 Г.С. Лебедев
История отечественной археологии. 1700-1917 гг.
// СПб: Изд-во СПбГУ. 1992. 464 с. ISBN 5-288-00500-1
(в выходных данных на с. 2 опечатка: 1971 вместо 1917)
Скачать полностью: .djvu, 19 Мб
Часть I.
Становление научных центров археологии в России (1700-1871).
Глава II.
Зарождение археологии в России.
«Период учёных путешествий» (1700-1825).
1. Петровские преобразования и отношение к исторической науке.
Создание Кунсткамеры. Деятельность В.Н. Татищева. ^
Преобразования государственного строя, системы управления, армии и флота, экономики, денежного обращения, культуры и образования, строительство новых городов и крепостей, включая и новую столицу страны, двадцатилетняя война, вернувшая России выход к Балтийскому морю — все эти деяния Петра I поглотили энергию целого поколения русских людей и превратили в первой четверти XVIII в. средневековую Московию в одно из могущественных государств Европы нового времени, Российскую империю. И для россиян, и для внешнего мира
(51/52)
насущной духовной потребностью стало осознание роли и места страны и народа, исторического пути России и Европы.
Вскоре после перелома в Северной войне, первых успехов в государственном и культурном строительстве появляются и первые опыты подведения итогов и оценки произведённых перемен. «Рассуждение о премудрых, храбрых и великодушных делах его величества государя Петра I» вице-канцлера П.П. Шафирова, опубликованное в Петербурге в 1717 г., было пронизано стремлением показать глубокую обусловленность, своего рода закономерность произведённого «метаморфозиса», в результате которого Россия заняла собственное и при этом новое место среди европейских держав.
Растёт интерес и к истории зарубежных стран. В 1718 г. на русском языке было издано «Введение в историю европейскую» Самуила Пуфендорфа, тот самый «Пуфендорфий», по которому изучали историю первые поколения российской дворянской интеллигенции. Пуфендорф был историком шведской великодержавной монархии, и его труд, посвящённый Швеции, главному военно-политическому противнику петровской России, следовало дополнить для россиян книгами, основанными на отечественном историческом материале.
В 1719 г., по распоряжению Петра, был составлен «Краткий летописец», своего рода конспект русской истории. В 1720 г. Пётр издал указ, согласно которому требовалось «во всех монастырях, обретающихся в Российском государстве, осмотреть и забрать древние жалованные грамоты и другие куриозные письма оригинальные, также книги исторические, рукописные и печатные, какие где к известию найдутся». Этим указом было положено начало систематичной работе по созданию фонда отечественных исторических источников допетровской историографии. Но одновременно первые российские историки создали краткие очерки, обрисовывающие «ядро Российской истории» (так назывался один из них), разрабатывали теоретические вопросы: в трудах Гавриила Бужинского, Дмитрия Кантемира и особенно Феофана Прокоповича обсуждалась периодизация всемирной истории, аспекты исторического знания, исторические формы государственности, проблема достоверности исторических исследований. Следует отметить, что наиболее талантливый и эрудированный деятель петровской поры — Феофан Прокопович, получивший образование в Киеве, крупнейшем культурном центре XVII — начала XVIII в., блестяще владел материалом греческой и римской, западноевропейской и русской истории, и при этом большое значение придавал вещественным источникам. Они, утверждал Феофан, древнее письменных и часто во многом достовернее «молвы». [8]
Первый этап становления исторической науки в петровской России, переступавшей рубеж, отделяющий научное исследование от традиционной позднесредневековой историографии, на-
(52/53)
чатый ещё «Скифской историей» А.И. Лызлова, был завершён трудами В.Н. Татищева, который в своей «Истории Российской» не только обобщил обширнейший комплекс письменных источников (частью позднее утраченных и известных лишь благодаря татищевскому изложению). Важно и то, что в своих представлениях о ходе отечественной истории Татищев опирался на достаточно стройную концепцию общественного развития. И лежащая в основе её схема, согласно которой такие общественные формы, как семья, род, город, государство, последовательно развиваются одна из другой, практически господствовала в русской исторической науке вплоть до 1917 г.
Историю человечества Татищев делил на четыре периода: первый — дописьменный, второй начинался с изобретения письма, третий — от появления христианства, четвёртый — с изобретения книгопечатания. Развитие просвещения зависело от государства, следовательно, развитие государства, по Татищеву, составляло стержень исторического процесса.
Как и Феофан Прокопович, Татищев особо выделял дописьменный период, в освещении которого решающая роль должна принадлежать вещественным древностям. В этом контексте и следует воспринимать первые действия и акты, которые были направлены на создание, наряду с письменными, фонда вещественных источников.
Первые в России археологические раскопки провёл не позднее 1710 г. петербургский пастор Вильгельм Толле. В Старой Ладоге, древнейшем древнерусском центре поблизости от Петербурга, он исследовал курганы. Найденные в них погребальные урны, вещи, восточные монеты Толле сравнивал, по-видимому, с известными к тому времени древностями Северной Германии и Скандинавии, отнеся их к «готскому племени». Со смертью Толле эти изыскания в окрестностях Петербурга прекратились. Однако вскоре началась целенаправленная работа по созданию отечественного фонда древностей. [9]
13 февраля 1718 г. в Петербурге указом Петра I была основана Кунсткамера. Царь предписывал: «Ежели кто найдёт в земле или в воде какие старые вещи, а именно: каменья необыкновенные, кости человеческие или скотские, рыбьи или птичьи, не такие, какие у нас ныне есть, или и такие, да зело велики или малы перед обыкновенными, также какие старые надписи на каменьях, железе или меди, или какое старое, необыкновенное ружье, посуду и прочее всё, что зело старо и необыкновенно — также бы приносили, за что будет довольная дача». [10]
Создавая этот перечень «экспонатов», собираемых в Кунсткамеру, Пётр, видимо, достаточно ясно понимал место среди них «вещественных древностей». В 1715 г. уральский заводчик Демидов преподнёс царскому семейству «богатые золотые бугровые вещи» (возможно, перехваченные у сибирских корреспон-
(53/54)
дентов Витсена). Последовал устный приказ Петра о розыске в Сибири подобных же вещей для Кунсткамеры. В 1716 г. сибирский генерал-губернатор князь Гагарин прислал в Петербург первую партию древних золотых изделий. Эти находки (более 80 экз.) составили ядро Сибирской коллекции Петра I.
