 Г.С. Лебедев
История отечественной археологии. 1700-1917 гг.
// СПб: Изд-во СПбГУ. 1992. 464 с. ISBN 5-288-00500-1
(в выходных данных на с. 2 опечатка: 1971 вместо 1917)
Скачать полностью: .djvu, 19 Мб
Часть I.
Становление научных центров археологии в России (1700-1871).
Глава I.
Становление мировой археологии
в XVIII — первой половине XIX в.
1. Век просвещения. ^
Отношение к вещи, древней вещи, — как источнику познания, положившее конец «эпохе антиквариаризма», собиранию и описанию раритетов, воплощавших ту или иную культурную традицию, то есть смена традиционалистского отношения к древностям отношением научным, было составной частью общего кризиса феодально-церковной культуры позднего средневековья и развития, на основе культуры ренессансной, нового рационалистического мировоззрения, открывающего в мировой истории культуры «эпоху Просвещения». Беспощадная критика всех представлений о началах мирового и общественного устройства, выдвинула «мыслящий рассудок» как единственное мерило всего существующего. Рационализм стал основой нового взгляда на мир, время, человека и общественное устройство, на прошлое, настоящее и будущее.
Эпоха буржуазных революций, от 1649 г. в Англии до 1789 г. во Франции, требовала идеологического обоснования и осмысления происходившей смены социально-экономических формаций. Вместе со светской, внецерковной, антифеодальной рационалистической культурой рождалась и новая концепция государственности, политического строя, общественных отношений, составившая основу исторической науки и «философии истории». Её практическим, общественно значимым, выводом стала фундаментальная общественно-политическая идея правового государства, и три последующих столетия, наполненные социально-политическими движениями и столкновениями, войнами, революциями, утвердили общечеловеческую значимость этой идеи, актуализация которой на исходе XX столетия заставляет вновь обратиться к достижениям философов и учёных той эпохи. Археология как составная часть новой рационалистической культуры «века Просвещения» рождалась в условиях этого глобального мировоззренческого переворота.
(27/28)
Ключевая для развития общественного сознания идея «правового государства» была выводом из последовательного ряда своего рода идеальных гипотез, восстанавливавших исходное, «естественное» состояние человека и общества и прослеживавших его развитие. Эти гипотезы разрабатывали Томас Гоббс (1588-1679), Джон Локк (1632-1704), Шарль Луи Монтескьё (1689-1755), Жан Жак Руссо (1712-1778). От представления об «естественной» обособленности индивидов, что позволяло каждому беспрепятственно пользоваться всею полнотой своих естественных прав до тех пор, пока их столкновение при умножающемся народонаселении не приведёт к непрерывной «войне всех против всех», пресекаемой «общественным договором» (ограничивающим права и устанавливающим волею людей власть государства, обеспечивающего безопасность индивида), английские и французские философы блестящими построениями, логично перешли к идее общественного прогресса. Коль скоро государство — не от Бога, а создано людьми для удовлетворения своих потребностей, то ими же и может быть изменено соответственно их запросам (вплоть до вооружённого восстания против освящённой божеством монаршей воли — что и сделали последовательно британские пуритане, североамериканские колонисты, французские буржуа). Но потребности меняются во времени. И вместе с идеей поступательных изменений, прогресса развивалось рационалистическое объяснение его факторов, прежде всего естественных (природа, климат, характер народа). История всё более определённо выступала как процесс. Закладывалась основа новой, описывающей этот процесс прогрессирующего развития, научной парадигмы.
Историческое время, уже Священным писанием линейно направленное (от сотворения мира — к его концу), наполняется иным по сравнению с теологической мифологией содержанием. Введённое ещё в Ренессансе формально-хронологическое членение исторического времени с предложенным X. Целлариусом выделением истории древней (до принятия христианства императором Константином Великим), средней (до падения Константинополя) и новой, дополняется разделением содержательным: на каждом этапе выступает закономерная последовательность смены форм общественных отношений, от неупорядоченного «естественного варварства» к утверждению авторитарной монархической власти, которая, дробясь далее, переходит во власть аристократии, затем — в демократическую республику, и в конце концов придёт к почти первобытному хаосу общественных столкновений, вновь подавляемому монархическим переворотом. Намеченный итальянским мыслителем Джамбаттиста Вико (1668-1744) в «Основаниях новой науки об общей природе вещей» круговорот общественных отношений акад. Е.В. Тарле рассматривал как «первый камень того фундамента науки, на котором зиждется современная социология». [1] На ма-
(28/29)
териале истории Древнего Рима, подвергнутом анализу с позиций этих «Оснований новой науки», философская «идеальная гипотеза» Гоббса — Руссо впервые дополнялась конкретно-исторической схемой процесса.
Исторический процесс в эпоху Просвещения впервые осознаётся как последовательная смена состояний, возникающих в результате взаимодействия многообразных условий жизни. Это взаимодействие человека и окружающей среды — культура. В трудах Исаака Изелина («Об истории человечества», 1768), Готхольда Эфраима Лессинга («Воспитание человеческого рода», 1780), Иоганна Кристофа Аделунга («Опыт истории культуры человеческого рода», 1782) двести лет назад были заложены основы представлений об истории как процессе культурно-историческом. Именно культура, по Аделунгу, обеспечивает переход от животного состояния к общественной жизни, а её прогресс может быть определён ёмкими и, притом универсальными, параметрами. Лингвист и историк, глубокий знаток древнего и современного ему искусства, Аделунг впервые выдвинул вполне универсальные «пять признаков» прогресса культуры: 1) уменьшение роли физической силы, 2) постепенное сокращение господствующей роли чувственного познания и неосознанных понятий, 3) увеличение роли сознания и разума, 4) смягчение нравов, гуманизация общественных отношений, 5) воспитание вкуса, рост эстетического уровня массового сознания. Эти факторы действуют в человеческой истории постоянно и непрерывно, их вызывает к жизни сам по себе рост численности людей («То, что толкает человека к культуре, не может быть не чем иным, как скоплением людей на ограниченном пространстве. Культура необходима в тесной общественной жизни, именно это вызывает её к жизни, всё зависит от отношения народонаселения к пространству»). Демографический фактор, сли перевести на современный научный язык этот тезис Аделунга, диктует определённую последовательность развития культурного процесса, определяет его структуру. Выводы о существовании в каждом обществе «двух культур», высших и низших слоёв (в марксистской философии впоследствии принятые и развитые В.И. Лениным), о закономерном переходе в хозяйственной деятельности от охоты к скотоводству, затем к земледелию, с возникающей на его основе частной собственностью как основным условием становления государства (что стало исходным звеном марксистской схемы формационного процесса, разработанной Ф. Энгельсом), остаются важнейшими методологическими достижениями исторической науки. Важно, однако, что впервые объектом исторического исследования и основной «субстанцией» исторического процесса в трудах немецких учёных, развивавших идеи английских и французских философов, стала культура общества; не политические события, как в «традиционной» историографии, и не обобщённые общественные от-
(29/30)
ношения «идеальных схем», а сам процесс закономерных культурных изменений.
