главная страница / библиотека / обновления библиотеки
Е.Е. КузьминаКубкообразные сосуды Казахстана эпохи поздней бронзы.// В глубь веков. Археологический сборник. Алма-Ата: 1974. С. 16-24.
Сосуды кубкообразной формы на полом поддоне распространены в Евразии. Но ни на одном памятнике они не составляют сколько-нибудь заметной серии, а представлены лишь единичными экземплярами. Это ещё более усиливает интерес к обширности ареала, в котором они прослеживаются.
О.А. Кривцова-Гракова высказала предположение о генезисе кубкообразных сосудов на позднесрубных памятниках Поволжья. Она считает, что они возникли как подражание металлической посуде — клёпаным котлам. [1] В дальнейшем она же доказала, что не только по форме, но и по орнаменту и даже по технике изготовления из отдельных клёпаных полос, имитирующей ленточный способ лепки горшка, котлы являются повторением типичных сосудов позднесрубной культуры и отличаются от них только наличием поддона.
Примером кубковидных сосудов может служить кубок из коллекции Ждановского музея (рис. 1, 1), имеющий высокий поддон, ребро на плечике и орнамент в виде разделенных полосами рядов ёлки на тулове и треугольников у дна. [2] Возраст этого экземпляра установить невозможно, так как неизвестно, из какого комплекса он происходит. Большую помощь в определении хронологии кубкообразных сосудов оказали находки их фрагментов на поселении Сускан в Поволжье (рис. 1, 11). [3] Они обнаружены в культурном слое вместе с сосудами с налепными валиками, которые являются преобладающим типом керамики поселения. На этом основании выявленные фрагменты следует отнести к эпохе поздней бронзы. Эта датировка уточняется и по наход- жам бронзовой втульчатой двулопастной стрелы со скрытой втулкой и костяного псалия. [4]
В Приказанском Поволжье в памятниках эпохи поздней бронзы, содержащих среди прочей керамику с налепным валиком, также известны рюмкообразные сосуды на поддонах. Среди них особенно интересны экземпляры с желобками, имитирующими гофрировку на поддоне (рис. 1, 10). [5] В Приуралье один целый рюмкообразный сосуд найден на II Луговской стоянке. У него округлое тулово, под венчиком ряд каннелюр, а ниже зубчатым штампом нанесены заштрихованные ромбы (рис. 1, 2). [6] Датировка конец II — начало I тыс. до н.э. выяснена благодаря керамике, имеющей предананьинский облик, и желобчатому втульчатому долоту, характерному по форме изделию из кладов эпохи поздней бронзы Евразии. [7] Неглубокий кубок на поддоне отмечен на поселении Кошкарово I на Урале в погребении черкаскульской культуры. [8] В Западном Казахстане кубок на высоком поддоне чашеобразной формы с прямым венчиком обнаружен на поселении Джангала (рис. 1, 3). [9] Для датировки важны и находки трёх поддонов кубков на поселения Алексеевка (рис. 1, 9), [10] поскольку они обнаружены вместе с керамикой с налепным валиком и синхронизируются с памятниками широкой зоны Евразии по находкам втульчатой двулопастной стрелы (как в Сускане), кинжала с упором, а также однолезвийного ножа с широким лезвием, отделённым уступом от узкой рукояти с отверстием на конце. [11]
В Центральном Казахстане два аналогичных кубка на поддоне найдены в могильнике Дандыбай (рис. 1, 4). У них шарообразное тулово, венчик слегка отогнут, поддон конический, тулово по спирали украшено косо заштрихованной лентой. [12] Датировка могильника определяется по типу двулопастной втульчатой стрелы концом эпохи поздней бронзы. В сходном по керамике с Дандыбаем могильнике Бегазы обнаружены стрелы, позволяющие уточнить возраст данных па- Рис. 1. Кубкообразные сосуды:1 (Ждановский музей), 2 (Луговская стоянка), 3 (поселение Джангала), 4 (мог-к Дандыбай), 5 (мог-к Ельшибек), 6 (мог-к Тау-тары), 7 (мог-к Еловский), 8 (мог-к Тагискен), 9 (Алексеевское поселение), 10 (поселение Приказанского Поволжья), 11 (поселение Сускан). Рисунок выполнен без масштаба.(Открыть Рис. 1 в новом окне)
