П.Б. Коновалов
Хунну в Забайкалье
(Погребальные памятники).
// Улан-Удэ: Бурятское книжное издательство. 1976. 248 с.
Оглавление
Глава II. Погребальные памятники хунну. — 20
Общие сведения о распространении и типах могил. Топография могильников. — 20
Ильмовая падь. — 25
Черёмуховая падь. — 80
Дэрестуйский Култук. — 131
Глава III. Погребальный обряд хунну. — 150
Устройство могил и обряд захоронения в Ильмовой и Черёмуховой падях. — 151
Устройство могил и обряд захоронения Дэрестуйского Култука. — 165
Глава IV. Погребальный инвентарь хунну. — 173
Предметы вооружения и доспехов. — 173
Предметы конского снаряжения. — 180
Предметы сбруи и одежды. — 183
Предметы одежды и украшения. — 185
Предметы быта и культа. — 193
Введение ^
Настоящая работа посвящена изучению погребальных памятников хунну — теме, всё ещё мало разработанной в историко-археологической литературе.
Народ, или, точнее сказать, племена, оставившие эти памятники, издавна привлекали внимание мировой исторической науки. О них написаны сотни книг и статей.
В отечественной литературе на русском языке, а также в устной традиции они долгое время были известны как гунны, но в последнее время больше начинает утверждаться имя, близкое к подлинному — хунну или сюнну. Какое из них употреблять — вопрос, вероятно, не столь принципиальный: оба эти названия, заимствованные из китайских письменных источников, относятся к одним и тем же племенам, только одно из них дается в произношении южных китайцев (Hiongnu или Hiungnu), другое — в произношении северных (Sionnu или Siunnu).
В европейской литературе принят южный вариант — хунну, который древними греческими и латинскими писателями транскрибировался как Hun, Hunnu, Huni, а по-русски — гунн, гунны. Очевидно, что китайское название этого этнонима начинается с придыхательного звука «h», переданного европейскими авторами при помощи фонемы «h». На русском же языке ей больше соответствует звук «х», чем и объясняется, на наш взгляд, правомерность употребления названия хунну.
Хунну — это древние центральноазиатские племена. С ними связан бурный подъём так называемой «кочевой цивилизации» на восточной окраине «великого пояса степей» Евразии в последние века до нашей эры — одна из ярких страниц истории названного региона. Возвысившись из среды местных в широком смысле слова племён, хунну в это время создали под своей властью могущественное объединение племён. Оно явилось первым в истории Центральной Азии государственным объединением, ставшим прообразом ряда последующих государств — сяньбийского, жужаньского, тюркского, уйгурского, кыргызского, киданьского и монгольского.
В пору расцвета хунну им были подвластны земли от Хингана на востоке и до Тянь-Шаня на западе, от Байкала и Саян на севере и до Гоби на юге. Центром же хуннской державы, её основной экономической базой была территория Центральной и Северной Монголии и Южной Бурятии. Именно там, в степных и лесостепных долинах реки Селенги и её притоков Орхона, Толы, Джиды, Чикоя и Хилка найдены наиболее многочисленные следы их обитания.
В середине I века н.э. в результате внутренних социально-экономических, а также политических причин произошёл раскол хуннского союза. Южные хунну попали под влияние Китая и в последующие века, несмотря на длительную и упорную борьбу, растворились там в обширном этническом массиве. Северные же хунну пытались возродить былую мощь в борьбе с объединёнными силами южных своих соплеменников
(3/4)
и восточных соседей — дунху, сяньби. Но в конце I века из восточных племён усилились сяньбийцы, которые и нанесли северным хунну окончательное поражение в 93 году н.э.
После разгрома осколки хуннских войск двинулись на запад, покоряя и втягивая в орбиту своего движения наиболее активную часть племён степной полосы Евразии, что и получило название «великого переселения народов».
Европа, испытавшая в IV-V веках н.э. сокрушительные набеги неведомых гуннов (хунну), описанные в трудах античных авторов о Скифии и Кавказе, только в XVIII веке, после знакомства с сочинениями китайских летописцев, узнала о существовании народа с подобным именем в центре Азии. Хотя сходство названий, зафиксированных восточными и западными источниками, служило, казалось бы, вполне надёжным основанием для отождествления европейских гуннов и азиатских хунну, в исторической науке с тех пор обсуждался вопрос о происхождении и взаимном отношении этих двух народов. Дискуссия эта, на наш взгляд, имела под собой достаточно серьёзные основания. Продолжительность (три с половиной века) движения хунну на запад до окончательного их поражения в Западной Европе и громадные пространства, через которые прошли они, смешиваясь с различными племенами в местах длительного пребывания, не способствовали однозначному решению этих вопросов.
Однако как бы ни решался вопрос об идентичности хунну и гуннов и их этнической принадлежности, всегда было очевидно (таковы были исторические факты), что вся проблема слагается из двух частей: первой — относящейся к области центральноазиатской истории, и второй — входящей в сферу европейской медиевистики. Совершенно ясно было также и то, что вопрос об азиатских хунну является основным и составляет самостоятельную проблему. И поэтому здесь мы вправе оставить в стороне вопрос о западных гуннах и обратиться целиком к восточным хунну.