Вряд ли случайно то обстоятельство, что классики марксизма в конце XIX — начале XX вв. приняли на вооружение основные культурно-исторические выводы, восходящие к Аделунгу, практически ничего в них не изменяя и не добавляя. Представление об общественно-историческом развитии как закономерном изменении социально-экономических отношений, вызывающем преобразование классовых и политических структур, развитое марксизмом, углубляя проникновение во внутреннюю структуру исторического процесса, не умаляет значимости представлений мыслителей европейского Просвещения. И напротив, противопоставление марксистской формационной теории культурно-историческим взглядам на историю человечества, привело в конечном счёте к догматическому отрыву истории общества от истории культуры, что обернулось методологическим кризисом, потерей социально-исторических ориентиров, застоем социального развития, основывавшегося на постулатах марксизма, трактуемых односторонне и прямолинейно. Да, в общественном развитии участвуют «базис» и «надстройка», изменениями экономических и социальных отношений предопределяются магистральные изменения во всех остальных сферах общественной жизни. Но в реальном человеческом обществе, в конкретно-исторических условиях ни экономика, ни социальные группы и отношения не существуют, так сказать, «в чистом виде», они, как и все виды надбиологической деятельности человека, реализуются исключительно и только в культуре (культуре производства, поведения, потребления, мышления и т.д.). И если выделять в качестве «надстройки» политическую и юридическую сферы человеческой деятельности, то в целом культура как «форма существования» экономики и социальных отношений — составная часть общественного «базиса». И, следовательно, в её изменениях, её развитии прежде всего можно выделить генеральные факторы общественного прогресса.
Культурно-историческое представление об историческом процессе может быть дополнено «формационной теорией». Но эта теория, выдвинутая марксизмом, сама по себе не отменяет, а дополняет и углубляет представления о культурно-историческом процессе, созданные в эпоху Просвещения.
2. История и «энциклопедисты». ^
Французская «Энциклопедия» Дени Дидро и Д’Аламбера (в 28 томах, изданных с 1751 по 1772 г.) стала для коллектива её авторов-просветителей, по словам Ф. Энгельса, кратчайшим путём доказательства всеобщей применимости их рационалистической теории: «Они смело применили её ко всем объектам знания в том гигантском труде, от которого они получили своё
(30/31)
имя», и систематично изложенные взгляды «энциклопедистов» стали «мировоззрением всей образованной молодежи во Франции». [2] Именно эту цель — «изменить способ мышления нации» — ставил перед энциклопедистами Дидро, и, как отмечает советский исследователь «Энциклопедии» А.Д. Люблинская, для этого «надо было изобразить и оценить в свете разума весь окружающий человека мир и самого человека с его деяниями, понятиями и идеями». [3]
Историческая мысль в решении этой, беспрецедентной по масштабам, задачи перестройки общественного сознания, занимала, несомненно, определяющее место. При универсальном и всеобъемлющем характере материала «Энциклопедии» десятую часть его составляет материал исторический: из 60 тыс. статей непосредственно истории посвящены 6 тыс. Принципиально новым был объём требований, предъявляемых к исторической науке. Изучению подлежали не хронология царствований, деяния полководцев и государственных мужей, завоевания и победы, а в первую очередь «нравы и свойства народов, присущие им интересы, их богатства и внутренние силы, их внешние ресурсы, воспитание, законы, предрассудки и принципы, их внутренняя и внешняя политика, способ производства, питания, вооружение и боеспособность; таланты, страсти, пороки и добродетели тех, кто главенствовал в общественных делах; источники замыслов, смут, революций, побед и поражений; знание людей, местности и времени». [4] Так, в статье «Критика» Жан Франсуа Мармонтель определял этот новый круг исследовательских задач.
Их решение требовало и принципиально нового круга источников. А.Д. Люблинская подчёркивает: «Для Дидро историческим памятником было решительно всё: повествования, акты, надписи, правовые кодексы, описания ремёсел и сами рабочие орудия и инструменты, каталоги королевской библиотеки, монеты, римские дороги, мифология, обычаи, одежда, басни и суеверия и т.д. и т.п. Вольтер добавил ещё и газеты, Формэ — поэзию. Разумеется, энциклопедисты могли вести свою работу лишь в Париже с его великолепными книжными, рукописными и музейными собраниями». Впитывая и включая в общественное сознание весь созданный культурой фонд ценностей, «энциклопедическое» отношение к истории, по существу, уже создавало (может быть, пока — в неявном виде) представление о специфических качествах и особой информативной значимости источника археологического. Как наука, археология возникала для ответа на вопросы, поставленные перед историей энциклопедистами.
Критике был подвергнут основной известный корпус письменных источников. Проблема достоверности исторического знания была выдвинута энциклопедистами впервые. Разрушение многих унаследованных от традиционной культуры средневековья мифов обнажило обескураживающую скудость этих немногочис-
(31/32)
ленных островков достоверности в беспредельной мгле прошлых времен. Франсуа Мари Аруэ Вольтер (1694-1778) в статье «История» заметил, что надёжные, начальные для отсчета строгой исторической хронологии даты содержат лишь три «бесспорных памятника»: сохраненный в «Мегисте Синтаксис» Клавдия Птолемея (II в. н.э.), сборник вавилонских астрономических наблюдений (восходящих к 2134 г. до н.э.); определённая древними китайскими астрономами дата солнечного затмения (2155 г. до н.э.) и «арондельские мраморные доски» — таблицы с хронологией Афин за 1582-264 гг. до н.э. (найденные в XVI в. на о. Парос и доставленные в Оксфорд агентами графа Арондела). Итак, в истоке всей человеческой истории имелись лишь три достоверные ранние даты.
«Остаются памятники другого рода, — писал Вольтер о египетских пирамидах, — которые предшествуют всем известным эпохам и всем книгам... Трудно дать самой древней из пирамид меньше 4 тысяч лет, но надо принять во внимание, что эти тщеславные усилия царей могли быть предприняты лишь спустя длительное время после основания городов. А чтобы выстроить города в ежегодно затопляемой стране, вначале надо было укрепить илистую землю и сделать её недоступной для затопления. Прежде чем выполнить это необходимое условие и прежде чем получить возможность приступить к этим великим сооружениям, надо было, чтобы народы умели уже делать убежища во время половодья... Надо было, чтобы эти объединившиеся народы обладали орудиями для пахоты, строительства, землемерными познаниями, а также законами и гражданским порядком; все это требует обязательно громадного времени». [5] Так, вполне умозрительно, но строго и впервые был определён спектр новых исследовательских задач. И уже следующее, рождённое в революционных бурях, поколение обратится к непосредственному их решению в изучении памятников Древнего Египта, где можно было проследить со времён античной древности истоки всей человеческой культуры. Но и современники Вольтера способны были применить принципы энциклопедического познания и реализовать их в развитии первого, освоенного в течение эпохи Возрождения, раздела археологии, обращенного к той сфере древней культуры Европы, где рационалистическая эстетика и идеология европейского классицизма эпохи Просвещения черпала свои идеалы и нормы: археологии Древней Греции и Рима.
3. Классическая археология в XVIII — первой трети XIX в. ^
Словно предвосхищая требования учёных-энциклопедистов, в течение первой половины XVIII столетия разворачивались исследования (постепенно переходя от наивно-кладоискательских, типичных для ренессансных раскопок, поисков античной скульп-
(32/33)
туры и ваз, к планомерному раскрытию погребённых под слоями пепла и лавы Везувия) двух небольших древнеримских городов, своей трагической судьбой и блистательным посмертным «возвращением» в мировую культуру завоевавших всемирную известность: Геркуланума (с 1711 г.) и Помпей (с 1748 г.). Картина катастрофически прерванной в своей сиюминутной повседневности древней жизни постепенно раскрывалась с потрясающей полнотой, зримо свидетельствуя о почти безграничных возможностях нового подхода к историческому познанию. И уже сами эти раскопки постепенно подводили к осознанию новых методических принципов, предопределив два качественных сдвига в отношении ученых к древностям. Во-первых, они (особенно раскопки Помпей) заставляли оценивать возможную полноту характеристики всех сторон древней жизни (а не только выборочные — произведений искусства, составлявших главный «предмет археологии» со времён ватиканских раскопок). Во-вторых, эта полнота освещения различных сторон древней жизни требовала последовательных и планомерных раскопок, которые становятся средством «раскрытия» исчезнувших объектов древнего мира, а не просто их извлечения из земной толщи. Кладоискательского «разрытия», сопутствовавшего всей эпохе антиквариаризма, для решения такого круга задач было явно недостаточно. Возникла потребность в поиске новых методов, нужны были и специалисты.
