 Г.С. Лебедев
История отечественной археологии. 1700-1917 гг.
// СПб: Изд-во СПбГУ. 1992. 464 с. ISBN 5-288-00500-1
(в выходных данных на с. 2 опечатка: 1971 вместо 1917)
Скачать полностью: .djvu, 19 Мб
Часть II.
Формирование основных разделов российской археологии
(1871-1899).
Глава I. Развитие мировой археологической науки
в последней трети XIX в.
1. Периодизация палеолита.
Типологический метод как средство систематизации материала.
Археология Г. Мортилье — О. Монтелиуса. ^
Основные достижения западноевропейской археологии 1860-1880-х годов принадлежат области систематизации огромного по объёму фактического материала, относившегося к древнейшим периодам истории человечества. Открытые в первой половине — середине XIX столетия памятники палеолита, неолита, бронзового и раннего железного веков, подтвердившие действенность «системы трёх веков» Томсена, учёными следующего поколения были выстроены в грандиозную хронологическую систему, охватившую сотни тысячелетий. Для детализации связей во времени — хронологических, и уточнения локальных связей синхронных древностей в пространстве, для выявления этапов и ступеней развития был разработан типологический метод — основной исследовательский метод археологии. Понятия «тип», «ступень», «эпоха» стали базисными в археологической парадигме, основанной на методологии эволюционизма и раскрывающей процесс всемирно-исторического развития как последовательное и сложное движение от низших форм организации к высшим.
Обобщённые археологами материалы о «доисторическом прошлом» стали фундаментом новой науки — истории первобытного общества или «преистории», возникшей как синтез всего комплекса антропологических, этнографических и археологических данных.
Для становления новой дисциплины большое значение имели достижения немецкой классической философии, где учение о развитии в виде систематической теории диалектики в первой трети XIX столетия было разработано и изложено в трудах Георга Вильгельма Фридриха Гегеля (1770-1831). Его «Энциклопедия философских наук» (1817-1830), так же,
(114/115)
как и курсы лекций по философии истории, философии религии, истории философии стали реализацией диалектической методологии, охватившей в дальнейшем весь комплекс гуманитарных и естественных дисциплин.
Становление археологии, прежде всего первобытной, было тесно связано также с утверждением представлений о закономерном развитии, основанном на методологии эволюционизма в сфере естественных наук. После публикации книги Ч. Дарвина «Происхождение видов путем естественного отбора» (1859) перед археологами раскрылась вскоре использованная методическая возможность определить относительную древность ископаемых останков и следов человеческой деятельности по последовательной смене встречающихся вместе с ними останков вымерших животных. Именно так была построена периодизация палеолита по Э. Ларте, с выделением эпох «гиппопотама», «пещерного медведя», «мамонта и шерстистого носорога», «северного оленя», «зубра и бизона». [1] Она позволяла разместить памятники и слои в определённом порядке, но не раскрывала археологической сути процесса развития.
Ученик Ларте, талантливый французский археолог Габриэль де Мортилье (1821-1898), положил в основу периодизации характеристики собственно археологического материала, изменения в технике обработки камня (оббивка, откалывание пластин, отжимная ретушь). В 1869 г. он опубликовал первый вариант предложенной им периодизации палеолита. В 1883 г. вышла в свет его книга «Преистория, происхождение и древность человека»; известнейшие палеолитические местонахождения Франции стали с этого времени обозначением хронологических эпох (ашель, мустье, солютре, мадлен).
В 1870-х годах становятся известными памятники, не укладывающиеся в схему членения палеолита: местонахождения с мелкими, геометрически правильными формами кремнёвых орудий, «микролитами» (Мас-д’Азиль, Фер-ан-Тарденуаз). Аналогичные формы были выявлены в Бельгии, Англии, Испании, Португалии, Италии, Германии, России, Алжире, Тунисе. Обобщая этот материал, Мортилье выделил «тарденуазскую эпоху», переходную от палеолита к неолиту. Уже в середине 1870-х годов обсуждался вопрос о существовании особого, «среднекаменного века» — мезолита как самостоятельной археологической стадии.
Между тем в изучении палеолита происходили новые сенсационные открытия. В 1868 г. стала известна пещера Альтамира в Испании, а в 1875 г. Марселино де Савтуола начал её изучение и в 1879 г. открыл первые образцы полихромной палеолитической живописи. К началу XX в. палеолитическое искусство становится одним из важнейших феноменов древнего прошлого Европы. [2] Исследования Э. Картальяка, Д. Пейрони, А. Брейля раскрыли сотни новых и новых образцов первобытного творче-
(115/116)
ства. В 1898 г. Морис Гёрнес обобщил эти результаты в «Доистории изобразительного искусства в Европе». Палеолитическая живопись и скульптура на исходе XIX в. рассматривались в результате открытий археологов как исходное звено в цепи развития европейского и мирового искусства. Но под воздействием осознания беспредельной хронологической глубины истории первобытного искусства в культурном сознании европейской интеллигенции менялось и отношение к искусству, верованиям, культуре первобытных народов, изучаемых этнографией: культурно-историческая значимость их резко возросла, эволюционизм позволял найти основу для объективной оценки первобытной культуры; складывались предпосылки для формирования науки — истории первобытного общества.