Хотя изучение истории и культуры хунну базируется на двух видах источников — письменных и археологических (обстоятельство не столь уж частое в науке, но весьма благоприятное), до сих пор в хуннологии остается много неясного, в том числе и самые важные вопросы — ранняя история или формирование этой культуры, этническая и языковая принадлежность её носителей и наследие её в истории и культуре народов Центральной и Средней Азии и Южной Сибири.
Как бы ни были важны письменные источники, они не дают нам всесторонней характеристики хуннского общества, они неполны и не всегда объективны. История археологического изучения хунну доказывает это со всей очевидностью. Научные труды, созданные на археологическом материале, намного обогатили наши знания и представления о хунну. В них хуннские памятники совершенно справедливо рассматриваются как единый ярко выраженный археологический комплекс, характеризующий весьма самобытную древнюю культуру.
Вместе с тем надо отметить, что все выводы и построения учёных основаны, как правило, на материалах лишь нескольких наиболее выдающихся памятников хунну — таких, как могильник Ноин-Ула в Монголии и могильники Ильмовая падь и Дэрестуйский Култук, как Иволгинское городище в Бурятии. Если наиболее яркие и эффектные находки из этих памятников широко вошли в научный оборот и стали почти хрестоматийным материалом, переходящим из одного сочинения в другое, то многочисленные ранее известные и ряд вновь открытых памятников на территории Бурятской АССР и МНР оставались и поныне
(4/5)
остаются мало исследованными, а имеющиеся материалы из них недостаточно использованы в литературе.
Из вышесказанного становится понятным, что при обращении к хуннской теме всё ощутимее становится потребность в массовом, серийном материале, так необходимом для надёжного обоснования многих предположений и выводов. Необходимо расширять фронт работы, вести параллельные исследования могильников и поселений, словом, изучать культуру хунну систематически и углублённо, привлекая материалы со всей территории её распространения, выявляя в ней и общее, и особенное.
С исследованием поселений забайкальских хунну дело обстоит лучше. Начиная с 1949 года систематично и планомерно, хотя и с перерывами, ведутся раскопки сначала Иволгинского городища, а в последние годы — поселения в Дурёнах на Чикое. Что же касается открытых ещё в конце XIX века хуннских кладбищ Юго-Западного Забайкалья, то они были подвергнуты лишь самому предварительному обследованию и поныне составляют громадный, ещё не разработанный археологический фонд.
Назревшую задачу продолжить исследования этих памятников взял на себя Институт общественных наук Бурятского филиала Сибирского отделения Академии наук СССР. В 1965-1972 годах под руководством автора проведены полевые изыскания на юге Бурятии, в местах наибольшего распространения памятников забайкальских хунну. Кроме общего обследования и картографирования памятников автором проведены стационарные раскопки в трёх местах: Черёмуховой и Ильмовой падях близ г. Кяхты и Дэрестуйском Култуке в низовье р. Джиды, близ с. Дэрестуй. В результате проведённых работ получен достаточно большой свежий материал, не только значительно пополнивший вещественные источники по хунну, но и вызвавший необходимость в свете их заново пересмотреть и оценить весь накопленный ранее археологический материал.
Если в вещеведческом отношении работы Ю.Д. Талько-Грынцевича — первооткрывателя хуннских древностей, не заслуживают какого-либо упрёка, то существенным упущением в его изысканиях было отсутствие специального интереса к устройству погребальных сооружений в целом. Это определило применение способа раскопки могил так называемым «колодцем», исключавшего возможность проследить связь между наружной и внутренней конструкцией памятников. В раскопках Ю.Д. Талько-Грынцевич не практиковал также метода сплошной расчистки объекта с целью точной фиксации в чертежах и фотоснимках. Лишь в одном случае, судя по публикации, им составлен план-схема наружной кладки могилы, но это не документальный чертёж, а схема. Той же схематичностью и приблизительностью характеризуются его наброски внутренней обстановки могил. В результате, раскопав большое количество могил, Ю.Д. Талько-Грынцевич не выяснил многих подробностей устройства и обряда погребения хунну. Разумеется, это не вина исследователя, который отнюдь не был профессионалом в археологии, а его беда: такова была методика работы на любительском уровне.
Таким же способом — «колодцем» были «разработаны» П.К. Козловым и А.Д. Симуковым ноинулинские курганы, кроме одного, раскопанного под руководством специально приглашённого в экспедицию в качестве консультанта археолога С.А. Теплоухова.
Не лишены были некоторых недостатков и раскопки Г.П. Сосновского и Ц. Доржсурэна. При всем авторитете Г.П. Сосновского, внёсшего огромный вклад в изучение памятников забайкальских хунну, приходится отмечать иногда неточность его полевых наблюдений. Впрочем,
(5/6)
они объясняются, пожалуй, кратковременностью и небольшим объёмом раскопочных работ, имевших по существу разведывательный характер и, к сожалению, более не возобновлявшихся.