Момент осознания этого нового подхода к тому, что следует назвать «полевой археологией» классической античности, совпал с завершением первичной систематизации классических материалов, накопленных в течение эпохи антиквариаризма западноевропейскими ценителями древности. Систематические сводки были своего рода «энциклопедиями», правда, специализированными, обращёнными в классическую древность. Однако определённая общность методического подхода, несомненно, объединяет их с остро актуальным для эпохи трудом Дидро и его единомышленников. «Древности, объяснённые и представленные в изображениях» Б. де Монфокона (в 15 томах, изданных в 1719-1724 гг.); «Собрание египетских, этрусских, греческих и римских древностей» графа П. Кэлюса (в 7 томах, 1752-1764 гг.), сконцентрировав и систематизировав материалы, накопленные западноевропейскими коллекционерами (с первичной классификацией предметов древности по материалу, художественным формам, содержанию), создавали научно-методическую основу для дальнейшего их изучения, протягивали «путеводную нить» в исчезнувший мир античности.
Поиски выходят за пределы классической Италии на землю Древней Греции (со времён падения Константинополя остававшейся под властью турок). Памятники Афин в 1751-1753 гг. впервые обследуют англичане Дж. Стюарт и Н. Реветт, а опубликованные ими «Афинские древности» (рисунки, чертежи
(33/34)
архитектурных обмеров, письменные отчёты об исследовании памятников) стали образцом для программы работ многолетней Ионийской экспедиции, результаты которой в 1769-1797 гг. были обработаны и опубликованы Р. Чэндлером. В 1759-1765 гг. в Лондоне формируется Британский музей, первый и крупнейший из западноевропейских центров классической археологии.
Концентрация, в растущем объёме, новых и новых материалов из античных памятников Италии, Греции, Малой Азии создавала всё более живой, полнокровный, красочный облик классической древности; её архитектурные образы воспроизводились в новых монументальных сооружениях европейского классицизма, в скульптуре, живописи, даже — в моде на женскую одежду и причёски, мебель и посуду. В 1788 г. французский учёный аббат Бартелеми опубликовал «Путешествие юного Анахарсиса в Грецию» — художественное описание городов древней Эллады, словно увиденной любознательным пришельцем из далекой Скифии. Яркая картина древнегреческой жизни, основанная на вещественных памятниках, была одной из первых успешных попыток использования древностей для познания истории общества, создавшего эти вещи. Классическая археология становилась всё более значимой и неотъемлемой составной частью культуры европейского классицизма.
Иоганн Иоахим Винкельман (1717-1768), по существу, деятельностью своей завершил становление классической археологии как полноценной научной дисциплины, что и
обеспечило ему в истории науки почётный титул — «отец археологии». Уроженец Пруссии, как учёный он сформировался в просвещённой и богатой Саксонии, на замечательных художественных сокровищах коллекций дрезденского Цвингера. Наивысшие успехи его деятельности связаны с Италией, где он возглавил и организовал на новой методической основе планомерные раскопки Помпей и Геркуланума. Дитя барочной культуры в пору её последнего расцвета, Винкельман стал одним из создателей в Европе нового времени культуры классицизма. Главный его труд «История искусств древности» (1763-1768) основан на развёрнутой системе представлений, где античность мыслится как идеальное состояние народа, общества и культуры, прекрасная юность человечества. Демократия древней Эллады обеспечивала расцвет греческого искусства, эллин — эталон красоты, греческая пластика — высшая эстетическая норма. Но, как и любое общество, искусство вместе с ним переживает периоды зарождения, расцвета и упадка, и Винкельман впервые систематично выделил эти периоды для античного искусства, разработав характеристику основных художественных стилей Древней Греции. «Антики» в их подлинности, систематизированные материалы древностей, которые относятся, строго говоря, к фонду источников «классической» или античной археологии, стали фунда-
(34/35)
ментальным компонентом культуры европейского классицизма.
Сравнительно-стилистический анализ древнегреческого искусства (прежде всего вазовой живописи) с этого времени стал основным принципом исторической датировки: вазы в «геометрическом стиле» — древнее чернофигурных росписей, а они сменяются краснофигурными. Так была создана неизменная с той поры основа хронологической шкалы развития античного прикладного искусства, а тем самым — база для организации массового материала классической археологии. Поскольку культурное воздействие Древней Греции, а затем и Рима, распространялось по всей Европе, а «античный импорт» в виде расписных керамических сосудов находили уже от Скифии до Скандинавии, винкельмановская хронологическая шкала и периодизация остаются первоосновой хронологической системы археологии европейской. Метод, сравнительно-стилистический анализ, разработанный Винкельманом, с одной стороны, реализовывал общефилософскую идею прогресса; с другой — в конкретных науках, он вскоре получил продуктивную спецификацию как в естествознании («сравнительная анатомия» Ж. Кювье), так и в лингвистике («сравнительное языкознание») и тот же «сравнительно-исторический принцип» реализован, в конечном счёте, в базовом для археологии типологическом методе. Организация раскопок, хронологическая система, сравнительно-исторический метод, применённый к материалам классической археологии, — эти достижения, связанные с именем И. Винкельмана, завершили преобразование классической археологии в науку, неразрывно объединённую при этом с античным искусствознанием, а точнее, включённую в состав антиковедческого комплекса гуманитарных дисциплин, куда вошло изучение изобразительного искусства и архитектуры, исторической географии, литературы, поэзии, историографии и филологии Древней Греции и Рима.
Центрами классической археологии начала XIX в. после завершения наполеоновских войн стали две крупнейшие европейские столицы: Париж, где в «Музее Наполеона» были сосредоточены замечательные античные произведения, вывезенные главным образом из Италии, и Лондон, куда в Британский музей в 1816 г. поступили рельефы и скульптуры Парфенона, вывезенные из Афин лордом Эльджином. Появляются первые археологические журналы: французские «Магазен энсиклопедик» и «Анналез энсиклопедике», возникают международные научные кружки и общества. Всё более планомерный характер приобретают исследования древностей Эллады и Италии, особенно после завоевания Грецией независимости. С 1829 г. французская «Морейская экспедиция» провела раскопки храма Зевса в Олимпии, английские учёные исследовали историческую топографию и памятники Афин, немецкие — Древнего Рима, началось научное изучение этрусских некрополей.
(35/36)
Организационно-методическое и историко-источниковедческое значение классической археологии неуклонно возрастало. Но одновременно с нею выделялись новые разделы археологического знания, практически независимые от сложившейся традиции письменной истории и устремлённые прежде всего в неизведанные глубины национальной истории.
4. Зарождение первобытной археологии. ^
Классическая археология, опиравшаяся на прочную, ещё ренессансную традицию, была естественной базой развития научной организации и методов. Новая парадигма,
воплощавшаяся полнее всего в трудах энциклопедистов, требовала, однако, всеобщности, универсальности законов исторического развития. Идеальный эталон эстетических и общественных норм, обнаруженный классицизмом в древней Элладе, был необходим для того, чтобы с ним сравнивать, определяя дистанцию, отделяющую то или иное общество (современное или древнее) от предполагаемого совершенства. Сравнительно-исторический принцип при этом позволял осуществить сопоставление не только с «эллинским эталоном», но и с любым другим доступным исследованию обществом или культурой, — позволял искать общее в истории и быте всех известных народов. Именно этой задаче и посвящают свои силы многочисленные научные общества и академии, возникающие в течение XVIII в. в Англии, Франции, Германии и других странах Западной Европы.