Движение из глуби веков вверх, к историческим временам, требовало разработки хронологического аппарата, который отражал бы не только изменения культуры в пределах тысячелетий (как схема Мортилье), но позволил бы и уловить развитие в более коротких (по мере приближения к историческому времени всё более сокращающихся) отрезках времени (столетий, полустолетий, даже десятилетий). Таким аппаратом стал типологический метод.
Он был создан в ходе практической музейной работы шведскими археологами Хансом Хильдебрандом и Оскаром Монтелиусом и независимо от них — английским археологом и этнографом Огастесом Генри Питт-Риверсом. [3] В основе метода лежало базирующееся на дарвинизме представление о том, что все материальные объекты развиваются эволюционным путём и что, с учётом последовательности мелких изменений, эти объекты могут быть расположены в эволюционно-типологическом порядке. Параллельные ряды типов вещей (например, бронзовых мечей и фибул) должны изменяться более или менее синхронно. Эту синхронность, по Монтелиусу, можно установить и проверить находками типов в «достоверных комплексах»: ранние мечи будут найдены в одних могилах с ранними фибулами, поздние — с поздними.
Оскар Монтелиус (1843-1921), получивший почётное прозвище «король археологии», в своих работах блестяще продемонстрировал, каким мощным средством организации материала является типологический метод. В течение 1880-1890-х годов Монтелиус создал периодизацию северного неолита (основанную на корреляции форм каменных топоров и погребальных сооружений), хронологию бронзового века, синхронизировал памятники эпохи бронзы Северной, Средней, Западной Европы и Италии, разделил на ступени ранний железный век скандинавских стран. Современник Монтелиуса, датчанин Софус Мюллер (1846-1934), дополняя типологию стратиграфическими данными, разработал подробную периодизацию древностей Северной Европы. Отто Тышлер (1843-1891), ве-
(116/117)
дущий немецкий археолог этого же поколения, на основе детальной типологии фибул построил хронологию «второго железного века», разделив латен на три ступени (400-300, 300-100, 100-0 г. до н.э.). Археологическая периодизация европейских древностей сомкнулась с исторической.
К началу 1890-х годов стройные хронологические схемы охватили всю доисторическую культуру Европы. Безусловно, они представляли собой лишь этап в освоении археологического материала. По мере углублённого изучения локальных групп древностей, выявления в них сложных внутренних связей, колебаний в ритмах развития у исследователей неизбежно должны были возникнуть сомнения в универсальности однолинейного типологического развития, в глобальной действенности эволюционистских периодизаций. Но утверждая аксиомы и законы эволюционизма, археология времен Монтелиуса — Мортилье создавала собственный фонд источников и концепций, фонд, сопоставимый с материалами этнографии, сравнительного языкознания, антропологии, и в такой же мере необходимый для постановки основных исследовательских и мировоззренческих проблем, выдвинутых гуманистикой XIX в.
Сосредоточиваясь на хронологических разработках, археология реализовала главное своё качество: непосредственное исследование древностей, недоступных для этнографии и языкознания. Материальная природа вещественных источников при историческом их изучении выдвигала на первое место экономический (этапы хозяйственного развития, эволюция техники) и связанный с ним социальный аспекты жизни общества. Оба они, однако, археологу даны опосредованно, воплощёнными в фактах материальной культуры (или, по современной терминологии, артефактах). Эволюционизм дал ключевое для исследования артефактов понятие «тип» и использовал его в построенных на основе типологического метода хронологических системах для создания археологической версии истории, принципиально новой картины древнейших этапов исторической действительности.
2. Парадигма эволюционистов. ^
Дарвинизм в естествознании был первым развёрнутым и научно обоснованным материалистическим учением о развитии. Триумфальное утверждение эволюционизма в биологии ставило другие науки, в том числе и гуманитарные, перед необходимостью решения фундаментальных методологических задач, открывая при этом и принципиальные возможности их решения, по крайней мере на этапе первичного упорядочения новообразующейся «картины мира».
Перед археологией возник сложный комплекс нетождественных, но взаимосвязанных вопросов. Во-первых, об отноше-
(117/118)
нии к естественнонаучной базе эволюционистской методологии, установлению связи между тем материалом, на котором строилась дарвиновская теория, и археологическими данными; о поиске общей проблематики; о применимости эволюционистских закономерностей, присущих живым организмам, к вещам и общественным системам. Поиск решений, далеко неоднозначных, занял несколько десятилетий (вплоть до рубежа XIX-XX вв.), а во многом не прекратился и позднее.
Во-вторых, важнейшим был вопрос о создании общей концепции исторического процесса. Он разрешался по мере формирования новой научной дисциплины — истории первобытного общества, которая, однако, не столько обобщала реальный археологический материал, сколько, основываясь на этнографии, сравнительно-исторических данных и других компонентах гуманитарного комплекса знаний, выдвигала перед археологией новые конкретно-исторические исследовательские проблемы.