Внимание к древностям не ограничивалось их коллекционированием. Пётр хорошо знал о местах находок мамонтовых костей в Костёнках под Воронежем (в 1701 г. он показывал их голландскому путешественнику Корнелиусу де Брюину). Перед персидским походом (1722 г.) Пётр побывал на Волге в Болгаре и осмотрел руины древних памятников. Результатом этого посещения стало распоряжение: «Отправить немедленно к остаткам разорённого города Булгара несколько каменщиков с довольным количеством извести для починки повреждённых и грозящих упадком строений и монументов, пещись о сохранении оных и на сей конец всякий год посылать туда кого-нибудь осматривать». [11] Таким образом, впервые в истории России были предприняты меры по реставрации и охране памятников. После вступления русских войск в Дербент, крупнейшую из крепостей Каспийского побережья Кавказа, Пётр распорядился произвести обмеры древних укреплений города, скопировать надписи на зданиях. Изображение стен Дербента запечатлено на наградной медали персидского похода.
Этот поход для самого Петра стал своего рода «учёным путешествием». После двадцати лет, проведённых в походах и на полях сражений в России, на Украине, в Прибалтике, Польше, Пруссии, он внимательно всматривался в памятники новых для него восточных культур, ясно сознавая значение для России её исторических связей с Востоком.
Своей организационной деятельностью в «музейно-реставрационной сфере», при всей её эпизодичности, Петр заложил основы научного отношения к древностям. Дальнейшее развитие исторических исследований, их методическое оформление и формирование научного подхода прежде всего связано с деятельностью В.Н. Татищева — крупнейшего русского историка XVIII столетия.
Василий Никитич Татищев (1686-1750), создатель «Истории Российской» и энциклопедического «Лексикона», был одновременно историком и географом, философом и экономистом, этнографом и филологом. Его личность — одна из самых ярких среди «учёной дружины» петровского и послепетровского времени. В 1720 г. для устройства горных заводов он был направлен Петром в Сибирь. Здесь Татищев обратил внимание на находки костей мамонта — того самого «волота», что тревожил умы ещё в XVII столетии. Татищев провёл подробнейшие изыскания, и его исследование находок останков мамонта («Сказание о звере мамонте») — первое в мировой науке. Собранные в Сибири сведения он сравнил с данными о находках костей мамонта
(54/55)
в европейской части России, Польше, Франции и Италии. Вывод о том, что эти кости принадлежат вымершей породе зверей, стал достоянием мировой науки. В 1724 г. (во время поездки в Швецию) Татищев опубликовал свою работу на латинском языке, в Acta literaria Sveciae — она является единственной прижизненной публикацией учёного. [12]
В 1734 г. для управления казёнными заводами Татищев направился на Урал, где развернул большую работу по геодезической съёмке и землеописанию Урала и Западной Сибири. По его поручению геодезисты Василий и Иван Шишковы работали в Томском, Красноярском, Кузнецком уездах; провели первую целенаправленную палеографическую фиксацию обширных регионов; особое внимание при этом, под специальным надзором Татищева, уделялось съёмкам и описанию памятников древности.
В 1734 г. Татищев разработал анкету для сбора сведений. Она содержала 92 вопроса по географии и истории края. Первый опыт анкетирования оказался неудачным. В 1737 г. он разработал новую анкету, состоящую из 198 вопросов. Татищев требовал от своих информаторов описаний, зарисовок и чертежей остатков древних построек, каменных изваяний, произведений искусства, утвари, оружия, воспроизведения надписей. На этот раз «ведомости» были получены из ряда уездов. Метод научного анкетирования вплоть до 1914 г. оставался в арсенале средств русской археологии.
В 1743-1745 гг. Татищев занимал пост губернатора в Астрахани. Геодезические работы по методике, испробованной уже в Сибири и на Урале (включая обследование памятников), были развёрнуты на Кубани, Тереке и Куме. По ходу их были составлены описания и планы городищ Северного Кавказа. Татищев собирал данные о золотоордынских и древнерусских городищах (он посетил также Булгар, Биляр, был в Ольвии, «где доднесь крепость видима»). Планы Булгара и хазарской крепости Саркал [Саркел], владимирских Золотых ворот и Дмитриевского собора были приложены к тексту его «Истории Российской».
На протяжении всей жизни В.Н. Татищев вёл интенсивную переписку с российскими учёными-историками: Феофаном Прокоповичем, И.И. Неплюевым, П.И. Рычковым, петербургскими академиками Г.З. Байером, И.Г. Гмелиным, Г.Ф. Миллером. В 1748 г., подводя итоги своим занятиям и знаниям о вещественных древностях, он писал о необходимости особого справочного пособия: «Я о подземностях и окаменелостях хотя разные книги на немецком языке имел и ещё имею, но желал бы видеть, чтобы для чести и пользы Академии и народа хотя бы краткое на нашем языке издать». Итак, Татищев полагал необходимым для дальнейшего развития отечественной исторической науки, издание, которое стало бы российским «Руководством по археологии».