Древности «варварских» народов античного мира, обитавших за пределами Римской империи, становятся первоочередным объектом научного изучения. Основываясь на ренессансной традиции, на взаимодействии дисциплин формирующегося антиковедческого комплекса и опираясь на данные античных письменных источников, эти древности стремились отождествить с древними народами. Племена Германии римской письменной традиции были известны со времён Цезаря и Тацита.
Леонард Давид Германн (1670-1736), прусский пастор, член Прусского учёного общества, один из создателей новой для европейской науки дисциплины, «родиноведения» (в наши дни её традициям в России посвятил одно из самых проникновенных своих выступлений акад. Д.С. Лихачев), едва ли не первым приступил к решению принципиально новой научной задачи: выявлению древностей «варварских» племён за пределами античного мира. В 1711 г. он опубликовал материалы своих раскопок «полей погребальных урн» Нижней Силезии (могильников с погребениями по обряду сожжения, в этом регионе известных со II тыс. до н.э. до середины I тыс. н.э.) и основываясь на сведениях Тацита, определил их как древние памятники племен лугиев и квадов. В самых ранних погребальных комплексах,
(36/37)
раскопанных Л. Германном, были найдены каменные орудия; не колеблясь, он отнёс их к изделиям этих древних германских племён.
Проблему каменных орудий древних европейцев в 1714 г. заострил И. Эстерлинг, опубликовавший труд «О погребальных урнах и каменном оружии древних хаттов» (ещё одного племени из «Германии» Тацита). Полемизируя с оппонентами, Эстерлинг писал: «Если найдётся кто-нибудь, кто бы вздумал отрицать существование такого оружия у германцев, то пусть он отправится к жителям Луизианы и другим дикарям Северной Америки, которые до сих пор пользуются острыми камнями вместо ножей и оружия». Итак, наряду с античными письменными источниками для интерпретации археологических материалов привлекались этнографические параллели. Этот принцип в дальнейшем стал одним из ведущих для особого, одного из центральных разделов археологической науки — первобытной археологии.
Сопоставление с реальной, доступной непосредственному наблюдению этнографической культурой «живой первобытности», тех «естественных людей», чьё социальное устройство стремились осмыслить философы Просвещения, использовалось для решения познавательных задач, лежащих в круге основных интересов археологии. Дискуссия о природе каменных орудий со времён М. Меркати по существу не прерывалась: о них писали голландец Й. де Лаерт (1646), англичанин Дж. Обри (1659), впервые использовавший этнографические данные; тему развивали французские учёные Б. де Монфокон (1719) и А. де Жюссье (1723), посвятивший ей доклад в Парижской Академии наук и вслед за Эстерлингом отметивший параллель между «громовыми стрелами» Европы и каменными орудиями североамериканских индейцев.
Жозеф Франсуа Лафито (1670-1740), французский миссионер-иезуит, много лет трудившийся среди индейцев Северной Америки, в своём сочинении «Обычаи американских дикарей в сравнении с обычаями первобытных племен» (1724) обобщил главные результаты применения сравнительно-исторического метода. Главный вывод Лафито заключался в том, что общественный строй ирокезов и гуронов сходен, по-видимому, с тем общественным устройством, которое существовало у древних народов Европы. Обычаи индейцев позволяли понять и объяснить многие сведения, содержащиеся у античных авторов. Следовательно, в начале человеческой истории лежала определённая, низшая ступень развития, через которую в то или иное время прошло всё человечество.
В высшей мере революционная по духу, эта работа впервые выразила мысль об универсальности законов общественного развития, их глобальной значимости и единстве человеческой истории. Углублённое освоение прежде всего материалов
(37/38)
«живой первобытности», этнографии, позволило во второй половине XVIII в. наметить принципиально верные этапы развития древнейшей, первобытной формации. В 1767 г. Адам Фергюссон (1723-1816) опубликовал «Очерк истории гражданского общества», где выделил эти этапы: дикость (когда основу хозяйства составляли охота и рыболовство), варварство (земледелие, скотоводство, появление частной собственности), цивилизация. Как и культурно-исторические выводы Аделунга, эта схема, развитая (с привлечением новых североамериканских этнографических данных) Л. Морганом, была освоена и использована в создании формационной теории классиками марксизма. А. Фергюссон впервые выдвинул для характеристики ранней стадии общественных отношений и само понятие «первобытный коммунизм».
Это понятие было развито в трудах немецких ученых, отца и сына Иоганна (1729-1798) и Георга Форстеров (1754-1794); младший был революционером не только духа, но и дела (он был казнён как один из руководителей якобинской Майнцской коммуны). Трёхступенчатой схемой общественного развития Форстеры охватили этнографические материалы всех изученных к тому времени времён и народов. «Отсталые» народы экзотических стран включались в глобальную цепь исторического развития; постепенно проявлялись контуры иной по сравнению с унаследованной от Ренессанса «античноцентрической» картины мира, новая, глобальная концепция мировой истории.
И здесь возникали новые вопросы, на которые порою этнография «живой первобытности» дать ответа не могла. Если каменные орудия сохранялись в XVIII в. в употреблении у некоторых племён, подтверждая восходящую ещё к Лукрецию идею последовательной смены камня, меди, железа, то «бронзовый век» этнографии был неизвестен. Между тем зарождающаяся первобытная археология время от времени в замешательстве останавливалась и перед этой проблемой. Так, в 1751 г. во Франции при строительных работах был найден клад из семи бронзовых мечей. Находка обсуждалась в Париже на одном из заседаний Французской Академии, и аббат Бартелеми, уже известный как крупный знаток античности, высказал абсолютно правильные предположения (здесь уже археологический материал осмысливался, раскрывая новый познавательный потенциал античных письменных источников). Древнейшие греческие мечи, полагал Бартелеми, были бронзовыми; железо появляется лишь во времена Гомера и Гесиода, и в то время, когда греки и римляне уже пользовались железом, многие народы Европы ещё употребляли бронзу для изготовления своих орудий.
Формирующейся картине мира, пронизанной идеей закономерного прогресса человечества (от каменных изделий постепенно поднимающегося к вершинам культуры и цивилизации), требовалось не только дополнение и обоснование достоверным
(38/39)
и массовым фактическим материалом, что становилось важнейшей из конкретных задач первобытной археологии. Само по себе сходство каменных орудий, допустим, американских и европейских «дикарей» различных времён заставляло задуматься в конечном счёте о предельно обобщающих идеях, способных охватить весь ход мировой истории. На исходе XVIII в. развитие европейской мысли, постепенно поднимающейся к осознанию глобального единства человечества, отмечено мощным импульсом, который дала, обобщая опыт «века Просвещения» и развивая его, немецкая классическая философия.
5. Мировая история в трудах И. Канта и И. Гердера. ^
Иммануил Кант (1724-1804), основоположник и классик немецкой идеалистической философии, родился и всю свою жизнь провёл в Кенигсберге, благодаря его деятельности ставшем в то время одним из известнейших университетских городов Европы. Философское учение Канта, прежде всего «Критика чистого разума» (1781), стало новой ступенью в развитии диалектического метода, в дальнейшем использованного для создания всеобъемлющей «картины мира» в гегелевской диалектике, освоенной и последовательно применённой к материалистическому изучению социальной истории человечества классиками марксизма. В сфере познания, гносеологии, именно Кант сформулированными им антиномиями определил диалектические противоречия «чистого разума». Их преодоление, снятие ограничений познания Кант в «Критике практического разума» (1784) определил как утверждение морального закона, абсолютизацию надчеловеческой морали. Безусловный нравственный закон, или «категорический императив», Канта требует, чтобы каждый поступал так, как если бы правило его личного поведения могло посредством его деятельности стать нормой поведения для всех. Утверждая таким образом то, что сейчас мы определяем как «приоритет общечеловеческих ценностей», Кант впервые обосновывал абсолютное достоинство человеческой личности; в сфере духа совершалось и завершалось то освобождение человека от оков теологических и социально-иерархических систем, унаследованных от средневековья, которое в социальной практике Великой Французской революции стремились осуществить якобинцы.