В-третьих, археология нуждалась в создании теоретического аппарата. Базисное понятие «тип» должно было дополниться столь же важным понятием «археологическая культура». Лишь с появлением этих соподчинённых категорий можно говорить об обретении археологией самостоятельного научного статуса. В западноевропейской науке это соединение взаимодополняющих понятий произошло примерно с 1872 г. (первые, основанные на применении типологического метода, публикации Монтелиуса и Хильдебранда) и до 1895 г. (обоснование тождества «культура = этнос» в первых работах Коссинны).
База эволюционистской парадигмы оформилась между 1859 г. («Происхождение видов» Дарвина) и 1871 г. (когда вышла книга Чарльза Дарвина «Происхождение человека и половой отбор»). Но ещё в 1863 г. Томас Генри Гексли, друг и соратник Дарвина, в своей работе «О положении человека в ряду органических существ» выдвинул широко распространившийся тезис (обычно приписываемый именно Дарвину) о происхождении человека от человекообразных обезьян или общих с ними предков. Этот вывод, основанный на тщательном сравнительно-анатомическом анализе (по своей технике совершенно тождественном сравнительному анализу вещей, который в эти же годы проводил в Стокгольмском музее Монтелиус), стал базой для естественнонаучного осмысления начала всемирной истории. Перед археологами и антропологами возникла конкретная исследовательская задача — поиск ископаемых переходных форм, начальных звеньев антропогенеза.
Намечая это глубинное направление ретроспективного поиска истоков истории, дарвиновская методология, однако, не позволяла проследить естественнонаучными, антропологическими средствами процесс развития человека и человеческого общества. Слабым местом теории оставался своего рода автоматизм эволюционных изменений (продиктованных естествен-
(118/119)
ным отбором в меняющихся внешних условиях). В русле дарвинизма зародились альтернативные течения: ламаркизм (сводивший эволюцию к механическому накоплению изменений) и витализм (вводивший понятие «жизненной силы» как основного, внутренне присущего организмам двигателя эволюции). В этнологии как гуманитарной проекции антропологических знаний это направление вскоре приняло форму различных культурно-антропологических учений, оперировавших понятием «народного духа» (определяющего специфику «этноса» = «народа»).
«Философским осмыслением» ламаркистского подхода стала антиэволюционистская по своей сути философия позитивизма. Огюст Конт (1798-1857) в шеститомном «Курсе позитивной философии» (1830-1842) обосновал её центральный тезис: наука познаёт не сущности, но лишь явления. Герберт Спенсер (1820-1903) в «Системе синтетической философии» (1862-1896), опиравшейся на огромный культурно-исторический материал, разработал и реализовал впечатляющую (и во многом продуктивную) позитивистскую методологию: ограничиваясь механистической концепцией эволюционного развития, основное внимание она уделяла созданию понятийных систем, упорядочивающих и организующих «положительные», экспериментально проверенные или наблюдаемые данные, «позитивные факты». Этот подход, в сочетании с критикой эволюционистских упрощений, оказал глубокое воздействие на развитие инструментально-теоретического аппарата ряда гуманитарных наук.
Основная задача, поставленная перед гуманистикой философской и научной революцией середины — второй половины XIX в., заключалась в установлении эволюции общественных форм, выявлении её древнейших этапов, которые соответствовали бы биологической древности человека и предполагаемым ранним ступеням антропогенеза. Отправной точкой были унаследованные от XVIII в. представления о «дикости» ( = охота и рыболовство), «варварстве» ( = земледелие, скотоводство, частная собственность) и «цивилизации» ( = города, письменность, государство). Эта периодизация первобытности была намечена Адамом Фергюссоном в «Очерке истории гражданского общества» (1767).
В 1860 г. берлинский этнограф и врач Адольф Бастиан опубликовал трёхтомный труд «Человек в истории». Исходя из тезиса о принципиальном единстве человеческой психики, Бастиан рассматривал развитие человеческой культуры как единый эволюционный процесс, начинающийся с исходных простейших форм. Лишь по мере развития каждый народ формирует свойственный ему круг «народных идей», которыми и определяются в дальнейшем этнокультурные различия.
Бастиан систематизировал обширный этнографический ма-
(119/120)
териал, касающийся фактов сходства культуры у народов, населяющих различные районы земного шара. Собранные им данные были выстроены в последовательную эволюционную цепь — от простых форм к сложным. В своих взглядах на источники развития, коренящиеся в человеческой психике, Бастиан представал как учёный-естественник, базирующийся на той же фактической основе, что и современные ему эволюционисты. При этом, однако, дальнейшее развитие сформулированных им аксиом в перспективе вело к вызреванию новой, этнологической парадигмы, которая в конце XIX столетия пришла на смену эволюционистской.
