответствует условным нормам. В повествовательном согдийском искусстве есть неизвестный сасанидскому аспект индивидуализации. Здесь под индийским влиянием выработалась иконография демонов, а уродство, в отличие от единой красоты, многообразно, о чём в эпоху заката нормативного искусства писал в «Неизвестном шедевре» Бальзак. Индивидуальны не только демоны, но и самый выдающийся из героев — сверхчеловеческий и поэтому отчасти демонический Рустам. Он опознаётся не только по своему коню Рахшу и по леопардовому кафтану, но и по гордому профилю и гневно поднятой брови — признаку не других людей, но демонов и гневных богов. В остальных случаях протогонисты [протагонисты] в повествованиях опознаются по их одеянию и вооружению, а когда они меняют убранство — по их роли в эпизодах.
Таким образом, при всей близости принципов искусства двух иранских народов — сасанидских персов и согдийцев, между ними есть существенные различия.
|