Ц. Доржсурэн, признавая основные погрешности предыдущих исследователей, в своих работах, однако, не раскрывает собственных методических приёмов и даже не приводит графической документации материалов. Это делает малоубедительной, в частности, его классификацию наземных сооружений рядовых могил, раскопанных им на территории Монголии.
Возобновление исследования могильников хунну требовало от нас методически продуманного подхода к полевым работам. Одной из главных и вместе с тем трудных задач было изучение внешнего устройства могил, то есть выяснение формы или, если угодно, архитектуры надмогильных кладок и сооружений.
Трудность заключалась не только в естественном разрушении, но и в том, что почти все хуннские могилы, как правило, разграблены. В такой ситуации только вскрытие могил широкими площадями и самая тщательная расчистка всей их поверхности могли дать картину первоначальной конструкции и последующего её разрушения. Именно этого способа вскрытия мы и придерживались.
При раскопке могил в глубину мы также применяли метод «широкой расчистки», согласно которому могильная яма расчищалась не по её контурам, а значительно шире. Это обеспечивало, во-первых, простор и хорошее освещение для работы и, во-вторых, точность контуров ямы и грабительского хода. Многократная послойная фиксация (в чертежах и фотоснимках) при таком способе расчистки позволяла получить строго согласованную в плане и разрезе документацию раскапываемых могил.
В основу монографии, таким образом, легли новые материалы раскопок автора. Наряду с ними в работе использованы доступные ему вещественные материалы из хранилищ Ленинграда, Улан-Удэ и Кяхты, а также архивные и печатные источники, относящиеся к хуннским захоронениям Забайкалья и Монголии.
Автор намерен дать полное описание нового материала, систематизировать и обобщить его вместе с соответствующими опубликованными и неопубликованными данными, наконец, исследовать и рассмотреть всё это как исторический источник.
Собранный материал позволяет нам впервые в литературе посвятить специальную главу погребальным обрядам хунну, в которой, думается, необходимо рассмотреть устройство могил, ритуалы захоронения, выявить общие черты и частные варианты погребального обряда в различных местах сосредоточения могильников.
Появилась также возможность сделать свод погребального инвентаря хунну, произвести посильную его классификацию, установить серии тех или иных категорий вещей и, насколько позволяют обстоятельства, решить вопросы сравнительного анализа его на фоне соответствующих данных из сопредельных территорий.
Автор сознаёт, что не все поставленные задачи решены в равной мере, одни элементы обряда выяснены и описаны лучше, другие — хуже, одни категории вещей представлены большой серией, другие — малой.
В целом же изложенный в основных главах материал, кажется, даёт возможность шире и по-новому осветить некоторые стороны культуры хунну. Для более полного и всестороннего обобщения проблемы ряд вопросов нуждается в дополнительном историко-археологическом исследовании. И потому в заключительной главе мы пока ограничились обобщением основных аспектов истории и культуры хунну, выводами,
(6/7)
касающимися социально-экономической основы их жизни, облика созданной ими материальной культуры и её места среди других степных культур.
Разумеется, не эти выводы и заключения автор считает главными в предлагаемой работе: они не могут быть бесспорными и исчерпывающими. Главное здесь, очевидно, заключается в новом документированном материале, дающем представление о материальной культуре хунну и позволившем впервые дать систематическое описание их погребального комплекса (обряда и инвентаря).
Автор глубоко благодарен учащимся школ, техникумов, училищ, вузов Улан-Удэ, Усть-Орды, Кяхты, Иркутска, Читы, а также всем, кто по долгу службы принимал участие в раскопках, помогал в камеральной обработке и подготовке иллюстративного материала.
Автор выражает искреннюю признательность своему научному руководителю академику А.П. Окладникову, ответственному редактору и коллегам, сделавшим ценные замечания при подготовке рукописи.
Список сокращений. ^
БИОН — Бурятский Институт общественных наук.
БКНИИ — Бурятский комплексный научно-исследовательский институт.
БМНИИК — Бурят-Монгольский научно-исследовательский институт культуры.
БФ СО АН СССР — Бурятский филиал Сибирского отделения Академии наук СССР.
ВСОРГО — Восточно-Сибирский отдел Географического общества.
ГАИМК — Государственная Академия истории материальной культуры.
ИИМК — Институт истории материальной культуры.
КСИИМК — Краткие сообщения Института истории материальной культуры.
ЛОИА — Ленинградское отделение Института археологии.
МИА — Материалы и исследования по археологии.
ПИДО — Проблемы истории докапиталистических обществ.
ПИМК — Проблемы истории материальной культуры.
САИ — Свод археологических источников.
ТКАЭЭ — Тувинская комплексная археолого-этнографическая экспедиция.
ТКОРГО — Троицко-Кяхтинское отделение Приамурского отдела Русского Географического общества.
ШУХБ — Шинжлэх ухааны хурээлэнгийн бутээл.
ШУХХ — Шинжлэх ухааны хурээлэнгийн хэвлэл.
|