С.Г. Кляшторный
Древнетюркские племенные союзы
и государства Великой Степи.
// С.Г. Кляшторный, Д.Г. Савинов. Степные империи Евразии.
СПб: Фарн. 1994. С. 8-91.
Религия и мифология древнетюркских племён.
Три источника, близких по времени создания, но бесконечно далёких в пространстве и в культурной традиции, обнаруживают неожиданное схождение в одном сюжете. Речь идёт о верованиях трёх кочевых народов — тюрков Центральной Азии, гуннов
(81/82)
Кавказа и дунайских болгар. Рассказывают же нам о них рунические каменные стелы Монголии, греческая эпиграфика дунайской Мадары и Мовзес Каганкатваци, албанский историограф.
Памятники Мадара, крупнейшего культового центра праболгар, как бы связывают воедино культуры раннесредневековых кочевников долины Дуная, Северного Кавказа н Центральной Азии. Само святилище, величественный рельеф Мадарского всадника, эпиграфические тексты из Мадара позволяют очертить контуры религиозной идеологии и литургических действ праболгарских племён, чьей далёкой прародиной были степи и горы Центральной Азии.
Одна из надписей Мадарского святилища упоминает имя верховного бога праболгар, которого «хан и полководец Омуртаг» почтил жертвоприношениями (Бешевлиев, 1979, с. 123); имя бога, ТАНГРА, сразу вводит исследователя в мир древнейшей религии центральноазиатских кочевников, нашедшей своё самое раннее отражение в орхонских надписях — древнетюркских камнеписных текстах первой половины VIII в. Мифы о богах и божественных силах упомянуты в надписях лишь намёками; чаще всего названо имя божества с указанием на его действия или в связи с определённой ситуацией. В орхонских рунических текстах названы лишь три божества Тенгри (тюрк. «Небо»), Умай Ыдук Йер-Суб («Священная Земля-Вода»). Явное выделение Тенгри и универсализм его функций побуждает некоторых исследователей к оценке древнетюркской религии как особой, близкой к монотеизму веры, которую можно обозначить термином «тенгриизм», оговаривая, впрочем, наличие в ней более древних напластований. Так, Г. Дёрфер полагает, что почитание Неба как верховного божества было присуще едва ли не всем древним кочевникам Центральной Азии, независимо от этнической принадлежности, но этот факт сам по себе ещё не предопределял единства их мифологии и верований. Поэтому, терминологического совпадения в имени верховного божества праболгар и древних тюрков, указывающего на общие истоки обеих религий, ещё недостаточно для более определённых выводов о степени их близости. Очевидно, лишь системные совпадения обоих пантеонов способны показать глубину их генетических связей и возможности взаимодополняющих интерполяций. А так как праболгарский пантеон, из-за крайней скудости сведений о самих дунайских болгарах, остаётся невыявленным, то его прояснение по иным свидетельствам, относящимся к племенам праболгарского круга в Юго-Восточной Европе, становится предпосылкой реконструкции дохристианской религии основателей древней Болгарской державы на Дунае.
Исходным для такой реконструкции становится описание древнетюркской религии орхонскими памятниками. В них не содержится прямых указаний, классифицирующих пантеон. Однако, в сибирско-центральноазиатской мифологии существовала своя органично присущая ей система классификации божеств, в основе которой лежало трихотомическое деление макрокосма на Верхний, Средний и Нижний миры, между которыми распределены все живые существа, все боги и духи.
(82/83)
Трихотомическая концепция дополняла существовавшие горизонтальные модели мира вертикальной моделью и её создание отнесено теперь в глубочайшую древность, в эпоху верхнего палеолита Сибири. Противопоставление в древнетюркском пантеоне Неба (Тенгри) и Земли (Ыдук Йер-Суб) позволяет с относительной уверенностью постулировать существование в религиозной идеологии каганата двух групп божественных сил, соответственно связанных с Верхним и Средним мирами. Доказательством существования в древнетюркской мифологии полной трёхчленной модели Вселенной стало недавнее выявление в рунических текстах Енисея и Восточного Туркестана наиболее важного и яркого персонажа Нижнего мира — его владыки Эрклиг-хана, «разлучающего» людей и посылающего к ним «вестников смерти» (Кляшторный, 1976, с. 261-264).