мятников. Это двулопастная втульчатая стрела с шипом и трёхлопастная стрела с черешком. Они имеют полные аналогии в раннескифских комплексах VIII в. до н.э. [13]
Из Казахстана известны ещё два сосуда, которые по форме напоминают рассматриваемый тип, у них поддон не конический, а сплошной. Один из сосудов найден в могильнике Ельшибек (рис. 1, 5). [14] Он изготовлен ленточным способом, по граням спая двух лент проходит ребро, венчик изогнут. Дно внутри приострённое, снаружи налеплен поддон. На венчик нанесены противостоящие треугольники, на плечико — ёлочка. Второй сосуд из могильника Тау-тары (рис. 1, 6). Он также изготовлен ленточным способом. У него высокий венчик, плавная линия профиля. По венчику и тулову кубок покрыт флажковым орнаментом, а по дну — треугольниками, которые выполнены зубчатым штампом. [15] А.Г. Максимова, исследовавшая памятник, отметила в его керамике черты слияния фёдоровских и алакульских традиций. В этом комплексе, к сожалению, отсутствовали вещи, позволяющие точно установить его датировку. Найденные здесь лапчатые подвески карасукского типа в этом не помогают, так как хронология их не разработана. Они встречаются как в карасукских, так и в андроновских памятниках (Малый Койтас, Аксу-Аюлы, ограда 2, ящик 2; Былкылдак I, ограда 8; мог-к Боровской, Бегазы), поэтому не ясно, имеют ли они андроновский генезис или отражают карасукское влияние. Однако по некоторым особенностям технологии керамики вероятен поздний возраст могильника.
В Западной Сибири кубок на поддоне обнаружен в могильнике Еловка II у г. Томска (рис. 1, 7). Он имеет очень изящный профиль: высокий отогнутый венчик, расширяющееся в верхней части тулово и конический поддон. Сосуд богато орнаментирован зубчатым штампом: по венчику — сетка, по тулову — меандр, по поддону — горизонтальные линии и треугольники. Эта находка важна, так как позволяет увязать материалы из западных областей с очень интересным, но сложным для интерпретации материалом памятника — могильника Еловка II. Могильник, по мнению исследователя В.И. Матющенко, содержит погребения андроновской, томской, еловско-ирменской и большереченской культур. Поскольку вопрос даже об относительной хронологии памятников Западной Сибири в настоящее время дискуссионен; то синхронизация хотя бы одной из культурных групп имеет большое значение. В восточной части могильника В.И. Матющенко исследовал погребения, относимые к еловскому этапу. Они совершены почти на древней поверхности по обряду трупоположения, скорченно, головой на юго-запад (в одном случае — трупосожжение) и дали, кроме обычной еловской керамики также кубкообразный сосуд на поддоне и нож с изогнутой спинкой и прямым лезвием, отделённым уступом от выемчатой рукояти с отверстием на конце. [16] Этот нож напоминает алексеевский, но по форме ему ближе экземпляры эпохи поздней бронзы из Челкара и Бес-Тюбе, найденные с керамикой с налепным валиком алексеевского типа, [17] а также нож из Восточного Казахстана с поселения Мало-Красноярка, [18] датируемого эпохой поздней бронзы. [19] На синхронность памятников еловского типа бегазинско-дандыбаевским указывает находка на поселении Еловка трёхлопастной черешковой стрелы, [20] аналогичной стрелам из Бегазы и Алеп-ау- лa, [21] а на хронологическую близость с Мало-Красноярской — втульчатая двулопастная стрела, с Сусканом — также стрела и костяные псалии.