Решающим толчком к поиску источников развития первобытного общества внутри сферы социальных отношений явился в 1861 г. выход в свет книги швейцарского историка права Иоганна Бахофена «Материнское право». В противовес господствовавшей в социально-юридической мысли теории, опиравшейся на авторитет Библии, об изначальности патриархальной семьи, Бахофен, опираясь на глубокий и тонкий анализ юридических памятников древнеримского права, очертил основные этапы эволюции семейных отношений. К тождественным выводам о развитии от «гетеризма» к «матриархату» и затем «патриархату», независимо от Бахофена, пришел шотландский юрист Ф. Мак-Леннан, опубликовавший в 1865 г. книгу «Первобытный брак». Одновременно, в том же году, Дж. Леббок опубликовал «Доисторические времена» — первый абрис эволюции, основанный на археологических данных (упорядоченных в соответствии с впервые выделенными Леббоком периодами палеолита, неолита и ещё дискуссионной эпохой бронзы) и огромном сравнительно-этнографическом материале. Эволюционная школа в археологии не только содействовала решению собственных внутринаучных задач (таких, как периодизация), но и стремилась внести свой вклад в изучение истории человеческого общества и культуры.
Вершиной достижений эволюционизма в области исследования истории культуры стали работы Эдуарда Тайлора (1832-1917). В его книгах «Первобытная культура» (1871) и «Антропология. Введение в изучение человека и цивилизации» (1881) был сформулирован комплекс идей, которые стали методологической основой для объединения этнографии и археологии, антропологии и истории культуры в изучении по существу единого объекта — человеческого общества и культуры на ранних (доклассовых) этапах развития.
Общество и культура, по Тайлору, развиваются подобно органическому миру — от низших форм к высшим. При этом культура как целое может быть разделена на отдельные элементы, более или менее независимые друг от друга. В процессе развития они выстраиваются в эволюционные ряды, в которых более совершен-
(120/121)
ные элементы вытесняют менее совершенно
ные (на основе своеобразной «борьбы за существование», совершенствования культурных функций).
Различные ступени развития, пройденные человечеством в прошлом, можно было опознать в элементах этнографических культур первобытных народов; Тайлор, кроме того, первым обратил внимание на «пережитки» первобытности в народной культуре современных европейцев и выдвинул идею о необходимости их систематического изучения в сопоставлении с данными о «примитивных культурах». Так был найден один из методов реконструкции пройденных этапов развития (изучение «пережитков» в сочетании с этнографическими данными). Абсолютную хронологию этих этапов могла дать археология, воссоздававшая реальный и точно датированный контекст тех или иных культурных явлений, в последующем развитии превратившихся в «пережитки».
Принцип объединения этнографических и археологических данных, разработанный Тайлором, стал основой научной дисциплины, которую он назвал «антропология» (этот термин в дальнейшем был принят в данном, расширительно-комплексном значении англо-американской гуманистикой). Западноевропейские учёные других стран в том же значении чаще использовали термин «доистория», «преистория» (франц. — préhistoire, нем. — Vorgeschichte, Urgeschichte — «древнейшая история»). В марксистской литературе конца прошлого века вошло в употребление понятие «история первобытного общества». [4]
Основы историко-материалистической концепции первобытного общества были заложены американским историком и этнографом Льюисом Генри Морганом (1818-1881). В 1877 г. он опубликовал свой труд «Древнее общество», где даёт развёрнутое изложение социокультурной периодизации первобытной истории. Морган показал, как основная социальная ячейка первобытного общества — род развивается от архаичной (материнской) к позднейшей патриархальной форме, и выдвинул тезис о всемирно-исторической закономерности этого развития. По словам Энгельса, Морган в родовых связях североамериканских индейцев нашёл ключ к важнейшим, доселе неразрешимым загадкам древней греческой, римской и германской истории. Движущей силой развития, по Моргану, были материальные условия общества, а критерием периодизации — изменение этих условий, появление новых форм хозяйства, технологии, орудий труда. Как писал А.Л. Монгайт, в своих выводах он основывался «на сравнительном изучении современных примитивных народов, на распределении их экономики и общественных отношений в эволюционной последовательности и проецировании этой последовательности в прошлое человечества. Таким образом, обращение его системы в прошлое — это только гипотеза, которую могла подтвердить археология. Технологиче-
(121/122)
ские критерии системы предоставляли возможность применить её к археологическим данным, и это сделали археологи XX в.». [5]
Историческое место первобытного общества в системе социально-экономических формаций, закономерности его возникновения, развития и распада были раскрыты в одной из важнейших работ Ф. Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства» (1884). Опираясь на периодизацию Моргана, дополнив её данными о социальном развитии древних греков, римлян, германцев (германской первобытности и ранней истории Энгельс посвятил ряд специальных работ [6]), один из основоположников марксизма сформулировал и разработал центральную идею в изучении первобытности: последовательный процесс развития общественного разделения труда. Рубежи этого процесса — возникновение производящего хозяйства, первое крупное общественное разделение труда с отделением скотоводства от земледелия, выделение ремесла и обмена — совпадают с решающими сдвигами в общественной организации (расцвет матриархата, переход к патриархально-родовому строю, распад общинной собственности и установление военной демократии), которая в конечном счёте трансформируется в классовую структуру. Столкновение новообразовавшихся общественных классов взрывает старое общество, покоящееся на родовых союзах; его место заступает новое общество, организованное в государство.