Владыкой Верхнего мира и верховным божеством древнетюркского пантеона является Тенгри (Небо). В отличие от Неба — части космоса, оно никогда не именуется кёк («голубое небо», «небо») или калык («небесный свод», «ближнее небо»). Именно Тенгри, иногда вкупе с другими божествами, распоряжается всем происходим в мире и, прежде всего, судьбами людей: Тенгри «распределяет сроки (жизни)», но рождениями «сынов человеческих» ведает богиня Умай, а их смертью — Эрклиг. Тенгри дарует каганам мудрость и власть, дарует каганов народу, наказывает согрешивших против каганов, и даже, «приказывая» кагану, решает государственные и военные дела. Согдоязычная Бугутская надпись, эпитафия Таспар-кагана (ум. в 581 г.), упоминает о постоянных вопросах кагана к богу (богам?) при решении государственных дел. Тенгри неявно антропоморфизован — он наделён некоторыми человеческими чувствами; выражает свою волю словесно, но свои решения осуществляет не прямым воздействием, а через природных или человеческих агентов.
Другим божеством Верхнего мира была Умай, богиня плодородия и новорождённых, она олицетворяет женское начало. Вместе с Тенгри она покровительствует воинам, также, как каган подобен (по своему образу) Тенгри, его супруга-царица подобна Умай («моя мать-царица, подобная Умай»). Здесь содержится явное указание на миф о божественной супружеской чете — Тенгри и Умай, земной ипостасью которой и является царская чета в мире людей.
Главным божеством Среднего мира была «священная Земля-Вода». В орхонских надписях это божество нигде не упомянуто обособленно, но вместе с Тенгри и Умай (или только с Тенгри) оно покровительствует тюркам и наказывает согрешивших. В енисейских рунических надписях герой эпитафии, ушедший в Нижний мир, вместе с атрибутами Верхнего мира, солнцем и луной, от которых он «удалился» н которыми «не насладился», называет также «мою Землю-Воду», т.е. покинутый им Средний мир. По сообщениям иноземных информаторов, божество Земли было объектом особого культа. Так, Феофилакт Симокатта пишет, что тюрки «поют гимны земле» (Феофилакт, 1957, с. 161). В китайских источниках священная гора, почитаемая тюрками (VI в.), названа ими «бог Земли». Культ священных вершин был частью общего культа
(83/84)
Земли-Воды у древнетюркских племён.
Кроме четырёх главных божеств (Тенгри, Умай, Ыдук Йер-Суб и Эрклига), в древнетюркский пантеон входили многочисленные второстепенные божества или божества-помощники. В очень важном для анализа древнетюркского пантеона руническом тексте на бумаге из пещерной библиотеки Дуньхуана, именуемом «Книга гаданий» (Ырк битиг, первая половина X в.), упомянуты среди прочих два божества «второго плана»: «бог путей на пегом коне» и «бог путей на вороном коне».
Ещё одно столь же древнее упоминание у тюрков «бога путей» имеется в древнетибетском «Каталоге княжеств», фрагмент которого был обнаружен также в пещерах Дуньхуана. Там, среди соседей Тибета, названы «восемь северных земель», в столице которых, крепости Шу-балык, почитают «бога тюрков Йол-тенгри». Тибетская запись (или её источник) надёжно датируется VIII веком. Хотя представления тибетского автора о «северных землях» были весьма смутны, важно отметить, что для иноземного наблюдателя образ Йол-тенгри («бога путей») был непосредственно связан с государственным культом тюрков.
Судя по функции обоих йол-тенгри в древнетюркской «Книге гаданий», одно из которых даёт человеку кут «божественную благодать, душу», а другое восстанавливает и устраивает государство, оба они, скорее всего, посланцы небесного божества (Тенгри), непосредственные исполнители его воли. Рунические надписи дают много примеров того, что именно Тенгри ниспосылал благодать или «приказывал» и побуждал к созданию и воссозданию государства тюрков. Само государство именуется в енисейской рунике «божественный эль». Оба йол-тенгри являются таким образом, младшими божествами, младшими родичами Тенгри, которые, выполняя его волю, постоянно находятся в пути и связывают Верхний и Средний миры, также, как каганы, обращаясь к Небу с вопросами и мольбами (ср. цитированную Бугутскую надпись), осуществляют обратную связь Среднего мира с Верхним.
Таков был, в его самых главных и известных ныне проявлениях, древнетюркский пантеон. Несмотря на некоторые модификации, проникшие в древнетюркскую мифологию под влиянием меняющихся социально-политических условий, общий для самого широкого круга древнетюркских этнических групп характер всех основных персонажей этого архаичного центральноазиатского Олимпа не вызывает сомнений. О том свидетельствуют и орхонские стелы, и надписи енисейских кыргызов, и древнеуйгурские рунические и курсивные тексты, и сведения мусульманских авторов о верованиях кимаков, кыпчаков, гузов, карлуков, и сообщения китайских источников о племенах, живущих к северу от Великой стены. Сколь ни были бы заметны те или иные различия племенных культов, они не нарушали общей структуры пантеона, сложившейся много раньше появления на исторической арене племени тюрк (460 г.). Само название этого пантеона как древнетюркского не может не быть условным, зависимым скорее от лингвистических и историографических факторов, чем от палеоэтногрфической действительности. Тем не менее, речь идёт о реальной историко-культурной и
(84/85)
религиозной-идеологической общности, сложившейся в среде кочевых племён Внутренней Азии, общности, сохранённой ими в ходе многих миграций I тысячелетия н.э.