Постулатом «практического разума», а не теоретически доказуемой истиной (вместе с чем рушился механистический догматизм предшествующей философии) становилось, по Канту, существование свободы, бессмертия и Бога. Постулатом, необходимым как высшее условие нравственной гармонии мира.
Этот мир в учении Канта впервые предстал не неподвижным, раз навсегда созданным и действующим неизменно по законам
(39/40)
ньютоновой механики, но всеобъемлюще развивающимся во времени. И если современники его, создававшие философию истории культуры, могли видеть необходимый и достаточный фактор социального развития человечества в простом, механическом в конечном счёте, умножении «народонаселения», то Кант в начале своей деятельности обосновал универсальность и всеобщность принципа развития, которому подчинено существование всей Вселенной. «Всеобщая естественная история и теория неба» (1755), первая из его крупных самостоятельных работ, излагала революционную для естествознания и мировоззрения, сохраняющую в основе своё значение и в наши дни, теорию развития Вселенной, Солнца, солнечной и звёздных систем из вращающихся туманностей вещества. Ф. Энгельс назвал теорию Канта величайшим завоеванием астрономии со времён Коперника. Впервые было поколеблено представление о том, будто природа не имеет никакой истории во времени.
История во времени — Вселенной, Земли, Человечества, принципиальное единство и диалектическая взаимосвязь временных процессов физического, естественного, гуманитарного времени — это представление становится философской основой для развития всего комплекса естественнонаучных и гуманитарных знаний в течение следующих со времён Канта двух столетий, вплоть до нашей эпохи.
«Идеи всеобщей истории во всемирно-гражданском праве» (1784) рассматривали эти развивающиеся во времени процессы с позиции их «целесообразности», выявления закономерного направления движения, в котором, ступень за ступенью, статистическими колебаниями рождений и смертей преодолевая отклонения, продвигается совершенствование человеческого разума к созданию идеального общественного, социального и политического правопорядка. Его критерий и конечная цель — «вечный мир», провозглашавшийся Кантом как «снятие противоречий» между идеями и между отдельными общественными конгломератами (будь то государства, нации или иные мыслимые формы людской общности), и современники, и ряд последующих поколений долгое время рассматривали как беспочвенную утопию. Двести лет спустя, однако, эти идеи обнаруживают удивительную жизнестойкость: развитое в начале XX в. русскими философами учение «космизма», завершившееся формированием представления о начальных этапах глобального процесса созидания универсальной «сферы разума», ноосферы, философски, быть может, предваряло развитие процессов политической реальности. Трагический опыт двух мировых войн и самоубийственная угроза на исходе XX столетия Третьей, заставляют человечество перевести проблему «вечного мира» в плоскость практической политики, и современные государственные деятели до 2000 г. стремятся сделать необратимыми первые шаги по пути, двести
(40/41)
с лишним лет тому назад подсказанном миру кёнигсбергским профессором.
Иоганн Готфрид Гердер (1744-1803) в 1762-1763 гг. прослушал в Кенигсбергском университете курс лекций магистра философии И. Канта. С 1764 г. он занимался церковной деятельностью в Риге, затем несколько лет провёл в Париже, а с 1776 г. и до конца дней был суперинтендантом протестантской церкви Веймара, блистательного культурного центра Германии, города великого Гёте. С 1784 г., не без полемического соперничества со своим кенигсбергским наставником, Гердер начинает публикацию своего главного труда «Идеи к философии истории человечества» (1784-1791).
Главная сила, определяющая движение человечества, выделяя его из живой и неживой природы, свойственный человеку «великий дар разума и свободы». При этом «разум и справедливость опираются на один и тот же закон природы, — подчёркивал Гердер закономерную включённость развития человечества в общий строй жизни и развития мироздания. — Разум измеряет и сопоставляет взаимосвязь вещей, чтобы упорядочить её и превратиться в постоянную соразмерность. Справедливость — не что иное, как моральная соразмерность разума, формула равновесия противонаправленных сил... Один и тот же закон охватывает и наше Солнце, все солнца — и самый незначительный человеческий поступок». Кантовское единство законов развития Вселенной придавало морально-этическим нормам, определяющим деятельность разума, постигающего гармоничную уравновешенность развивающегося мироздания, значение, по существу своему, космической силы.
Универсальность этих норм, значимость «общечеловеческих ценностей» как постоянно действующего фактора всемирной истории, неоспорима для Гердера: «Что такое чистый рассудок, что такое мораль справедливости, одинаково понимают Сократ и Конфуций, Зороастр, Платон и Цицерон, — несмотря на бесчисленные расхождения между собою, стремились они к одной точке, к той, на которой зиждется весь наш человеческий род». Действенность «категорического императива» при безусловно осуществляющихся от него отклонениях обязательна для всех участников исторического процесса во все времена и во всех уголках земного шара. «Человек, — подчёркивал Гердер, — взвешивает добро и зло, истину и ложь; он может искать, он может выбирать», хотя двигаясь нелёгким этим путём постоянного постижения и выбора между добром и злом, истиной и ложью, он может «даже выбирать и всё самое неверное». Тем не менее «основное состояние человеческой истории — гуманный дух, то есть разум и справедливость во всех классах, во всех занятиях людей... таковы законы природы и на них зиждется сущность человеческого рода». Смысл человеческой истории, её целенаправленность, о которой писал Кант, в этом постоянном движе-
(41/42)
нии к гуманности, ею определяются «продолжение человеческого рода и длящаяся традиция — вот что создаёт и единство человеческого рода», всеобщность и непрерывность этого движения воплощает «нигде не прерывающаяся цепь человечества», и его определяющей силой выступает действенная «энергия добра».
Эта энергия как специфически человеческий образ мышления и действия определяет место человека — во Вселенной, в природе, закономерно развивающейся от низших форм к высшим. История общества, по Гердеру, непосредственно примыкает к истории природы, он углубляет величественную панораму космического процесса развития Вселенной и развития Земли, очерченную Кантом. Именно в силу этого единства развития законы движения общества носят естественный характер, история — естественный продукт человеческих способностей, которые находятся в тесной зависимости от условий, места, времени. Выводы и блистательные наблюдения энциклопедистов здесь обобщены Гердером в законченное, приобретающее глобальный характер заключение: живые человеческие силы — двигатель истории, а развитие народов — выстроенная в силу действия естественных законов непрерывная цепь, где каждое последующее звено связано с предыдущим. Исторический процесс в его концепции впервые осознается как процесс всемирно-исторический.
Он реализуется в развитии средств, сплачивающих людей в народы, а народы — в человечество, и средства эти — составляющие культуры: язык, наука, ремесло, искусство. Созидательный процесс, а не божественная или политическая воля лежит в основе истории, и в глубокой связи, по мере развития прежде всего трудовой деятельности и культуры людей, происходит изменение форм правления, пересмотр норм политического строя. Так совершается поступательное движение исторического процесса, обостряемое и стимулируемое революциями, но непрерывное в движении к тому высшему состоянию, которое Гердер называл гуманностью, в предельно обобщённом выражении приравнивая её к Богу. Человеческая история — отнюдь не вечно возвращающийся к исходному состоянию круговорот общественных форм (ср. со схемой Дж. Вико, впервые отразившей динамику, но не улавливавшей направленность развития, общечеловеческого гуманного содержания прогресса общества и его культуры). Всемирная история может и должна быть осознана как движение к определённой цели — к гармоническому развитию человечества и установлению идеального общества.