(55/56)
2. Петербургская Академия наук. Сибирские путешествия. ^
Рационализм, торжествовавший свои победы в науке, культуре, философии конца XVII-XVIII столетий, выдвинул требование разностороннего, энциклопедического познания окружающей действительности. В полной мере это требование проявилось в структуре и деятельности созданной в 1725 г. Российской Академии наук.
Проект академии и университета Пётр вынашивал более четверти века. Он неоднократно обсуждал его с великим философом, математиком и историком Готфридом Вильгельмом Лейбницем, со своими русскими сподвижниками — В.Н. Татищевым, Феофаном Прокоповичем, А.К. Нартовым, Ф.С. Салтыковым. Открытая уже после смерти Петра, Академия начала свою работу, стремясь следовать его предначертаниям.
Методологические установки учёных XVIII в. на энциклопедическое познание совпадали с практическими потребностями государства. Российскому государству крайне важно было открыть и освоить собственные природные богатства, создать систему удобных путей сообщения, определить численность и состав населения, усовершенствовать административную структуру. Оптимальной формой научной работы в этих условиях были «учёные путешествия», завершавшиеся подготовкой сводных описаний, справочников, атласов. В программу этих экспедиций на равных основаниях включались задания по ботанике, зоологии, минералогии, географии, этнографии, геодезии, астрономии и пр. Приглашённые в Россию специалисты высокой квалификации, так же, как и первые русские учёные, ясно сознавали, какие безграничные исследовательские возможности раскрывались перед ними на этой, по словам Лейбница, «девственной земле, где ещё так много неописанных растений, животных, минералов и других объектов из царства природы». [13]
Генеральная программа работ по сплошному обследованию и картографической съёмке России была намечена Петром I ещё в 1712 г. К её осуществлению удалось приступить лишь в 1720-е годы, когда по заданию царя во главе первой научной экспедиции в Сибирь был отправлен врач и натуралист из Данцига Даниель Готлиб Мессершмидт. [14] Он провёл в Сибири семь лет (1720-1727) и обследовал Иртыш, Енисей, Подкаменную Тунгуску, Лену, Байкал, Обь. Пять томов дневника содержат огромное количество сведений о полезных ископаемых, животных, птицах, рыбах, насекомых, растениях, о сибирских народах, их образе жизни, верованиях, обрядах, ремёслах. Весь собранный экспедицией материал поступил в Академию наук и Кунсткамеру.
В поле зрения исследователя оказались и сибирские древности. Мессершмидт подробно описал деятельность «бугровщи-
(56/57)
ков», отметив, что они находят в курганах «много золотых и серебряных вещей... состоящих из принадлежностей конской сбруи, панцирных украшений, идолов и других предметов». Он же впервые описал окуневские каменные стелы. Мессершмидту принадлежит одно из первых стратиграфических наблюдений: если такой надгробный камень «...употреблён на могильную плиту, то конечно не все могилы одинаково древни, а следовательно, и вырытые из них вещи... также должны быть различаемы».
Близ Абаканска Мессершмидт провёл раскопки кургана, оставив в дневнике его подробное описание. «Заставил же г. доктор копать здесь потому, что хотел узнать, каким образом эти язычники в старину устраивали свои могилы. С этой целью он набросал также небольшой эскиз».
Раскопки, описания, стратиграфические наблюдения, чертежи и зарисовки — вот арсенал имевшихся к первой четверти XVIII в. методов археологического исследования, который был апробирован в Сибири в 1722 г.
В 1725-1730 гг. состоялась Камчатская, а в 1733-1743 гг. — Великая сибирская экспедиции; общее руководство их работами осуществлял Витус Беринг, выполнявший задание Петра (подсказанное Лейбницем) —найти проход между Азией и Америкой. Но наряду с этим экспедиции (особенно в 1733-1743 гг.) решали целый комплекс исследовательских задач. Результаты были воплощены в «Описании земли Камчатки» С.П. Крашенинникова, «Путешествии по Сибири» и «Флоре Сибири» И.Г. Гмелина, «Истории Сибири» Г.Ф. Миллера (изданной, правда, лишь в советское время).
Основные археологические наблюдения во время Сибирской экспедиции принадлежат Миллеру и Гмелину. В 1734 г. Миллер провёл под Усть-Каменогорском раскопки курганов с целью «установить внутреннее их состояние и положение костей». Гмелин, вслед за Мессершмидтом, внимательно ознакомился с деятельностью «бугровщиков», приёмами их работы и записал, что «гробокопатели также подметили некоторые общие правила, которых древние... придерживались при погребении своих покойников». Далее он привёл выработанную кладоискателями своеобразную «эмпирическую классификацию» сибирских погребальных памятников.
Вместе с другими методическими рекомендациями археологические наблюдения были суммированы в рукописной инструкции, составленной Г.Ф. Миллером для адъюнкта Академии И.Э. Фишера, который должен был продолжить работы в Сибири. Инструкция состояла из шести параграфов: §1 — о ведении журнала, §2 — географические описания, §3 — города и земли, §4 — архивы, §5 — древности, §6 — нравы и обычаи. Параграф о древностях был развёрнут в сто статей: Миллер подробно излагал принципы описания, фиксации, сопоставления,
(57/58)
хронологического определения древностей; здесь же имелся и один из первых примеров «принципа актуализации», этнографических сопоставлений «старинных предметов с нынешними вещами различных народов», что позволяло определить функциональное назначение древних предметов. Древности воспринимались исследователями первооткрываемого для мировой науки азиатского края державы отнюдь не как забавные диковины, или часть ландшафта. «Главнейшая цель при исследовании древностей этого края должна, конечно, заключаться в том, чтобы они послужили к разъяснению древней истории обитателей его», — писал в 1740 г. Миллер.