Наконец, кубок с сужающимся горлом, раздутыми боками и каннелюрованной ножкой найден в могильнике Тагискен (рис. 1, 8), [22] датируемом началом I тысячелетия до н.э. по двулопастным стрелам со скрытой втулкой. [23] Погребальные сооружения Тагискена повторяют конструкцию бегазинско-дандыбаевских, но с той лишь разницей, что они выполнены не из камня, а из глины и дерева. Среди бегазинско-дандыбаевской керамики находят аналогии и формы, и орнамент большинства сосудов Тагискена. Кроме лепной керамики здесь встречена также посуда, сделанная на гончарном круге, в частности, большие сосуды с подкошенным дном. Эта деталь формы характерна для керамики древнеземледельческих государств юга Средней Азии: Парфии, Маргианы и Бактрии. Причём, если в Парфии и Маргиане традиция иеготовления данных сосудов в начале I тысячелетия до н.э. утрачивается вследствие оккупации, то в Бактрии, судя по находкам гончарной керамики на ряде поселений и в Тулхарском могильнике, она продолжает существовать. [24]
Из Бактрии известны находки кубков на небольшом цилиндрическом поддоне в погребениях открытой А.М. Мандельштамом скотоводческой бишкентской культуры. [25] Носители её генетически связаны со степными среднеазиатско-казахстанскими племенами эпохи бронзы, постоянно испытывавшими в Бактрии влияние культуры местного древнеземледельческого населения, которая была родственной южнотуркменской культуре Намазга VI. Она выявлена недавно благодаря раскопкам Л.И. Альбаума и А.А. Аскарова на поселении Сапаллитепа [26] и Г.А. Пугаченковой на поселении Муллолитепа. [27]
Очень много весьма разнообразных по форме кубков обнаружено в могильниках и на поселениях скотоводческой культуры Свата и Гандхары на северо-западе Индостана. Дж. Туччи высказал гипотезу о возможном генетическом родстве культуры Свата с культурой бронзового века Средней Азии. [28] Затем С. Антонини сопоставила ряд керамических форм Свата, в том числе кубки, с посудой Южного Туркменистана, а Э. Кастальди обратила внимание на сходство некоторых черт погребального обряда и керамики, в частности кубков, с тагискенскими. [29] Наконец, нами было высказано предположение, что скотоводческая культура Свата генетически связана с тулхарской и сформировалась на территории Средней Азии и соседних районов Афганистана. [30]
Находка кубка в Тагискене в комплексе с привозной посудой южносреднеазиатских форм, изготовленной на гончарном круге, и типичных для земледельческих культур украшений, в частности булавок, позволяет поставить вопрос, не заимствована ли форма кубкообразного сосуда скотоводами степей у древних земледельцев, у которых самые разнообразные вазы и кубки на полом поддоне бытовали уже в III тысячелетии до н.э.? Они известны и в Тепе-Гиссаре, и в Южной Туркмении [31] с периода Намазга IV и до финала периода Намазга VI (рис. 2, 1-3), когда древнеземледельческая культура Парфии и Маргианы подвергается разрушению. Возможно, в Бактрии культура Намазга VI продолжала развиваться, в результате чего в предахеменидскую эпоху здесь на местной основе сложился комплекс Кабадиан I.
На земледельческих поселениях Бактрии эпохи бронзы кубкообразные сосуды, изготовленные на гончарном круге быстрого вращения, представлены весьма широко, причём форма кубков разнообразна. [32] При сопоставлении бактрийских кубков с кубкообразными сосудами Свата обнаруживаются полные аналогии. Бактрийские кубки имеют
Рис. 2. Кубкообразные сосуды южных культур:1-3 (Тепе-Гиссар III), 4 (Янги-кала), 5-6 (Аучин-депе), 7-8 (Тахирбай 3), 9 (Тулхар), 10 (Кхерай), 11-13 (Кателаи). Рисунок выполнен без масштаба.(Открыть Рис. 2 в новом окне)