В этом движении Гердер впервые постиг не только определяющий его гуманный общечеловеческий смысл, но и глобальный, общемировой характер. «Идеи к философии истории человечества» стали первым обобщающим обзором, основанным на принципиальном отказе от унаследованной из Возрождения, да и в дальнейшем остававшейся во многом традиционной для
(42/43)
западноевропейской мысли, европоцентрической концепции всемирной истории. Для Гердера бесспорными были истоки общечеловеческой культуры в древнейших цивилизациях Месопотамии и Египта. Древняя Греция представляет собою закономерный этап развития общественных и культурных форм, но столь же закономерным этапом развития (а отнюдь не «тёмными веками» упадка и гибели эталонного идеала!) было европейское средневековье. И в его становлении, по Гердеру, исключительная роль не принадлежала латинско-германскому миру, в этом периоде мировой цивилизации важную роль играли арабские народы. Глубоко прочувствованный и одухотворённый очерк посвятил Гердер истории и культуре славян, как полноправных участников, строительства европейской цивилизации. Ограниченные объёмом тогдашних знаний, но исполненные понимания самостоятельной, весьма значимой и в прошлом, и в будущем роли «экзотических» для европейской мысли стран и народов, эскизные очерки в «Идеях» Гердера посвящены Индии, Китаю, Корее, Японии, Индокитаю. Они представляли собой скорее программу будущих исследований для новых поколений учёных и мыслителей, нежели окончательную оценку. Это, собственно, призыв к образованному европейцу — осознать себя собратом по духу и по общему делу Человечества с народами всей Земли, в едином движении «энергии добра», одухотворяющем, очеловечивающем эту Землю. Призыв, прозвучавший в переломную эпоху революционных бурь и войн, оставил глубокий отпечаток своего воздействия на лучших из современников. Через поколение он, например, прозвучал в диалоге толстовских героев Андрея Болконского и Пьера Безухова, вглядывающихся в окружающую их действительность разгара наполеоновских войн:
«— Вы говорите, что не можете видеть царства добра и правды на земле. И я не видал его; и его нельзя видеть, ежели смотреть на нашу жизнь как на конец всего. На земле, именно на этой земле (Пьер указал в поле), нет правды — всё ложь и зло; но в мире, во всем мире есть царство правды, и мы теперь дети земли, а вечно — дети всего мира. Разве я не чувствую в своей душе, что я составляю часть этого огромного, гармонического целого? Разве я не чувствую, что я в этом бесчисленном количестве существ, в которых проявляется божество — высшая сила, — как хотите, — что я составляю одно звено, одну ступень от низших существ к высшим? Ежели я вижу, ясно вижу эту лестницу, которая ведёт от растения к человеку, то отчего же я предположу, что эта лестница, которой я не вижу конца внизу, она теряется в растениях. Отчего же я предположу, что эта лестница прерывается со мною, а не ведёт дальше и дальше до высших существ. Я чувствую, что я не только не могу исчезнуть, как ничто не исчезает в мире, но что я всегда буду и всегда был. Я чувствую, что кроме меня, надо мною живут духи, и что в этом мире есть правда.
(43/44)
— Да, это учение Гердера, — сказал князь Андрей...»
(Лев Толстой. Война и мир. T. II, ч. 2. Гл. XII).
Учение Гердера обобщило и, можно сказать, сосредоточило интеллектуальные усилия воспитанных «веком Просвещения» европейских учёных в постижении закономерностей и смысла исторического процесса и направило к неизмеримым, уходящим далеко за пределы античной и библейской традиций, хронологическим глубинам, а главное — за пределы историко-культурных горизонтов Европы, остававшейся для воспитанного в нормах классицизма мышления эталоном и центром мирового развития. Парадоксальным образом этот переворот культурно-исторического мышления подтверждается репликой Наполеона Бонапарта, словно перенёсшего такую оценку мировых процессов в актуальную современность. Отправляясь в «египетский поход», он заявил членам Конвента: «Ваша Европа — это кротовая нора. Только на Востоке, где живут шестьсот миллионов человек, могут быть основаны великие империи и осуществлены великие революции». Эта военная авантюра своим побочным эффектом имела новый этап в развитии мировой археологической науки, реализовавший открытие новых горизонтов истории. [6]
6. Начало «великих археологических открытий»
и формирование национальных разделов археологии. ^
Египетский поход Наполеона, начатый 19 мая 1798 г. и оборванный полководцем, бросившим армию 19 августа 1799 г., сопровождали учёные (вошла в историю команда: «Учёных и ослов — в середину!», замкнувшая французское каре перед решительным сражением). Институт Франции включил в состав экспедиционного корпуса великолепную по замыслу, оказавшемуся, правда, не вполне совместимым с военным характером предприятия в целом, научную экспедицию. Астрономы, геометры, химики, минералоги, техники, ориенталисты, художники и писатели, сопровождавшие французские войска, успели проделать немалую исследовательскую работу.
В оккупированном Каире был основан Египетский институт. После капитуляции последнего оплота французов в 1801 г. из Александрии английский генерал Хатчинсон перевёз в Британский музей всю коллекцию Института — 27 скульптур, несколько саркофагов и знаменитый в дальнейшем «розеттский камень», трёхъязычную надпись (в том числе с иероглифическим текстом). Французам остались лишь гипсовые копии этих древностей, а также многочисленные рисунки и описания.
Эти материалы, однако, были обработаны и изданы генеральным директором всех музеев наполеоновской Франции До-
(44/45)
миником Деноном. Он издал «Путешествие по Верхнему и Нижнему Египту» (1802), а затем, совместно с художником Ф. Жомаром, «Описание Египта» в 24 томах (1809-1813).
В 1822 г. Жан Франсуа Шампольон (1790-1832), гениальный лингвист, историк, ориенталист, основываясь на анализе «розеттского камня», опубликовал свою работу по дешифровке египетских иероглифов. В 1828-1829 гг. он возглавил франко-тосканскую экспедицию, работы которой стали началом научной египтологии. Началась эпоха «Великих археологических открытий», для которой труды Шампольона, как прижизненно опубликованный «Египет при фараонах» (1807), так и посмертно изданные «Египетская грамматика» (1836-1841), «Памятники Египта и Нубии», были прекрасным и вдохновляющим первым достижением. Раскопки и исследования Рихарда Леспиуса, Огюста Мариэтта и других учёных, завершившиеся организацией Египетского музея в Каире (1858 г.) и созданием целой сети международной археологической службы, заложили основы знаний о древнейшей из известных цивилизаций.
В те же годы Г. Гротефенд, Э. Бюрнуф, К. Ларсен и Г. Раулинсон дешифровали месопотамскую клинопись. П. Ботта, Э. Фланден, О. Лэйярд начали раскопки Ниневии и других памятников Междуречья. В 1854 г. в лондонском «Хрустальном дворце» экспонировались находки из дворца Ашшурбанапала. Найденные Лэйярдом при работах в 1849 г. первые глиняные таблички из библиотеки ассирийского царя с текстом эпических сказаний о Гильгамеше, оказались ключом ко всей ассиро-вавилонской культуре. Зарождается древневосточная археология.