Неожиданное и яркое подтверждение сказанного содержит источник, синхронный эпохе рунических памятников, но созданный далеко от Орхона и Енисея — «История агван» Мовзеса Каганкатваци (X в.). Значительную часть второй книги этого сочинения составляет включенная в него хроника Михранидов, княжеской династии Кавказской Албании в VII в. А частью хроники Михранидов стал текст жития епископа Исраэля, повествующий, между прочим, о пребывании христианской миссии во главе с Исраэлем в «стране гуннов» (682 г.), находившейся в предгорной равнине Дагестана (История агван, 1861, сс. 193-194, 197-198).
Остаётся не вполне ясной племенная принадлежность гуннов Северного Дагестана. Эта группа родственных племён, весьма значительная численно, укрепилась в степях севернее Дербента ещё в начале VI в., создав жизнестойкое государственное объединение, которое Ананий Ширакаци (VII в.) называет «царством гуннов». Не без влияния местного ираноязычного сельского и городскою населения и начавшейся среди гуннов в первой четверти VI в. систематической миссионерской деятельности церкви (миссии Кардоста н Макария), часть гуннов перешла от «жизни в шатрах» к осёдлому и даже городскому быту. Однако, значительная масса гуннов, в том числе и их знать, продолжала жить «в лагерях», т.е. сохраняла кочевой быт и скотоводство, прежде всего коневодство, в качестве основного занятия. После утверждения здесь в 80-х гг. VII в. власти хазар, гунны сохранили свою автономию.
Большая часть современных исследователей истории Северного Кавказа придерживается мнения, что гунны Дагестана были частью савирских племён или частью савиров и барсилов, в свою очередь принадлежавших к болгарским племенам. Тюркоязычные этнические группы, населявшие Прикавказье и Северный Кавказ в конце IV-VI вв., к которым принадлежали гунны Дагестана, неотделимы от основной массы гунно-болгарских племён и надёжно связываются с западной миграцией части союза племён теле (*тегрег), на основе которого в Центральной Азии сформировались в V-VII вв. новые племенные союзы «девяти огузов» (токуз-огуз) и «десяти уйгуров» (он-уйгур), игравшие выдающуюся политическую и культурную роль вплоть до монгольской эпохи.
Имя князя северокавказских гуннов у Мовзеса Каганкатваци — Алп Илитвер (в буквальном переводе «герой-эльтебер»). Скорее всего, здесь не собственное имя, а титул. Тот же самый титул носили «цари» волжских болгар. Титул эльтебер не был «царским» (каганским, ханским), он обычен в Центральной Азии тюркского времени для вождей крупных племён и племенных союзов, зачастую сохранявших независимость. Так, среди вождей огузских племен, носивших титул иркин, лишь самые могущественные, вожди уйгуров, были эльтеберами. То обстоятельство, что князь гуннов в Дагестане носил титул эльтебера, а не хана, указывает не
(85/86)
только на его место в иерархии гунно-болгарских вождей Юго-Восточной Европы, но и на признание им первенствующего положения иных, более значительных объединений племён — таких, как союз болгар-унногундуров при хане Кубрате (Великая Болгария) или Хазарский каганат.
Единственным источником, как-то рассказавшим о внутренней жизни «царства гуннов» на Кавказе в конце VII в. и поныне остаётся житие епископа Исраэля, сохранённое в труде Мовзеса Каганкатваци. Автор жития, участник албанской миссии, не поскупился на яркие характеристики «дьявольских заблуждений» и «скверных дел» идолопоклонников, погружённых в «языческую грязную религию», чтобы ещё более значительным выглядел подвиг его патрона, обратившим гуннов во главе с Алп Илнтвером (алп-эльтебером) в христианскую веру. Именно в этих «разоблачениях» содержатся ценнейшие реальные детали, дающие известное представление о пантеоне, обрядах и обычаях гунно-болгарских племён.
Албанский клирик прямо не называет в гуннском пантеоне главную фигуру, но упоминает двух особо почитаемых богов — Куара, бога «молний и эфирных огней» и Тенгри-хана, «чудовищного громадного героя», «дикого исполина». Последнего автор жития именует на иранский манер Аспендиатом (среднеперс. «созданный святым (духом)») нигде, впрочем, не упоминая, что этим именем его называют и гунны.