большое сходство с кубками евразийских степей. Это позволяет предположить, что рассматриваемый своеобразный тип керамики был заимствован скотоводческими племенами у земледельцев, а у них он прошёл длительную эволюцию. Подтверждением высказанной гипотезы может служить не только сходство форм кубков скотоводческих и древнеземледельческих культур, но и некоторые особенности технологии их производства. Как указывалось, у кубка из Ждановского музея поддон отделён двумя уступами, кубок из Тагискена имеет гофрированный поддон, у некоторых кубков из Поволжья поддоны украшены каннелюрами, а на ножку кубка из Еловки нанесён орнамент, имитирующий рифление. Этот приём мог возникнуть только как подражание рифлению, очень характерному для кубковидных и вазообразных сосудов юга Средней Азии. Под венчиком кубков из Тагискена, Ждановского музея, Луговской стоянки также идут ряды горизонтальных каннелюр, а на кубке из Еловки под венчиком нанесён орнамент, имитирующий каннелюры. Для срубной культуры этот приём орнаментации керамики не характерен, на андроновской посуде каннелюры обычны, но не под венчиком, а на шейке. Следовательно, такой способ украшения сосуда чужд керамике евразийских степей. Напротив, на вазообразных и кубкообразных сосудах юга Средней Азии верхняя часть очень часто покрыта рифлением, что обусловлено технологическими возможностями местного гончара, использовавшего быстро вращающийся гончарный круг. Все это позволяет сделать вывод, что в евразийской степной зоне лепные кубкообразные сосуды со специфическим орнаментом появились как имитация привозных южносреднеазиатских кубков и ваз, сделанных на гончарном круге. Посредником в распространении этого типа в евразийских степях явились скотоводческие племена Средней Азии, находившиеся в постоянном контакте с земледельцами, что доказывается находками привозной гончарной посуды и украшений в Тулхарском могильнике и Тагискене. [33]
Высокое мастерство гончаров Казахстана, которым были знакомы и изготовление сложнопрофилированных сосудов на поддонах, и орнаментация при помощи каннелюр, [34] обусловило восприятие этого типа посуды. Развитые в эпоху поздней бронзы контакты различных групп скотоводов в Евразии способствовали распространению кубков. Кубковидные сосуды не представляют собой чёткого типа, они различаются между собой не только по степени изогнутости плеча, высоте венчика, месту наибольшего расширения тулова, но и по технике изготовления. Так, кубки Дандыбая выполнены путём выдавливания из куска глины, кубки Западного Казахстана и Поволжья — ленточной техникой. Следовательно, восприняв южную моду, гончары эпохи поздней бронзы переработали её с учётом местных керамических традиций, характерных для культур, имеющих различный генезис. Кубки распространились в кругу носителей культур бегазинско-дандыбаевской, еловской, приказанской, позднесрубной, черкаскульской, позднеандроновской алакульского типа и др. Наличие у них кубкообразных сосудов даёт объективные основания для синхронизации этих культур. Вместе с тем изучение кубкообразных сосудов и некоторых других изделий (псалиев, копий с прорезями, серпов и особенно стрел) позволяет говорить о существовании культурных контактов и взаимовлияний в широкой зоне Евразии в конце эпохи бронзы.
Этот своеобразный тип посуды просуществовал недолго и в эпоху раннего железа почти вышел из употребления. Только в Сибири у носителей тагарской культуры, отличающейся большим консерватизмом, эта форма продолжала бытовать и развиваться. [35] Назначение этих сосудов неизвестно. Судя по малочисленности, уникальности находок их в пределах каждого памятника, возможно, они использовались для ритуальных целей, а не для питья. Именно этим и можно объяснить, что данная форма, заимствованная с юга, по-видимому, вызвала подражание в металле и в конечном счёте повлияла на изготовление скифских котлов.