Классическая археология перестает быть «археологией» по преимуществу, единственным разделом археологического знания. Растёт внимание к памятникам не-античных культур, и не только экзотических, древневосточных, в которых ищут подтверждения библейских преданий. Проблематика археологии резко расширяется, включая в себя вопросы древнейшей истории предков современных европейских народов. [7]
Зарождается кельтская, галло-римская археология. В 1804 г. во Франции была основана Кельтская Академия, целью которой стало изучение истории древних предков французов, галлов. Монументальные каменные сооружения первобытности — дольмены и кромлехи, курганы, бронзовые мечи и грубые каменные орудия, руины галльских городов — оппиды, все это рассматривалось как памятники древнейшего западноевропейского народа, создавшего собственную цивилизацию, которая противостояла римской и была уничтожена ею.
Славяноведение в связи с национальным подъёмом в России после 1812 г. одерживает успехи и в других славянских странах. В 1837 г. великий чешский учёный Павел Шафарик (1795-1861) издал «Славянские древности» — первое систематичное обобщение исторических, лингвистических и археологических
(45/46)
данных, на которых основана первая общая концепция славянской истории, не утратившая своего значения и доныне.
Германистика, зародившаяся ещё в эпоху Ренессанса (рукопись «Германии» Тацита была вновь введена в европейскую культуру ещё в 1455 г.), становится всё более «археологической» наукой. Одновременно со «Славянскими древностями» Шафарика, в 1837 г. в Мюнхене была издана книга Каспара Цейсса «Немцы и соседние племена», где в сравнительно-историческом плане рассматривались древности германцев, славян и кельтов. Археология сближается (по своей проблематике, а в известной мере и по методам) со сравнительным языкознанием, где индоевропейская проблематика — вопросы происхождения и развития родственных языков ряда народов Евразии, поставленная ещё в середине XVIII в., интенсивно разрабатывалась в трудах Ф. Боппа, И. Клапрота, М. Мюллера, К. Цейсса.
Выход за пределы античной историко-филологической традиции; открытие новых, ранее неизвестных науке, систем письменности и языка, выступающих в качестве исторических источников; сближение с лингвистикой по материалам (данные о кельтах, германцах, славянах), проблематике, в известной мере по методам — вот основные черты сдвига в научной парадигме послеклассицистской эпохи. Следующим шагом закономерно должно было стать качественно новое, собственно археологическое представление об археологических показателях исторического времени, то есть о внутренних, присущих только археологическому материалу, принципах хронологического разделения древностей, методах и способах работы с ними. Сформированное в течение XVII в. представление о всемирно-историческом процессе, подтверждаемое впечатляющими открытиями в Европе и других частях света, подготавливало переход к созданию «археологической версии истории».
7. «Система трёх веков» и её реализация. Открытие палеолита.
Становление национальных школ европейской археологии. ^
Скандинавистика, в рамках германоведения, со времён сочинений Олая Магнуса (1555), Оле Ворма (1643), Олафа Рюдбека (1679), развивалась с преимущественной опорой не столько на общеевропейскую, латиноязычную научную традицию, сколько с использованием местного фонда письменных и фольклорных источников, тесно связанных с монументальными и вещественными древностями Северной Европы. Собранием этих древностей стала датская Кунсткамера в Копенгагене, основанная королём Фридрихом III (1648-1670). В XVIII в. здесь сосредоточились уникальные исландские рукописи на древнесевер-
(46/47)
ном языке, составившие «Арнемагнезианское собрание», по имени их первооткрывателя, коллекционера и исследователя Ауртни Магнуссона; оригиналы этих текстов, содержавшие записи исландских саг, мифологических сказаний и песен «Эдды», большей частью погибли при пожаре в 1728 г., но к этому времени со многих были сняты удовлетворительные копии, и собирание фонда отечественных древностей продолжалось. Соединение письменных источников с вещественными древностями, а затем и совершенно самостоятельное исследование археологических материалов стали основой для формирования скандинавской научной школы — одной из ведущих в европейской археологии XIX в.
В 1807 г. в Копенгагене была организована Королевская комиссия по охране древностей, а при ней — Музей северных древностей. Хранителем этого музея с 1816 г. стал Христиан Юргенсен Томсен (1788-1865), основоположник скандинавской археологической школы и создатель «системы трёх веков», первой периодизации исторического процесса древности, основанного на археологическом материале.
Реорганизуя в 1818 г. экспозицию музея, Томсен разделил коллекции, отделив друг от друга каменные, бронзовые и железные вещи. Анализ их форм, а затем и взаимной встречаемости изделий из камня, бронзы, железа привёл его к выводу (подтверждавшемуся новыми и новыми поступлениями) о том, что каменные изделия (а соответственно и памятники — курганы, дольмены и другие сооружения, в которых они были найдены) — самые древние и лишь с наиболее поздними из каменных орудий, сходных по облику с металлическими, встречаются изделия из бронзы. В целом же металлические вещи характеризуют следующую хронологическую эпоху — бронзовые изделия (мечи, топоры) со временем сменяются и вытесняются железными (с ними, однако, могут сочетаться изготовленные из бронзы украшения).
Витрины, в которых размещались каменные, бронзовые и железные вещи, становились своего рода наглядным описанием, иллюстрацией древнейших этапов истории Дании. Это описание и было изложено Томсеном спустя почти двадцать лет в путеводителе по музею (датское издание — 1836 г., немецкий перевод — 1837 г.). В археологию вошли понятия «каменный, бронзовый, железный век». К аналогичным выводам, основанным на северогерманских памятниках, пришли в те же годы немецкие учёные И.Ф. Даннейл и Г.X. Лиш. Скандинавские ученики Томсена — Иене Ворсё, Ханс Хильдебранд детализировали разработанную им периодизацию, наполнив ее конкретным археологическим содержанием.
Резко расширяя хронологический диапазон знаний о первобытности, «система трёх веков» по-новому ставила перед археологией вопрос о подлинной древности человечества. Актуальной
(47/48)
научной задачей становится проблема «до-потопных древностей»: представление о библейском Потопе французский биолог Ж. Кювье использовал в своей «теории катастроф» для объяснения смены биологических видов, и предстояло выяснить, мог ли древний человек быть современником вымерших видов животных допотопного времени, «предиллювиального периода». В 1820-х годах за решение этой задачи взялись британские ученые. Развернулось исследование пещер с мощными геологическими отложениями, в которых обнаруживались порой, наряду с останками древних животных, кости человека и каменные орудия. В 1830-1833 гг. были опубликованы «Основы геологии» Чарльза Лайеля — систематическое изложение основ эволюции земной поверхности, принципов геологической стратиграфии. Эта книга оказала большое влияние на формирование эволюционной теории Чарльза Дарвина и на развитие первобытной археологии. В 1846 г. комитет английских учёных, куда вошли Ч. Лайель, В. Пенгелли, Дж. Эванс, Дж. Леббок и ряд других, приступил к систематическому изучению слоёв, фауны, каменных орудий Кентской пещеры, первого из научно исследованных памятников Англии, относившихся к древнейшему этапу каменного века, засвидетельствованному совместными находками изделий человека и останков вымерших животных — палеолитической эпохе.
Во Франции открытие палеолита связано с именем Жака Буше де Перта (1788-1868), собравшего грандиозную коллекцию палеолитических каменных орудий на береговых террасах Соммы. В 1846 и 1847 гг. увидели свет его первые публикации, которые академическая наука встретила скептически. И лишь после того, как в 1860 г. открытые Буше де Пертом местонахождения обследовали британские учёные, подлинность и древность этих памятников получили всеобщее признание. В 1865 г. Дж. Леббок в своей книге «Доисторические времена» предложил разделить томсеновский «каменный век» на две эпохи — «неолит» и «палеолит», выделив таким образом древнейшую ступень истории человечества.