Раскрывая место первобытного общества в последовательной цепи социально-экономических формаций, труд Энгельса в то же время давал методологические установки для понимания исторических взаимоотношений между исторически конкретными классовыми и доклассовыми, первобытными, «примитивными» обществами. Современная Энгельсу наука о первобытности приняла положение о закономерном эволюционном соотношении различных общественных структур, об исторически обусловленном сосуществовании обществ, находящихся на разных ступенях социального развития, о принципиальном единстве исходных стадий этого развития.
В то же время всё больше учёных стали проводить последовательный критический анализ представлений о первобытной истории, воплощённых в работах Моргана и других последователей эволюционизма. Эта критика сосредоточивалась на выявлении и изучении характерных для эволюционистов упрощений, вызванных стремлением распространить выявленные закономерности и стадии на все доступные изучению конкретные исторические общества (так, А.С. Уваров справедливо критиковал Мортилье, указывая, что в основе его периодизации лежат «более местные открытия, сделанные во Франции, чем основания, общие для всей Европы»). Слабым местом эволюционистов было прежде всего сравнительно-историческое изучение конкретных культур и обществ, именно тех неравномерностей раз-
(122/123)
вития, которые и с историко-материалистических позиций становились всё более значимым объектом изучения, особенно в поздних марксистских разработках.
Инструментально-теоретический аппарат для сравнительно-исторического анализа культур создали главным образом учёные, работавшие в последние десятилетия XIX — начале XX в., опиравшиеся на методологию позитивистской философии. В работах этнографов Л. Фробениуса, Ф. Гребнера, В. Шмидта, Ф. Ратцеля были сформулированы новые теоретические понятия: типы рассматривались не только как члены эволюционного ряда, но и как признаки определённых локальных общностей, культур или «культурных кругов». Картографирование этих элементов позволяло каждую культуру представить как определённый набор признаков (характеризующих, допустим, жилище, одежду, посуду, украшения, обряды, верования и т.п.). Перемещения элементов дают основания судить о взаимодействиях культур: переселениях, обмене, многоступенчатых торговых связях, завоеваниях, различных взаимоналожениях и скрещиваниях «культурных кругов», в результате которых могли возникнуть новые культуры. Первобытная история из линейно- ступенчатой схемы эволюционистов превращается в мозаичную, увлекательную своей конкретностью картину существования и взаимодействия бесчисленных, исторически своеобразных обществ.
Новый теоретический аппарат, базировавшийся на понятии «культура», открывал возможности для разных вариантов объяснения культурных изменений: наряду с эволюцией это могли быть влияния, в результате которых в одну культуру проникали элементы другой («диффузионизм»), распространение особо выразительных элементов могло объясняться передвижением населения («миграционизм»). Та и другая интерпретация в исследовательской практике обычно не столько дополняла эволюционную, сколько противопоставлялась ей.
Тезису о прогрессе, основанном на развитии материального производства, был противопоставлен постулат о связующем культуру вечном и неизменном «народном духе» как основном двигателе истории. На смену эволюционизму выдвигался «этнологизм» — учение о взаимодействии народов, этносов, нерасторжимо связанных и отождествляемых со своими культурами. Безусловной заслугой «этнологии» тех десятилетий следует признать саму постановку вопроса о взаимосвязи «культура — этнос». Однако, абсолютизируя эту взаимосвязь и объясняя её извечными качествами «народного духа», разделившими народы раз и навсегда на творческие и нетворческие, этнологическая методология в гуманистике вела, в своих крайних проявлениях, к теоретическому обоснованию расизма и фашизма. Она возводила «в одностороннюю теорию, в одностороннюю систему тактики то одну, то другую черту» действительного историче-
(123/124)
ского развития, противопоставляя их как взаимоисключающие: «А действительная жизнь, действительная история включает в себя эти различные тенденции, подобно тому, как жизнь и развитие в природе включают в себя и медленную эволюцию, и быстрые скачки, перерывы постепенности». Сведéние первобытно-исторического процесса либо к волнообразным (диффузия), либо к молниеносным (миграция) распространениям элементов культуры как воплощений «народного духа» могло в конечном итоге привести (и приводило) к ещё более упрощённым и обедненным схемам, по сравнению с эволюционистской.
Инструментальный аппарат «этнологической парадигмы», однако, безусловно отвечал объективным потребностям в систематизации и организации конкретного исследовательского материала. В перспективе позитивистская методология развивалась в направлении специальной разработки общих проблем научной теории, утверждения их в широком контексте современной логики и лингвистики, создания «аналитической философии» и, в дальнейшем, формирования структурализма. Этот метод в конечном счёте стал основой обширного и целостного исследовательского направления, охватившего лингвистику, психологию, фольклористику, этнологию, эстетику и т.д. В изучении истории первобытного общества структуралисты, прежде всего Клод Леви-Стросс и его школа, к началу 1930-х годов добились качественных сдвигов, по сравнению со своими предшественниками-позитивистами Э. Тайлором, Г. Спенсером и др. Таким образом, перспектива развития позитивистской методологии, открываясь «этнологической парадигмой», объективно вела к несомненным достижениям и, следовательно, отвечала глубоким внутренним потребностям гуманитарного комплекса знаний.