Научная и даже сравнительно «популярная» (например, «С.-Петербургские ведомости») литература 1730-1740-х годов достаточно последовательно осваивала основы этого историко-познавательного отношения к древностям: «Глиняные сосуды при этом не следует оставлять без внимания» (т.е. в круг возможных источников впервые вводится «керамика», одна из важнейших категорий наиболее массового, хотя внешне не всегда эффектного, археологического материала); в поле зрения историков должны находиться и кремнёвые орудия, которые «у наших древних предков вместо военного оружия были», — явный отзвук североевропейских дискуссий. Сибирский опыт исследований сопрягался с общеевропейской наукой, и в полном объёме его стремились перенести на научное освоение других территорий Российского государства. В 1768-1774 гг. новые академические экспедиции были направлены на Урал и в Сибирь — П.С. Паллас, И.Г. Георги, И.И. Лепехин, в Поволжье — И.И. Лепехин, И.Г. Георги, Северное Причерноморье — П.С. Паллас. Античные памятники, пещерные города и средневековые укрепления Крыма, древние рудники Урала, курганы, городища, селища, «каменные бабы» — вот круг памятников, введённый в русскую науку к началу 1770-х годов.
Привычным приёмом исследования становились раскопки курганов. После работ Д.Г. Мессершмидта (1722 г.), Г.Ф. Миллера (1734 г.), в 1763 г. генерал А.П. Мельгунов раскопал под Елисаветградом, на Украине «Литую могилу»; до сих пор это самый ранний из известных науке скифских курганов (так называемый «мельгуновский клад» — комплекс VI в. до н.э.: золотые вещи, преподнесённые Екатерине II, хранятся в Эрмитаже). В 1772 г. акад. П.С. Паллас провел новые раскопки курганов в Сибири.
В методическом отношении эти исследования древностей находились на общеевропейском уровне. Масштабы работ, тесно связанных с административно-промышленным освоением окраин страны (Сибирь, Причерноморье), систематическое привлечение лучших научных сил, которыми располагала Россия, руководство ими со стороны Академии наук — всё это обеспечило не только рост вещественного фонда, но (что гораздо важнее) по-
(58/59)
зволяло приступить к формированию основных, исходных элементов отношения к древностям как к историческим источникам. Вряд ли правомерно рассматривать археологические исследования этого времени лишь как часть географических. Они входили в состав более сложного, энциклопедического по характеру комплекса задач, и географические «путешествия» были лишь формой осуществления, а отнюдь не исчерпывали содержания этого комплекса.
Древности осознавались как источники, причём единственные и не имевшие письменной традиции, «истории» в принятом тогда смысле слова. Само описание вещественных и монументальных древностей, по мысли их исследователей, создавало некую историческую картину жизни сменявших друг друга народов.
Более углублённая разработка наметившихся методов — собственно археологических, а также этнографических параллелей, сопоставлений с собранными в Сибири письменными источниками, приостановилась в последней четверти столетия. Освоение Сибири царским правительством было сравнительно краткосрочной кампанией; тот же характер кампании вынужденно имели и сибирские «учёные путешествия».
3. Культура классицизма XVIII в. и античная археология в России. ^
Рационалистический энциклопедизм закономерно перерастал в классицизм XVIII в., стремившийся представить весь мир как гармоничное целое, подчинённое упорядоченной системе норм и правил. Всё представало в строгой взаимосвязи, начиная от наук и искусств: «Нет сомнения, что науки наукам много весьма взаимно способствуют, как физика — химии, физика — математике, нравоучительная наука и история — стихотворству», — писал М.В. Ломоносов в 1763 г. [15] Столь же тесно связаны искусство, степень просвещения, общественный строй, а с ними — нравы людей, природные ресурсы, климат. Цель рационалистически познанной истории — создание справедливого общества, построенного на разумных началах, путём ли соглашения нации с «просвещённым монархом», или иной формы «общественного договора», над которой размышляют европейские философы.
Михаил Васильевич Ломоносов (1711-1765), учёный, поэт, просветитель, всеми видами своей деятельности определивший истоки российского классицизма. Исследователь-энциклопедист, он был создателем «Российской грамматики» — основы нормативов русского языка; он же разработал и «теорию трёх стилей» литературного классицизма. В «Древней российской истории» (1766) Ломоносов впервые коснулся общих проблем происхождения, истории и языка всех славянских народов. [16]
В отличие от Татищева, Ломоносов широко использовал метод сравнительного анализа для оценки достоверности письмен-
(59/60)
ных источников. Вещественные древности также становились предметом исторического исследования. В 1760 г. Ломоносов предлагал обследовать старинные церкви в крупнейших древнерусских городах, с тем чтобы с имеющихся там «изображений государских... снять точные копии». Памятники древнерусской архитектуры должны были выступить в качестве исторического (в данном случае — иконографического) источника. При участии Ломоносова в 1762-1763 гг. для сбора сведений о древностях была разработана третья академическая анкета.
Разработка и систематизация материалов отечественной истории, языка, литературы, искусства были важнейшим направлением культурной деятельности периода классицизма. Однако нормативным идеалом этой деятельности мыслилась античность — во всех доступных познанию аспектах она представлялась гармоничным воплощением начал разума и красоты.