[1] О.А. Кривцова-Гракова. Степное Поволжье и Причерноморье в эпоху поздней бронзы. МИА, №46, 1955, стр. 44-45, рис. 10, 9; К.В. Сальников. Очерки древней истории Южного Урала. М., 1967, рис. 18, 19.[2] О.А. Кривцова-Гракова. Указ. работа, стр. 45, рис. 10, 10.[3] Н.Я. Мерперт. Из древнейшей истории Среднего Поволжья. МИА, №61, 1958, стр. 128, рис. 19, 15; его же. Материалы по археологии Среднего Заволжья. МИА, №42, 1954, стр. 65, рис. 12, 4.[4] Н.Я. Мерперт. Из древнейшей истории Среднего Поволжья, стр. 120, рис. 14, 9, 14.[5] Н.Ф. Калинин, А.X. Халиков. Поселения эпохи бронзы в Приказанском Поволжье. МИА №42, 1954, стр. 216, рис. 37, 9.[6] А.В. Збруева. Памятники эпохи поздней бронзы в Приказанском Поволжье и Нижнем Прикамье. МИА, №80, 1960, стр. 28, рис. 10, 3.[7] Е.Е. Кузьмина. Металлические изделия энеолита и бронзового века в Средней Азии. «Археология СССР. Свод археологических источников». Вып. В4-9. М., 1966, стр. 26.[8] В.Ф. Старков. Кошкарово I — многослойный памятник неолита и бронзы в Среднем Зауралье. СА, 1970, №1, стр. 106, рис. 7, 1.[9] «Археологическая карта Казахстана». Алма-Ата, 1960, табл. 1, 35; И.В. Синицын. Археологические исследования в Западном Казахстане. Труды ИИАЭ АН КазССР, т. 1. Археология. Алма-Ата, 1956, стр. 115-117.[10] О.А. Кривцова-Гракова. Алексеевское поселение и могильник. Труды ГИМ, т. XVII. М., 1949 [1948?], стр. 141, рис. 63, 1-3.[11] Там же, рис. 21.[12] М.П. Грязнов. Памятники карасукского этапа в Центральном Казахстане. СА, XVI, 1952, стр. 136, рис. 5, 1, 2; рис. 6, 12.[13] А.А. Иессен. Некоторые памятники VIII-VII вв. до н.э. на Северном Кавказе. В сб.: «Вопросы скифо-сарматской археологии». М., 1954, стр. 120; П.Д. Либеров. Хронология памятников Поднепровья скифского времени. В сб.: «Вопросы скифо-сарматской археологии». М., 1954, табл. I; E.Е. Кузьмина. Металлические изделия энеолита и бронзового века в Средней Азии. «Археология СССР. Свод археологических источников». Вып. В4-9. М., 1966, стр. 36.[14] А.М. Оразбаев. Памятники эпохи бронзы Центрального Казахстана. Труды ИИАЭ АН КазССР, т. 7. Алма-Ата, 1959, стр. 61, рис. 3, 1.[15] А.Г. Максимова. Могильник эпохи бронзы в урочище Тау-тары. В кн.: «Археологические исследования на северных склонах Каратау». Алма-Ата, 1962, рис. 5, 5.[16] В.И. Матющенко. Исследования Еловского могильника II. В сб.: «Из истории Сибири», вып. II, Томск, 1969, стр. 65, рис. 27, 1.[17] А.М. Оразбаев. Северный Казахстан в эпоху бронзы. Труды ИИАЭ АН КазССР, т. 5. Алма-Ата, 1958, стр. 278, табл. X, 1, 3, 4, 7.[18] С.С. Черников. Восточный Казахстан в эпоху бронзы. МИА, №88, 1960, табл. XXXVI, 1.[19] Е.Е. Кузьмина. Металлические изделия энеолита и бронзового века в Средней Азии, стр. 36.[20] В.И. Матющенко, Л.Г. Игольникова. Поселение Еловка — памятник второго этапа бронзового века Средней Оби. «Сибирский археологический сборник». Новосибирск, 1966, рис. 5, 7-8 (псалий); рис. 6, 4, 8 (стрелы).[21] «Археологическая карта Казахстана». Алма-Ата, 1960, табл. VI, 94; П.М. Рыков. Работы в совхозе «Гигант». «Известия ГАИМК», вып. 110, М.-Л., 1935, рис. 43; Л.Р. Кызласов, А.X. Маргулан, Плиточные ограды могильника Бегазы. КСИИМК, XXII [XXXII], 1950, рис. 42. Аналогичные стрелы известны в Монголии. См.: С.В. Киселёв. Древняя история Южной Сибири. МИА, №9, 1949, стр. 120; его же. Монголия в древности. «Известия АН СССР, серия истории и философии», 1947, №4, рис. 3.[22] «Полевые исследования Хорезмской экспедиции в 1958-1961 годах», т. I. М., 1963, стр. 45-46, рис. 16. Приношу благодарность М.