Однако реализация этнологической парадигмы, сменившей эволюционистскую, проходила в обстановке жестокой классовой, политической, идейной борьбы, развернувшейся в мире с начала XX столетия. Как в начальных, так и на заключительных фазах развития, этнологическая парадигма вместе со всем комплексом гуманистики противоречиво, нередко взаимоисключающе отражала острейшие идейно-политические коллизии современности. Истоки этих коллизий, лежавшие, в общем, за пределами собственно гуманистики, в той или иной мере деформировали развитие едва ни любого направления научной мысли XX в.
Относительно спокойные, по сравнению с социальными бурями последующих десятилетий, 1880-1890-е годы, были временем поступательного развития новой методологии. Подводились итоги предшествующего этапа. В ходе конкретно-исторических обобщений накопленного и систематизированного материала неизбежно вскрывалась ограниченность эволюционистской парадигмы, получившей, однако, повсеместное призна-
(124/125)
ние. Интенсивно накапливались и новые данные, упорядочивавшие и расширявшие эпистему археологического знания.
Особенностью развития собственного, специфического научного аппарата археологии стало то обстоятельство, что фундаментальные её понятия были выработаны на разных этапах существования эволюционистской парадигмы: понятие «тип» вошло в археологию в эпоху блистательного торжества дарвинизма, оптимистической уверенности в универсальности идеи прогрессивной эволюции; понятие «культура», генерализующее типы артефактов и выявляющее скрытую за ними историческую общность древних людей, было заимствовано из этнографии в период разочарования в этой универсальности, скепсиса относительно познаваемости развития вообще, относительности самого понятия «прогресс» в исторической перспективе. Кризис методологии вёл к кризису метода. Новые понятия и интерпретации не столько развивали, сколько отрицали старые. К концу столетия нарастало количество фактологических публикаций, впечатляющих по охвату материала, но тривиально-беспомощных в выводах.
Исключительно ценные по объёму фактических данных, эти своды, конечно, сыграли важную роль в дальнейшем развитии археологического знания. Однако если отвлечься от революционизирующей сознание фактической новизны сведений об отдалённейших эпохах человеческого прошлого, от впечатляющей картины единства развития, в методологическом плане анализ древних обществ приобретал всё более описательный характер, приближаясь в известной мере к российской «бытописательской археологии». Таковы крупнейшие археологические обобщения рубежа веков: «Человечество в доисторическую эпоху» (1893) Любора Нидерле, «Доисторический человек» (1912) Гуго Обермайера. Так же строились и обобщающие труды по отдельным разделам археологии — от каменного века до начала исторических времен.
3. «Великие археологические открытия» рубежа XIX-XX вв.
и развитие представлений о глобальном историческом процессе. ^
Реализация эволюционистской парадигмы, создание в её рамках основ понятийного аппарата археологии, а затем разворачивающийся кризис этой парадигмы — одна из сторон развития археологической науки 1870-1890-х годов. Другая — динамичный рост объёма знаний, открытие новых культур, формирование новых разделов археологии, постепенно охватывающих всё глобальное пространство земного шара. Продолжалась и достигла своего апогея «эпоха великих археологических открытий» — начатое Ф. Шампольоном вовлечение в сферу евро-
(125/126)
пейского исторического знания исчезнувших, забытых или просто неведомых древних цивилизаций, обнаруживаемых археологами во всех частях света.
Древний Египет в Северной Африке стал объектом вполне самостоятельной науки — египтологии — уже к середине XIX столетия. В 1880 г. здесь начинает свою деятельность британский математик, химик и археолог Уильям Флиндерс Петри (1853-1926), посвятивший древностям Египта 46 лет жизни. Многолетние и планомерные исследования пирамид, раскопки Навкратиса, храма Рамзеса в Нешебе и многих других монументальных памятников сочетались у Петри с углублённым анализом и систематизацией всех категорий находок, вплоть до керамики и мелкой пластики. В серии его монографий исследованы историческая география Египта, топография древнеегипетских городов. В 1894 г. началось издание трехтомной «Истории Египта» Флиндерса Петри, впервые раскрывшей начальный период египетской цивилизации, «додинастический Египет».
Наряду с этим наибольшее значение не только для египтологии, но и для ряда других разделов археологии, исторически связанных со Средиземноморьем, имела его хронологическая система, основанная на классификации и датировке произведений древнеегипетского прикладного искусства. Разработанная У.Ф. Петри шкала абсолютных дат стала базой для хронологических систем древностей Эгейского мира, Малой Азии, Юго- Восточной Европы, а при посредстве этих систем — для абсолютной хронологии более отдалённых регионов.