Современник Ломоносова В.К. Тредиаковский (1703-1768) стремился в научных, литературных, поэтических произведениях выразить эту взаимосвязь между античными идеалами и задачами строительства российской культуры. Поэт и переводчик, исследователь норм русского языка и проблемы происхождения славянских народов, создатель российского гекзаметра, Тредиаковский вошёл в отечественную историографию и как переводчик 30-томной «Древней истории» Шарля Роллена. Это монументальное издание не только знакомило русского читателя со всем фактическим богатством античного прошлого: идеи «Древней истории», воплощавшей политические и моральные нормы французских просветителей, стали своеобразной школой высокой гражданской морали и оказали влияние на формирование новых поколений русской дворянской интеллигенции, вплоть до декабристов. [17]
Русские просветители первого поколения, воспитанного на принципах и нормах культуры классицизма, П.И. Новиков, Д.И. Фонвизин, А.Н. Радищев, актуализируя гражданственный пафос исторических идеалов, неизбежно должны были войти в углубляющийся конфликт с социально-политической действительностью. Империя, основанная на порабощении миллионов единокровных подданных, неспособна была разрешить глубинное противоречие между рабством и общественной гармонией идеализированной античности. Наступавший «век Екатерины Великой» был пронизан напряжённым стремлением преодолеть и разрешить это противоречие. И если в недрах культуры российского классицизма зарождается его демократическое, революционное крыло, то одновременно лучшие творческие силы объединяются вокруг престола «просвещённой монархини», в творческом и ярком состязании стремясь не только победной силой оружия, но и высокими свершениями духа, произведениями искусства, словесности, науки добиться хотя бы внешней гармонизации российской действительности, придавая ей облик, позво-
(60/61)
ляющий этот великолепный расцвет «дворянской культуры» России сопоставлять и уравнивать с образцами классической древности. Екатерина II на протяжении тридцати с лишним лет царствования (1762-1796) деятельно способствовала утверждению и воплощению этих идеалов. Архитектура барокко в петербургском строительстве сменяется новой, ориентированной на светлые, жизнерадостные образцы зодчества Эллады. Рядом с расстрелиевским Зимним дворцом строятся здания Эрмитажа, и с 1769 г. в них сосредотачиваются, формируя основу главного отечественного музея, произведения искусства Ренессанса и античности, картины, скульптуры и геммы, саркофаги и вазы, сначала привезённые из Италии и других зарубежных стран, а затем и добытые в отечественных пределах, среди руин древних городов Понта Эвксинского.
Археология в этой системе ценностей занимала особое место: она позволяла непосредственно созерцать классические древности, возведённые в высший эстетический и гражданский идеал. Опыты энциклопедического описания античности уже имелись. В России хорошо знали сочинение аббата Бартелеми «Путешествие юного Анахарсиса в Грецию» (1788), где на основе археологического материала была дана широкая и яркая панорама жизни древних эллинов.
После 1774 г., когда по условиям Кучук-Карнайджикского мира Россия окончательно стала черноморской державой, появилась возможность изучения «собственной античности». Путешествия В.Ф. Зуева (1782), П.С. Палласа (1793-1794), П.П. Сумарокова (1799, 1802) открыли для российской науки мир эллинского Причерноморья. Описания древностей Крыма и Тамани Паллас строил по той же системе, что и для сибирских памятников. Именно он первым правильно локализовал Ольвию, вслед за ним то же сделал П.П. Сумароков, который также идентифицировал с Керчью второй припонтийский полис — Пантикапей, столицу Боспорского царства.
В конце столетия начались массовые, едва ли не грабительские раскопки памятников. Но на этой же волне кладоискательства, постепенно преодолевая её, формировалась и научная организация исследований. Возникли первые в России музеи: в Николаеве (1806), Феодосии (1811), Одессе (1825), Керчи (1826). Появились и археологи-профессионалы. С 1811 г. с точной документацией вёл раскопки П.А. Дюбрюкс; музеи в Одессе и Керчи возглавил И.П. Бларамберг. В 1827 г. И.А. Стемпковский опубликовал в Петербурге «Мысли относительно изыскания древностей в Новороссийском крае» — первую развёрнутую и обоснованную программу археологического изучения Северного Причерноморья. Античные памятники воспринимались в едином контексте с античной литературой («словесностью»). В 1816 г. вышел русский перевод книги И. Эшенбурга «Ручная книга (! — переводная «калька»; нем. Handbuch — словарь, эн-
(61/62)
циклопедия) древней классической словесности, содержащая археологию, обозрение классических авторов, мифологию, древности греческие и римские». С этим переводом, выполненным преподавателем царскосельского Лицея Н.Ф. Кошанским, термин «археология» впервые вошёл в русскую литературную речь.
«Древности объясняют множество предметов, необходимых для сведения, множество напоминаний, встречающихся в творениях греков и римлян, — писал Кошанский, — они придают больше точности, разборчивости и твёрдости уму и образуют вкус к истинно прекрасному». [18] Источник этих взглядов — высшее из достижений европейского классицизма, эстетика Винкельмана. Но с появлением его «Истории искусств древности» античная, или классическая, археология в Европе, а затем и в России обрела полноценный научный статус. На исходе XVIII — в первой четверти XIX в., от «учёных путешествий», реальных или воображаемых (как поездка юного скифа), исследователи перешли к организации сети музеев, планомерных программ; собирательство периода «антикварианизма» сменяется развитием классической археологии как части целостного комплекса знаний об античности, включающего изобразительное искусство, архитектуру, историческую географию, литературу, поэзию, историографию Древней Греции и Рима. Российские археологи к 1825 г. располагали необходимыми средствами, методами, основами организации для того, чтобы принять успешное участие в этом развитии и осуществлять его на материалах античных памятников, находящихся в пределах территории Российского государства.
4. Зарождение славяно-русской археологии. ^
Классицизм XVIII в. стремился объяснить и объединить в гармоническое целое противоречия социального строя, в то время как строй этот находился накануне грандиозного революционного взрыва. Великая Французская революция 1789 г., война за независимость Соединённых Штатов 1775-1783 гг., Крестьянская война под водительством Е.И. Пугачёва в России 1773-1775 гг. обнажили кризис идеологии, апеллирующей к «просвещённому монарху» и обращающей его к высоким античным образцам. Гражданственность классицизма можно было трактовать и как преданность государственности, прежде всего — монархической. Научная и художественная мысль обратилась к поиску иных, лежащих за пределами рационалистических нормативов и правил, движущих сил истории, и прежде всего — собственной, национальной истории.