Геологические данные, введенные в обращение Лайелем, позволяли датировать различные местонахождения в интервале от 1150 тыс. до 23 тыс. лет (вместо библейских 7 тыс. и даже полулегендарных 20-30 тыс. лет древневосточных источников). В союзе с естественными науками, геологией и палеонтологией археология обретала невиданные ранее историко-познавательные возможности. Она открыла те области человеческого прошлого, которые не освещались уже никакими письменными памятниками и преданиями и где археологический материал оказывался единственным историческим источником.
Создавались условия для выделения нового раздела науки — первобытной археологии, отчленённой не только от классической (входившей в сложный комплекс антиковедческих дисциплин)
(48/49)
и древневосточной (опиравшейся во многом на открываемый ею же новый фонд древних письменных источников, иероглифических или клинописных, наряду с библейской традицией), но и от «национальных» разделов (кельтской, германской, славянской — тесно связанных с языкознанием, этнографией, письменной историей). Методологические основы новой отрасли знаний находились в сфере естественных наук, где формировались общетеоретические представления о законах эволюции. Археологии предстояло создать собственный научный аппарат, базирующийся на этой методологии и раскрывающий эволюцию человеческого общества и культуры на материале вещественных памятников.
Быстрое развитие различных отраслей археологии проявилось в её организационной структуре. В первой половине XIX в. возник ряд научных обществ, национальных и международных: 1814 г. — Национальное общество антиквариев Франции, 1825 г. — Общество для изучения северных древностей в Дании, 1829 г. — Берлинское археологическое общество, Институт археологической корреспонденции в Риме, 1832 г. — Антикварное общество в Цюрихе, 1843 г. — Этнологическое общество в Лондоне, 1846 г. — Французская школа в Афинах, 1852 г. — Объединение немецких обществ истории и древностей, с музеями в Нюрнберге и в Майнце (Римско-германский центральный музей). Новые формы стабильной организации стимулировали резкий рост археологических исследований, позволивший сравнительно быстро выразить новые познавательные возможности археологии как гуманитарной, исторической науки.
Середина XIX столетия — время реализации томсеновской схемы, заполнения «системы трёх веков» реальным историко-культурным, археологическим содержанием. Постулированная скандинавскими археологами закономерная смена каменного, бронзового, железного периодов в истории культуры была подтверждена новыми открытиями практически во всех европейских странах.
Одновременно с исследованием палеолитических пещер началось изучение неолитических памятников. В 1849 г. Й. Ворсё приступил к раскопкам «кьеккемедингов» — раковинных «кухонных куч», известных на побережьях Дании, Норвегии, северной Италии; начались раскопки мегалитических памятников и курганов с каменными гробницами, относящихся к неолиту. В 1853-1854 гг. швейцарский археолог Ф. Келлер открыл новый вид памятников — свайные поселения, древнейшие из которых относятся к неолиту. Через десять лет их было изучено более сорока; подобные им неолитические поселения были обнаружены в Северной Италии, во Франции, Германии, Британии. Неолит предстал перед исследователями как эпоха древнейшего производящего хозяйства — следующая после палеолитических охотничьих стоянок ступень в экономическом и социокультур-
(49/50)
ном развитии человечества. Зёрна культурных растений, кости домашних животных становятся объектом научного изучения, а полученные выводы подтверждали давно намеченную философами схему перехода от охотничьей «дикости» к земледельческо-скотоводческому «варварству».
Стратиграфия отложений свайных поселений соответствовала томсеновской системе трёх веков: нижние слои содержали неолитические находки, их перекрывали отложения бронзовой, а затем — железной эпох. Бронзовый век, однако, оставался предметом дискуссий: немецкие археологи во главе с Л. Линденшмидтом (основателем Римско-германского центрального музея в Майнце) относили все бронзовые вещи к «римской эпохе» (I-IV вв. н.э.). Дискуссия прекратилась в середине 1860-х годов, после того, как помимо скандинавских были опубликованы сводки находок из памятников Англии, Франции, Швейцарии. В работах М. Шантра, Дж. Леббока была изложена классификация бронзовых изделий, доказан их более древний возраст по сравнению с памятниками римского времени.
Железный век обогатился ключевыми для европейской археологии памятниками: могильником в Гальштатте (Австрия), открытом И. Рамзауэром в 1846 г., и поселением Ла-Тен (Швейцария), исследованном Ф. Келлером в 1854-1858 гг. Ла-Тен, как полагают, был крепостью кельтского племени гельветов, сожжённой римлянами в 58 г. до н. э. Во Франции резко возрос интерес к истории галлов, воевавших с Цезарем. По распоряжению императора Наполеона III, в 1861 г. были предприняты раскопки Алезии и Бибракте, двух крупнейших кельтских оппидов. «Гальштатт» и «Латен» становятся наименованиями хронологических подразделений, раннего (VIII-V) и позднего (V-I вв. до н.э.) железного века.
Бурное развитие «доисторической», первобытной, археологии было по существу международным делом. И в то же время, создавая эту новую отрасль, обретали самостоятельность национальные научные школы — скандинавская, французская, британская, германская, швейцарская, австрийская. Новой формой научного сотрудничества становятся международные съезды и конгрессы, отражающие возрастающий размах исследований и рост численности археологов-профессионалов. Первый Международный конгресс доисторической антропологии и археологии состоялся в Невшателе (Швейцария) в 1866 г. Европейская археология прочно вошла в состав мировой науки и культуры.
«Археологическая версия истории», сформированная в течение примерно столетних научных усилий (1760-1860-е годы), в европейской науке стала результатом выделения из начального, «энциклопедического» комплекса фактических знаний и методов исследования (эпистемы и парадигмы), во-первых, основных разделов археологического знания — классической, затем «национальной» (включая зарождающуюся «древнево-
(50/51)
сточную») и, наконец, первобытной археологии, исходной для обеих названных и последовательно охватывающей глубины «доистории» от каменного к бронзовому и железному веку. Нормативная культура классицизма сменялась «номологической» (законополагающей), сайенцизированной культурой XIX столетия, ориентированной на быстрый и бурный прогресс естественнонаучных знаний, выверявших общефилософские идеи экспериментальным исследованием и поиском закономерностей развития. Поэтому вторым и решающим фактором становления мировой археологии стало утверждение парадигмы эволюционизма, специализированного в сфере археологических знаний (прежде всего в виде «системы трёх веков», а затем и связанного с ней набора методов исследования).
Россия входила в контекст европейской культуры нового времени, начиная с XVIII столетия, одной из новых участниц процесса формирования «энциклопедической парадигмы». Однако дистанцию культурного развития, отмеченную становлением археологической науки, отечественная культура проходила в условиях и по социально-политическим основаниям, и по культурно-историческим факторам существенно отличавшихся от динамики исторического процесса в Западной Европе. Этим определялось и своеобразие процесса становления отечественной археологии.
(/452)
[1] Тарле Е.В. Очерк развития философии истории: Из литературного наследия академика Е.В. Тарле. М., 1981.
[2] Энгельс Ф. Развитие социализма от утопии к науке // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 18. С. 510.
[3] Люблинская А.Д. Историческая мысль в «Энциклопедии» // История в «Энциклопедии» Дидро и Д’Аламбера. Л., 1978. С. 233-256.
[4] Критика // История в «Энциклопедии»... С. 58-59.
[5] История // Там же. С. 9.
[6] Керам К.В. Боги, гробницы, учёные: Роман археологии. М., 1960. С. 83.
[7] Mонгайт А.Л. История и методика археологических исследований в Европе. Археология Западной Европы. Каменный век. М., 1973. С. 9-100.
|