А. Итиной, любезно предоставившей мне для публикации рисунок ташкентского кубка.[23] Эта дата подтверждается циркульным орнаментом с точкой посередине на костяных изделиях (рис. 18, 5, 6 [откуда рис.?]). Такой же орнамент встречен на предметах из Алексеевского поселения (О.А. Кривцова-Гракова. Алексеевское поселение, рис. 22, 3) и на вещах из памятников позднебронзового века Украины (А.И. Тереножкин. Предскифский период на Днепровском правобережье. Киев, 1961, рис. 63, 69, 4; А.М. Лесков. Кировское поселение. «Древности Восточного Крыма». Киев, 1970, рис. 30).[24] Е.Е. Кузьмина. О некоторых аспектах проблемы культурных и этнических связей Средней Азии и Ирана в эпоху поздней бронзы и раннего железа. В сб.: «Искусство и археология Ирана». М., 1971, стр. 176-178, табл. I.[25] А.М. Мандельштам. Памятники «степного» круга эпохи бронзы в Средней Азии. В сб.: «Средняя Азия в эпоху камня и бронзы». Л., 1966, рис. 54, 14; его же. Памятники эпохи бронзы в Южном Таджикистане. МИА, №145, 1968, табл, XV, 5, 6; табл. XIX, 3.[26] Л.И. Альбаум. Памятники эпохи бронзы на территории Сурхан-Дарьи. «Общественные науки в Узбекистане», 1969, №5; А. Аскаров. Сапаллитепа. Ташкент, 1973, рис. 17, 19, 20, 26, 33.[27] Г.А. Пугаченкова. Что таишь в себе, Муллолитепа? «Правда Востока», 1970, 6 августа; её же. Новый памятник древнебактрийской культуры. В сб.: «Успехи среднеазиатской археологии». Л., 1972, стр. 46.[28] G. Tuссi. The Tombs of Asvakaqana-Assa-Kenoi. «East and West», 1963, XIV.[29] B. Castaldi. La necropoli di Catelai i nello Swat. Roma, 1968, S. Antonini. Swat and Central Asia. «East and West», 1969, v. 19, №1; G. Stacul, Excavation near qhaliqai and chronological Sequence of Protohistorical Cultures in the Swat valley. «East and West», 1969, v. 19, №1, 2; A.H. Dani, F.A. Durrani. A. New Grave Complex in West Pakistan. The Bulletin of the Far Eastern Prehistory Association, 1964, v. VIII, №1; A. Dani, F. Durrani, A. Rachman, M. Scharif. Timarqarha and Candhara Grave Culture. Peshawar, 1968.[30] E.E. Кузьмина. Культура Свата и её связи с Северной Бактрией. КСИА, вып. 132, 1972, стр. 119; её же. К вопросу о формировании культуры Северной Бактрии. ВДИ, 1972, №1, стр. 140-141; ее же. Рецензия на книгу А.Н. Dani Excavatious in the qomal volley. «Amient Pakistan (v. V, 1970). «Народы Азии и Африки», 1974, №2.[31] В.М. Массон. Расписная керамика Южной Туркмении по раскопкам Б.А. Куфтина. Труды Южно-Туркменистанской археологической комплексной экспедиции, т. VII. Ашхабад, 1956, рис. 6, 9, 11, 12; табл. XXX-XXXVIII; его же. Древнеземледельческая культура Маргианы. МИА. №73, 1959, табл. 1, 11, 16, 18, 21; табл. VII, 1-3; табл. IX, 3.[32] Е.Е. Кузьмина. К вопросу о формировании культуры Северной Бактрии. ВДИ, 1972, №1, стр. 143-145.[33] См. керамику могильника Бугулы (А.X. Маргулан, К.А. Акишев, М.К. Кадырбаев, А.М. Оразбаев. Древняя культура Центрального Казахстана. Алма-Ата, 1966, табл. I, V).[34] Эти контакты особенно усилились в эпоху поздней бронзы, когда группа степных племён продвинулась на юг, что доказывается находками степной керамики в Южной Туркмении и Афганистане (Е.Е. Кузьмина. О южных пределах распространения степных культур эпохи бронзы в Средней Азии. В сб.: «Памятники каменного и бронзового века Евразии». М., 1964; А.М. Мандельштам. Памятники «степного» круга эпохи бронзы в Средней Азии. В сб.: «Средняя Азия в эпоху камня и бронзы». Л., 1966, стр. 239-243).[35] Н.А[Л]. Членова. Происхождение и ранняя история племен тагарской культуры. М., 1967, стр. 197, рис. 41, 5-9; стр. 200, рис. 42, 7, 8, 10-12, 17-20.
наверх |