Мы не греки, и не римляне,
Мы не верим их преданиям;
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Нам другие сказки надобны,
Мы другие сказки слушали.
(Карамзин. Илья Муромец. 1795)
(62/63)
Преодоление рационалистически-нормативного, метафизического отношения к человеческому сознанию, культуре, истории — определяющая черта в развитии европейской научной мысли и художественного творчества последней четверти XVIII — первой четверти XIX вв. В литературе это — сентиментализм с его культом чувства; в живописи — предромантические и романтические течения, резко разрывающие с академическими традициями классицизма. В архитектуру вторгаются «готические», «египетские», «китайские» мотивы, словно разбавляя устойчивый, исходный и основной материал античности влияниями других, чуждых ей по духу, культур. Вместо абстрактного, мысленно сконструированного человека и общества — живые люди и живые народы с их страстями и стремлениями, вместо идеализированной классической истории — история национальная, которую нужно не строить по установленным образцам, а изучать, постигать и делать, руководствуясь свойственным каждой нации «народным духом», национальным самосознанием, — вот суть происшедшего переворота в мышлении.
Единство человечества, а следовательно, самостоятельная ценность каждой из культур; естественная закономерность развития природы и общества — от низших форм к высшим. Поступательное и всеобщее движение исторического процесса, в котором каждый народ, каждое общество выступают как звенья единой цепи,— вот основы новой парадигмы, которая шла на смену рационалистическим нормативам классицизма. Греки и римляне не есть некий, единственный в своём роде, идеал; это лишь немногие из бесконечного разнообразия обществ и народов, находящихся в едином процессе социального, политического, культурного развития. В наиболее законченном виде эти взгляды выражены И.Г. Гердером (1744-1803). Они оказали большое воздействие на формирование воззрений передовой русской интеллигенции. К Гердеру, его трудам обращались А.Н. Радищев и Г.Р. Державин, H.М. Карамзин и В.А. Жуковский, В.Ф. Одоевский и Н.В. Гоголь, Н.Г. Чернышевский и Л.Н. Толстой. [19]
Новая методология культурно-исторических исследований позволяла выдвинуть и новые задачи в изучении национального прошлого. Если античная археология могла опереться на уже имеющийся богатый опыт классического искусствознания и историографии античности, то теперь появились методологические предпосылки для создания целостной концепции отечественной, национальной, российской истории. В этом контексте теперь уже не только эстетическую, но и научно-познавательную ценность обретали отечественные, славяно-русские древности.
Николай Михайлович Карамзин (1766-1826), писатель и поэт, публицист и историк, стал одним из первопроходцев этого научного движения. Создатель нового, сентименталистского направления в русской литературе, Карамзин хорошо знал современную ему европейскую культуру и политическую действитель-
(63/64)
ность: в 1789-1790 гг. он совершил путешествие по Германии, Швейцарии, Франции, Англии. Его «Письма русского путешественника» (1791-1796) стали источником новых взглядов на политику, искусство, на Великую Французскую революцию и историю России. Мысль о необходимости изучения отечественного прошлого появляется в «Письмах» естественно и становится их главным итогом. Её реализацией стала 12-томная «История государства Российского» (1816-1829). [20]
Летописи, проработанные, обобщённые и изложенные Карамзиным, позволили впервые представить ход истории России с древнейших времён до 1611 г. как непрерывный (хотя и осложнённый многочисленными бедами и длительными испытаниями) процесс становления единого мощного государства; подлинным открытием Карамзина было то, что он назвал «духом времени» — меняющийся от века к веку и непрерывный в своём движении «тип сознания» русских людей, присущие каждой эпохе убеждения, представления, отношения. Становление российского самодержавия было для Карамзина итогом развития этого «духа», что язвительно резюмировано в приписываемой Пушкину эпиграмме:
В его «Истории» изящность, простота
Доказывает нам, без всякого пристрастья,
Необходимость самовластья
и Прелести кнута.
Апология самодержавия не вызывала сочувствия современников, переживших не один уже кризис имперской власти. Но безусловным достоинством были масштабность карамзинского труда, устремление его к корням, истокам российской истории. Обратившись к теме происхождения славян, H.М. Карамзин тем самым закладывал основу отечественного славяноведения. Именно здесь были поставлены вопросы расселения древних славянских племён, их отношений с другими народами, характеристики общественного устройства, быта, религии, языка, азбуки. Впервые был очерчен широкий круг взаимосвязанных проблем, составивших содержание особых, новых разделов славянской истории, а затем и славянской археологии.