Древности Двуречья в западной части Азии раскрыли перед наукой ещё одну, древнейшую в Старом Свете, цивилизацию — шумерскую. В 1877 г. раскопки шумерских теллей в низовьях Тигра начал французский консул Эрнест де Сарзек. Его работы продолжались до 1881 г., а известнейшая из находок — статуя правителя города-государства Лагаша Гудеа, стала украшением Лувра. С 1888 по 1900 г. систематические и планомерные раскопки шумерских поселений вела американская экспедиция Пенсильванского университета; несколько позднее начала работы в Месопотамии экспедиция Германского восточного общества. За сравнительно короткое время были получены многочисленные и надёжные данные о высокоразвитом ирригационном земледелии, бытовой, дворцовой и храмовой архитектуре, изобразительном искусстве, письменности, религии и науке, политической организации, языке и истории шумеров, по словам В.А. Городцова, «замечательного народа, по-видимому, стоявшего во главе культурного развития человечества в продолжении всей поры медных орудий». [7]
Центральный из памятников Двуречья — овеянный легендами Вавилон — стал объектом работ, организованных в конце 1890-х годов Берлинским музеем. В 1899 г. экспедиция под ру-
(126/127)
ководством Роберта Колдевея раскрыла монументальные оборонительные сооружения города, построенные около 570 г. до н.э. Навуходоносором. Размеры и планировка вавилонских стен довольно точно соответствовали их описанию у Геродота. Экспедиция Колдевея исследовала «сады Семирамиды», библейскую Вавилонскую башню (зиккурат Э-темен-анки, с шириной основания 90 м и такой же первоначальной высотой). Синие изразцы с величественными изображениями шагающих животных, которые украшали башни и арку Ворот Иштар, а также стены Дороги Процессий, были сняты и доставлены в Берлин, где ими облицевали стены специально построенного музейного зала, в точности воспроизводившего пропорции и размеры вавилонских построек. Вавилон предстал таким, каким он был накануне взятия его войсками персидского царя Кира.
Древняя Персия после расшифровки в 1846 г. Бехистунской надписи, которая стала первым достоверным историческим документом державы Ахеменидов, выступала частью особого и своеобразного культурного мира, включавшего, кроме Ирана, Мидию и Парфию, Бактрию и Согдиану. Древности этих стран становятся объектом всё более пристального внимания. В 1870-х годах в Британский музей поступил так называемый «Амударьинский клад» — набор вещей VI-V вв. до н.э., видимо, из случайных находок в Кобадианском оазисе. Опубликованные в специальном издании лишь в 1926 г., эти вещи тем не менее задолго до публикации стали широко известны исследователям. Золотые пластины с рельефными изображениями божеств, геральдических орлов, сфинксов, животных, людей в характерных одеяниях («изображение сака»), браслеты, ножны кинжала, золотые и серебряные сосуды, наряду с открытыми в России скифскими древностями впервые приоткрывали мир художественных образов и традиций, объединявший древнее месопотамское искусство с кочевническим искусством евразийских степей.
В 1880-х годах французские археологи начали раскопки в Сузах. Работы де Моргана, Дьёлафуа положили начало систематическому изучению археологических памятников Персии. В 1894 г. шах Ирана предоставил французским археологам право вести раскопки памятников по всей территории страны с условием, чтобы половина находок оставалась в Иране. На рубеже веков обширные районы Переднего Востока и Средиземноморья стали ареной бурной археологической деятельности. Начинается исследование Хаттусы — столицы хеттов, и Карфагена; многолетние раскопки велись в финикийском Сидоне и эллинистическом Пергаме. Мир древневосточных цивилизаций, переживших первый расцвет в IV-III тыс. до н.э. и на тысячелетия опередивших классическую античность (передавая ей богатое культурное наследие), был открыт археоло-
(127/128)
гами на двух континентах — в Передней Азии и Северной Африке.
В эти же десятилетия (1881-1894) археологи Альфред Моудсли и Эдвард Томпсон на американском континенте исследовали города юкатанских майя: Чичен-Ицу, Копан, Тикаль, Ишкун, Паленке. Ступенчатые пирамиды, поражающие своим сходством с вавилонскими зиккуратами, скульптурные стелы, рельефы и надписи, золотые, медные и нефритовые изделия представили человечеству ещё одну забытую цивилизацию, но на противоположном побережье Атлантики. Материалы раскопок памятников майя составили особую «Коллекцию Моудсли», поступившую в Британский музей.
Неизвестные цивилизации, казавшиеся в лучшем случае древней легендой, мифом, обнаружились и у истоков европейской культуры. Если в области археологических методов «королём науки» был Оскар Монтелиус, то титул «Колумба археологии» тех времён, бесспорно, заслужил первооткрыватель легендарной гомеровской Трои.
Генрих Шлиман (1822-1890) начал свой жизненный путь в мекленбургской лавочке в качестве «мальчика», нанявшись юнгой, бежал на торговый корабль. В 1846 г. он поселился в Петербурге, где провёл четверть века. «Богатый петербургский коммерсант», — назовёт его позднее В.А. Городцов. Шлиман, действительно, разбогател; но капиталы, нажитые в России, были нужны ему лишь для достижения одной цели — найти Трою.
