С.Г. Кляшторный
История Центральной Азии и памятники рунического письма.
// СПб: Филол. ф-т СПбГУ. 2003. 560 с. ISBN 5-8465-0106-0 («Азиатика»)
Часть II.
Древнетюркская цивилизация.
Образ кагана в орхонских памятниках.
[ Первая публикация: Studia in honorem S. Stachowski dicata.
Folia Orientalia, vol. 36. Krakow: 2000. C. 171-174. ]
Среди древнетюркских рунических памятников Центральной Азии главное место по праву занимают эпитафии Бильге-кагану (735), Кюль-тегину (732) и надпись Тоньюкука (около 725), открытые в бассейне реки Орхон. Источниковедческий анализ этих сравнительно крупных текстов, начатый В.В. Бартольдом, И. Марквартом, П.М. Мелиоранский, П. Пельо и продолженный многими другими исследователями, осуществлялся: а) методом сопоставления орхонских надписей с не зависящими от них группами источников (византийскими, арабскими, персидскими, согдийскими, китайскими, тибетскими, хотано-сакскими, тохарскими); б) методом выявления повествовательных закономерностей самого древнетюркского текста. Новые возможности для историографической интерпретации надписей открывает ещё мало освоенный приём — функциональный анализ типических образов надписей, первым из которых является образ кагана.
Орхонским памятникам, как и другим произведениям средневековой историографии, в немалой степени была свойственна политическая тенденциозность, определяемая прежде всего общим социальным идеалом аристократической верхушки тюркского племенного союза. Таким социальным идеалом выступает в надписях «вечный эль народа тюрков», т.е. созданная тюрками империя. Гарантом благополучия «вечного эля» был избранный Небом каган, а основным условием существования эля провозглашены верность кагану бегов и «всего народа».
Имя кагана выступает как эпоним («в эле Ильтериш-кагана», «в эле Бильге-кагана») и синоним названия государства («земля Капаган-кагана»). Ради «тюркского эля» каган должен «приобретать (т.е. предпринимать завоевания) до полного изнеможения», ради «народа тюрков» он должен «не спать ночей и не сидеть (без дела) днем». Война и мир, битва и союз — всё решается по воле кагана для благоденствия «тюркского эля». Военные и дипломатические прерогативы кагана абсолютны, но ими не исчерпываются его функции. Надписи постоянно фиксируют конкретные действия кагана и тем определяют его место в системе управления. Так, каган а) поселяет и переселяет побеждённые племена, т.е. заново определяет их территорию; б) расселяет тюрков на завоёванной территории,
(243/244)
распределяя земли между племенами; в) собирает, расселяет и «устраивает» тюрков в «стране Отюкен», т.е. на коренной территории народа тюрков; г) передаёт на определённых условиях часть племенных земель в своей собственной стране каким-либо группам иммигрантов (например, согдийцам). Главным преступлением «народа» против кагана и «вечного эля» была откочёвка на другие земли, т.е. выход из-под каганской власти. Поэтому памятники полны предостережений и угроз против тех, кто замыслил отделение — откочёвку, а к числу главных функций кагана отнесено «собирание» и «устроение» народа на подвластной кагану земле, т.е. создание политической организации, системы подчинения.
Более детальный анализ действий кагана в орхонских надписях, несомненно, добавит к образу тюркского правителя многие другие черты, определяющие его положение в общественной и государственной системах. Однако важно установить, подчинялся ли образ кагана в тексте какому-либо заранее определённому идеалу, например идеалу мудрого и смелого правителя, который полностью или по большей части снимал реалистичность изображаемого лица, или же для трактовки образа имелась иная установка.
В орхонских памятниках упоминаются две плеяды каганов: древние каганы и каганы — современники создателей памятников. Из древних каганов двое, Бумын и Истеми, родоначальники династии и создатели империи, изображаются как великие завоеватели, добывшие тюркскому элю земли и богатства. Таким же образом изображают этих каганов византийские, арабские и китайские исторические сочинения. Относительно других древних каганов в надписях говорится нечто совершенно противоположное: «После них (т.е. после Бумына и Истеми. — С.К.) стали каганами младшие их братья, а потом и их сыновья стали каганами. После того так как младшие братья не были подобны в поступках старшим, а сыновья не были подобны отцам, то сели на царство, надо думать, неразумные каганы, надо думать, сели на царство трусливые каганы» (Памятник в честь Кюль-тегина, большая надпись, стк. 4, 5). Противопоставление «мудрых» и «неразумных», «смелых и трусливых» каганов, сделанное через 150 лет после описываемых событий, полностью соответствует историческим результатам правления наследников Бумына и Истеми (длительная кровавая междоусобица, развал и гибель тюркского эля) и свидетельствует о причастности автора надписи к наличествующей в государстве историографической традиции.
Из «новой» плеяды каганов упомянуты трое: Ильтериш, его младший брат Капаган, сын Ильтериша Бильге. Деятельность Ильтериша, основателя новой династии и второго каганата, в двух текстах из трёх оценивается в панегирических тонах. А в надписи Тоньюкука его образ совсем
(244/245)
иной — это деятельный, но отнюдь не мудрый каган, обязанный всеми успехами своему советнику; более того, и каганом он стал по выбору Тоньюкука. Образ следующего кагана, Капагана, ещё более противоречив. Наряду с выражениями, вполне пристойными для характеристики царствующей особы и близкого родственника, орхонские надписи прямо намекают на политическую неполноценность предшественника Бильге-кагана. Он единственный из «новых» каганов, который не был избран Небом, а сам «сел на царство», без божественной санкции. О времени его правления прямо сказано: «Тогда в Отюкенской черни не было хорошего (т.е. настоящего) владыки» (Памятник в честь Кюльтегина, малая надпись, стк. 4). «Стеснения», которые пережил тюркский эль в последние годы правления Капагана, отнесены не только за счёт «неразумного» поведения и «измен» подданных, но и за счёт «теперешней порчи» самого кагана. Ещё более уничижительно рисуется Капаган в надписи Тоньюкука. Иначе говоря, в более завуалированной форме (речь идёт о недавней междоусобице!) повторено противопоставление между «мудрыми» и «неразумными» правителями.
Очевидно, что образ того или иного кагана характеризовался надписью по результатам его деятельности на пользу аристократического и иерархического тюркского эля в соответствии с социальной сверхзадачей эпитафийного текста и политической тенденциозностью его автора. Вступая в противоречия друг с другом, споря в оценках и выводах, авторы орхонских надписей соперничают друг с другом в точности и убедительности описания событий, представляющихся им главными в недавней истории тюркского эля. Именно поэтому надписи подлинно историчны. Их лапидарность огорчительна, а селективность неизбежна. Их политическая тенденциозность не только не умаляет, а, напротив, повышает значение надписей как исторического источника, так как сопоставление программных деклараций и дискуссионных суждений позволяет ясно обозначить социальные конфликты и политические противоречия в государстве древних тюрков.
|