Отечественная славистика принимала отчётливые организационные формы. В 1804 г. было основано Общество истории и древностей Российских при Московском университете, а в 1816 г. — Вольное общество любителей российской словесности в Петербурге. Один из его членов, П.И. Кёппен опубликовал в 1825 г. «Записку о путешествии по словенским землям и архивам»; в течение трёх лет (1821-1824) Кёппен, по заранее разработанной программе, совершил научное путешествие по Австрии, Венгрии, Словакии, Чехии, Польше, Германии (главной целью поездки были встречи с учёными и писателями славянских народов — П. Шафариком, И. Домбровским, В. Ганкой,
(64/65)
Ф. Палацким и др.). Кёппен изучал библиотеки и архивы, славянские древности и достопримечательности. Разработанный им маршрут «учёного путешествия» позднее неоднократно использовался выдающимися русскими славистами О.М. Бодянским, В.И. Григоровичем, И.И. Срезневским. [21]
Уже в начале 1820-х годов учёными осознавалась необходимость не ограничиваться письменными памятниками, собраниями архивов и библиотек. В 1819 г. M.Н. Макаров писал: «Почему наши любители древностей, занимаясь одною письменностью летописей, не хотят ещё рассматривать и исследовать некоторые, так сказать, немые, но самые любопытнейшие памятники временников, сохранившиеся в архивах самой природы??» Ему словно бы отвечал коллекционер, нумизмат и археолог В.Н. Каразин: «Городища я почитаю старее цезарей и важнее для нас их монет... Многочисленный русский народ не в десятом лишь столетии внезапно как бы вынырнул из-под земли, но существовал гораздо прежде в тех же странах. Самые формы многих открытых мною сосудов это доказывают». Так, восемьдесят лет спустя после замечания Миллера о познавательной ценности глиняной посуды, керамики, она, уже с более чётко сформулированной позиции, привлекается в качестве славяноведческого источника. [22]
Большую роль в вовлечении вещественных древностей в круг интересов славяноведения сыграл Евфимий Алексеевич Болховитинов (1767-1837) (в дореволюционной литературе обычно — «митрополит Евгений»). Основатель славяно-русской палеографии, в 1790-х годах (до пострижения) он преподавал историю, риторику, греческий и французский языки, «греческие и римские древности» в Воронежской семинарии. Для задуманной им тогда «Российской истории» Болховитинов начал широкие историко-краеведческие исследования. Они продолжались и позднее, когда Болховитинов стал видным церковным иерархом. Древности Новгорода, Пскова, Киева впервые были им описаны; в 1827-1837 гг. митрополит Евгений организовал в Киеве раскопки, которые привели к открытию Десятинной церкви, Золотых ворот и других памятников архитектуры XI в. [23]
Представление о самостоятельном, независимом от письменных данных значении древностей для восстановления славянской истории стало своего рода реакцией на карамзинскую, монархическую концепцию. Основная заслуга в этом принадлежит одному из создателей научного славяноведения, Адаму Чарноцкому (1784-1825), более известному под псевдонимом Зориан Доленга-Ходаковский. [24]
Выходец из мелкой белорусско-польской шляхты, Чарноцкий провёл молодость в Новогрудке; дважды (в 1808 и 1811 гг.) бежал из дома, чтобы вступить в армию Наполеона; во второй раз — удачно. С тысячами других польских волонтёров, мечтавших о восстановлении Речи Посполитой, он проделал роковую
(65/66)
для Наполеона военную кампанию до Москвы. По окончании войны, оставшись в пределах Российской империи, он принял псевдоним Ходаковского. Путешествовал по землям Галиции, Приднепровья, собирал украинские народные песни, предания, местные названия. С 1819 г. Ходаковский жил в Петербурге, где его принимали как признанного знатока славянских древностей.
В своих научных воззрениях Ходаковский исходил из твёрдого убеждения в том, что письменная история, её источники, летописи и хроники — фальсифицированы церковью в угоду государственной (княжеской, королевской, царской) власти, а потому не могут быть источником истинных знаний о народном прошлом.
Он размышлял о вольной, языческой, «дохристианской Славянщизне», о свободном союзе равноправных и независимых общин, раскинувшихся в древности от Вислы до Волги. Следы этой эпохи славянского единства и славянской «вольности», той вольности, которой посвящали оды Радищев, Пушкин и Рылеев, Ходаковский стремился отыскать в народной культуре и языке, обычаях, преданиях, памятниках.
В 1818 г. он писал: «Сбережём случайные, но довольно нередкие открытия, которые делаются в земле, — это разные небольшие статуэтки, изображения, металлические орудия, посуду, горшки с пеплом. Сосчитаем и точно измерим все большие могилы... Охраним от уничтожения надписи, начертанные на подземных скалах. Снимем планы с положения местностей, пользующихся давней известностью. Узнаем все названия, какие деревенский люд или его лекарки в разных краях дают растениям, соберём, сколько возможно, песни и старые гербы. Опишем главнейшие обряды». Это — комплексная программа исследований, объединяющая цели и методы археологии и этнографии, исторической географии и лингвистики, фольклористики и геральдики, — первая в отечественном славяноведении.
Археологические памятники в «системе Ходаковского» играли особую роль. Городища он считал славянскими святилищами, своего рода «храмами под открытым небом»; вокруг них должны были располагаться урочища, посвящённые языческим богам, и названные по именам общеславянского пантеона. Сбор сведений о городищах и окружающей микротопонимике стал главным методом работы Ходаковского.
Демократическая по духу, новаторская по методам, программа Ходаковского была сочувственно встречена учёными Петербурга и Москвы. В русском обществе после Отечественной войны 1812 г. рост национального самосознания и освободительных стремлений создавал определённые условия для формирования, в противовес монархической, демократической концепции славянской истории. Базой для такой концепции становилась зарождающаяся славяно-русская археология.
(66/67)
В 1820 г. Ходаковский опубликовал в «Сыне Отечества» свой «Проект учёного путешествия по России для объяснения древней славянской истории». На протяжении трёх лет (1820-1822) Петербургская Академия наук выделяла средства для осуществления этого путешествия. Были обследованы значительные районы на Северо-Западе России. Ходаковский первым описал новгородские сопки (правда, полагал он, «они не нашею рукою насыпаны и, может быть, ещё прежде, до прибытия Славянских племён в сии страны»). Он провёл раскопки сопок в Новгороде («Могила Гостомысла»), в Бежецах, в Старой Ладоге (составленные им карты городищ были позднее опубликованы М.П. Погодиным). В архиве Ходаковского остались записи свыше тысячи украинских народных песен (опубликованы посмертно, в 1827 и 1834 гг.), топонимический словарь из 1350 названий в четырёх томах, многочисленные заметки по русской истории.