«Илиада» Гомера ещё в детстве поразила его воображение. С удивительной настойчивостью Шлиман без малого пятьдесят лет стремился увидеть и показать миру руины Илиона, пройти шаг за шагом по следам событий, воспетых в гомеровских гекзаметрах, каждой строке которых он верил безусловно.
В 1868 г. Шлиман отправился из Петербурга в первое научное путешествие — на остров Итаку. Свой путевой дневник он назвал «Археологические изыскания Генриха Шлимана».
Цель этих изысканий была достигнута два года спустя, когда у турецкой деревни Эски-Гиссарлык, на правом берегу р. Скамандра Шлиман действительно обнаружил руины Трои. В 1871-1873 гг. он начал свои первые раскопки. Семь последовательно сменивших друг друга древних городов открылись перед взором исследователя. Во втором из них, сгоревшем в огне пожара, был найден великолепный набор украшений, который Шлиман определил как «клад Приама». Троя была найдена. Истинность Гомера подтверждена.
Шлиман отправился исследовать другие города гомеровских поэм. В 1876 г. он предпринял раскопки «златообильных Микен» и нашёл циклопические сооружения укреплений, монументальные царские могилы, в одной из них — золотую «маску
(128/129)
Агамемнона». Эти исследования продолжались до 1878 г. одновременно с раскопками в Тиринфе.
В этих работах вместе со Шлиманом участвовал архитектор и археолог, опытный исследователь Олимпии Вильгельм Дёрпфельд (1853-1940). В 1878 г. Шлиман и Дёрпфельд возобновили раскопки Трои (1890-1894 гг.), которые после смерти Шлимана продолжал Дёрпфельд. Дёрпфельд сумел исправить многие из методических ошибок первооткрывателя, разработал научную стратиграфию Трои и определил абсолютные даты в общей сложности девяти строительных периодов — от 2750 г. до н.э. вплоть до римского времени.
Троя и её материалы стали основой хронологической шкалы для эпохи, начинающейся с III тыс. до н.э. Вскоре после окончания её раскопок, в 1894-1895 гг., Британский институт в Афинах провел исследование телля Филакопи на Кикладах, первого после Трои многослойного поселения в Эгейском бассейне.
Пять лет спустя Артур Эванс (1851-1941) продолжил цикл исследований, начатый работами Шлимана. В 1900 г. он приступил к раскопкам памятника, который в программе Шлимана был следующим после Тиринфа — Кносса на Крите. Работы Эванса, продолжавшиеся четверть века, привели к созданию минойской периодизации.
Троя, Киклады, Микены, Кносс, связанные, с одной стороны, с абсолютной хронологией древностей Египта, разработанной Флиндерсом Петри, с другой — многочисленными аналогиями (прежде всего бронзовых изделий), стягивали в единую систему общеевропейских дат памятники бронзового века Юго-Восточной, Средней, Северной Европы. В совокупности эти памятники создавали принципиально новые контуры европейской доистории.
Шёл процесс формирования новой методологии: открытые археологами древние «цивилизации» всё чаще называли «культурами» — «эгейская культура», «кикладская культура», «минойская культура».
Была выявлена принципиально важная, не замечавшаяся ранее направленность культурных импульсов: из Малой Азии через Грецию и Балканы в Среднюю Европу. В 1888 г. румынские археологи начали исследование многослойного неолитического поселения Кукутени, памятника, сопоставимого с древнейшими «теллями» Эгейского мира. Через два десятилетия целенаправленными усилиями исследователей разных стран был выявлен обширный круг раннеземледельческих культур, связывающий Малую Азию, Балканы, Подунавье, Поднепровье и находящийся, по выражению Гордона Чайлда, «у истоков европейской цивилизации». [8]
Новые открытия определили многолетние и масштабные перспективы исследований, которые должны были привести
(129/130)
мировую археологическую науку к постановке и решению кардинальных вопросов древнейшей истории. Культурный контекст научного движения, в который постепенно вовлекалась российская археология, динамично расширялся и углублялся, и, едва освоив современные ей достижения западноевропейской науки, археологическая мысль России должна была искать собственные пути к решению новых, масштабных и вдохновляющих исследовательских задач.
[1] Монгайт A.Л. Археология Западной Европы. М., 1973. С. 24-26, 30-35.
[3] Daniel Glyn. A Hundred and Fifty Years of Archaeology. Ducrworth. 1975, p. 126-130, 169-172, 178-189.
[4] История первобытного общества. Общие вопросы. Проблемы антропосоциогенеза / Отв. ред. Ю.В. Бромлей. М., 1983. С. 92-189.
[5] Монгайт А.Л. Археология Западной Европы. С. 34.
[6] Клейн Л.С. Фридрих Энгельс как исследователь раннегерманского общества // Вестн. Ленингр. ун-та. 1970. №1. С. 20-33.
[7] Городцов В.А. Бытовая археология: Курс лекций, читанный в Московском археологическом институте. М., 1910. С. 64-65.
[8] Чайльд Г. У истоков европейской цивилизации. М., 1956. С. 121-139.
|