В светском обществе Ходаковского воспринимали обычно как нелюдимого чудака. В то же время люди, близко его знавшие (М.П. Погодин), отмечали удивительную его способность легко находить общий язык с простым народом. Сам Ходаковский писал о своих информаторах, русских крестьянах: «Каким названием почту я тот класс людей, которых крепкая длань обработывает наши поля и защищает государство; сему-то трудолюбивому классу обязан путешественник большею половиною своих приобретений. Крестьянин повсюду признателен за доброе приветствие, не зная, что такое прения учёные и какой будет результат; он сейчас повёл меня на свою любимую горку городищенскую и охотно пересказал все названия вокруг». [25]
До 14 декабря 1825 г. Ходаковский не дожил нескольких недель. Вместе с солдатами декабристов на Сенатской площади были расстреляны картечью николаевских пушек те демократические, республиканские идеалы, которые в России первой четверти XIX в. не успели ещё сложиться в целостное мировоззрение. Славяно-русской археологии, возникшей вместе с первыми ростками этого мировоззрения, предстояло пережить ледяную зиму николаевского царствования, длительную эпоху торжества самодержавно-крепостнической реакции.
5. Итоги «периода учёных путешествий». ^
Первые 125 лет новой истории России — время зарождения основных направлений археологических исследований, освоения методов и создания первых, ещё разрозненных элементов научной организации российской археологии. В 1700-1725 гг. исходные предпосылки археологической науки ещё только закладывались. Начальный этап становления первых опытов археологических исследований — 1725-1774 гг. — время расцвета энциклопедической науки в России. В это время специфической формой научной деятельности становятся комплексные по своим
(67/68)
задачам «учёные путешествия», в ходе которых на материалах Сибири осваиваются основы методики археологических работ.
Освоение методологии исторических исследований и её реализация на отечественном материале — достижения культуры эпохи классицизма. На заключительном этапе зарождения археологии в России — 1774-1825 гг. — выделяются два основных раздела археологии, сложившиеся к тому времени в мировой науке: классическая, входившая составной частью в комплекс дисциплин, объединённых в изучении античности (искусствознание, архитектура, нумизматика, эпиграфика, филология, литература, историография Древней Греции и Рима), и национальная, славяно-русская, основанная на созданных к этому времени общеисторических концепциях славянской, и прежде всего русской, истории и развивающаяся параллельно и взаимосвязанно со славянской этнографией, фольклористикой, палеографией, языкознанием.
«Учёные путешествия», к концу периода дифференцированные по своим целям («античные» — в Причерноморье или в Италии, и «славянские» — в России и других славянских странах), выполнили свою задачу исходной формы научной организации. Возникают специализированные научные центры, музеи классической археологии (в городах Причерноморья) и славяноведческие научные общества (в Москве и Петербурге). Начинается новый этап развития отечественной археологии.
(/452)
[8] Алпатов M.А. Русская историческая мысль и Западная Европа. XVII — первая четверть XVIII века. М., 1976. С. 261-262; Панченко А.М., Моисеева Г.Н. Новые идеологические и художественные явления литературной жизни первой четверти XVIII века: История русской литературы. Т. 1. Древнерусская литература. Литература XVIII века. Л., 1980 (далее — ИРЛ). С. 439-445.
[9] Бранденбург H.Е. Курганы южного Приладожья // МАР. Вып. 18. СПб., 1895. С. 1-4.
[10] Полное собрание законов Российской империи (1-е собр.) В 45 т. T. V. №3159 (Цит. по: Формозов А.А. Пушкин и древности. Наблюдения археолога. М., 1979. С. 8, 105).
[11] Илларионов В.Т. К истории изучения палеолита в СССР // ТГПИ. 7. 1940. С. 230; Алпатов М.А. Русская историческая мысль... С. 374, 431.
[12] Валк С.Н. О составе издания // Татищев В.Н. Избранные произведения. Л., 1979. С. 5-8; Татищев В.Н. Сказание о звере мамонте // Там же. С. 36-50.
[13] Цит. по: Копелевич Ю.X. Основание Петербургской Академии наук. Л., 1977. С. 36.
[14] Кызласов Л.Р. «В Сибирию неведомую за письменами таинственными»: Путешествия в древность. М., 1983. С. 16-49. См. также: Копелевич Ю.X. Основание Петербургской Академии наук. С. 27-28.
[15] Ломоносов М.В. Полн. собр. соч. Т. 7. М.; Л., 1952. С. 618.
[16] Моисеева Г.H.: 1) Ломоносов. Славяноведение в дореволюционной России: Биобиблиографический словарь (далее — СДР). М., 1979. С. 223-225); 2) Ломоносов // ИРЛ. С. 523-541.
[17] Моисеева Г.Н., Стенник Ю.В. Литературно-общественные движения 1730-х — начала 1760-х годов: Становление классицизма // ИРЛ. С. 507-513.
(452/453)
[19] Данилевский Р.Ю. И.Г. Гердер и сравнительное изучение литератур в России: Русская культура XVIII века и западноевропейские литературы. Л., 1980. С. 174-217.
[20] Кочеткова Н.Д.: 1) Карамзин // СДР. С. 173; 2) Карамзин // ИРЛ. С. 746-771.
[21] Цейтлин Р.М. Кёппен // СДР. С. 182-183.
[23] Жуковская Л.П. Болховитинов // СДР. С. 81-82.
[24] Ровнякова Л.И. Чарноцкий // СДР. С. 357-358; Формозов А.А. Пушкин и древности... С. 69-78.
[25] Донесение о первых успехах путешествия по России Зорияна Долуго-Ходаковского // РИС. Т. 7. М., 1844. С. 347.
|