В имени Куар, как уже отметил В. Хеннинг, очевидно среднеперсидское xwar «солнце». Поклонение богу-солнцу в скифо-сарматской и сармато-аланской среде хорошо известно. Унаследованный гуннами на Кавказе, бог Куар вероятно оставался богом местного иранского населения, а в пантеоне самих гуннов его образ слился с образом «громовержца» Тенгри-хана. Во всяком случае, все дальнейшие упоминания Тенгри-хана (Аспедиата) в тексте жития выделяют его культ как главное зло, с которым боролся христианский миссионер. Упоминаются два рода святилищ, где свершались обряды в честь Тенгрн-хана капища, т.е. языческие храмы, в которых установлены идолы (изображения Тенгри-хана?), н священные рощи, где самые высокие деревья олицетворяли Тенгри-хана. В жертву божеству приносили коней, которых закалывали в священных рощах. Затем их кровью окропляли землю под деревьями, головы и шкуры вешали на ветви, а туши сжигали на жертвенном огне. Жертвы сопровождались мольбами, обращенными к образу Тенгри-хана. Уничтожение священных деревьев, олицетворявших Тенгри-хана н сооружение из их стволов гигантского креста стало кульминацией миссионерской деятельности Исраэля, символом его победы над язычеством.
Культ Тенгри-хана, владыки Верхнего мира, сопровождаемый поклонениями его символам и ипостасям — солнцу (Куар), луне, «громам небесным», высоким деревьям, «кумирам» — и был центральным культом в царстве Алп Илитвера. Этот культ до деталей совпадает с тем, что известно о поклонении Тенгри (Небу) у древнетюркских племён Центральной Азии и Сибири. Также как кавказские гунны, тюрки VI-VIII вв. совершали регулярные жертвоприношения Небу в
(86/87)
священных горных лесах и «пещере предков». Вместе с Небом почитались небесные светила — солнце и луна. А Махмуд Кашгарский, правоверный мусульманин XI века, сокрушался о тюрках — «неверных», которые словом «Тенгри» называют «большие деревья». Этнографические свидетельства подтверждают и обряд сожжения туш жертвенных животных.
Наряду с Тенгри-ханом, в «царстве гуннов» почиталось, по словам христианского наблюдателя, женское божество, которое автор жития, не чуждый классической образованности, именует Афродитой. Не вызывает сомнений связь гуннской богини с древнетюркской Умай.
Особо упоминаются как объекты почитания гуннами вода и земля, т.е. божества (божество) Среднего мира. Отмечается даже особый разряд гуннских «колдунов», «призывающих» землю. В сущности, речь ведётся о древнетюркском культе «священной Земли-Воды» с его «гимнами Земле», о которых пишет Феофилакт Симокатта.
Наиболее характерными персонажами гуннского пантеона, вскользь отмеченными житиём, были «некие боги путей», в которых уверенно узнаются йол-тенгрн, составляющие весьма специфический разряд древнетюркских божеств. Лишь о божествах Нижнего мира ничего не сказано в описании «языческих заблуждений» гуннов, но зато упомянутые там погребальные сооружения весьма схожи с теми, что известны у тюрков Центральной Азии. Христианина глубоко поразило то, что наряду с проявлениями скорби (плачи и царапание щек ножом), на кладбище устраивались конные скачки, игры «по демонскому их обычаю», «предавались разврату». Подобным же образом описывает китайский источник похороны знатного тюрка в VI в. Родственники умершего убивают жертвенных животных, надрезают себе в знак скорби щёки, после чего устраивают конные скачки и игры юношей и девушек, нарядившихся в лучшие одежды. Игры носят эротический характер и после них родители молодых договариваются о браках.
Рассказывая о разрушении гуннских погребальных сооружений, христианский автор отмечает, что они были устроены на «высоком месте», состояли из «капищ», т.е. заупокойных храмов, идолов, т.е. изваяний и «скверных кож жертвенных чучел», т.е. вывешенных при храмах шкур жертвенных животных. «Капища» названы «высокими» и уничтожались они огнем, т.е. были построены из дерева. Возможно из дерева изготовлялись «идолы» гуннов. Все эти элементы погребения упоминаются источником и у центральноазиатских тюрок: храм, построенный «при могиле», «изображения покойного» (древнетюркские каменные изваяния), вывешенные на шестах головы и шкуры жертвенных овец и лошадей; ещё один обычай, общий для гуннов и древнеуйгурских племён, заслуживает упоминания — и те, и другие почитали громовые удары и молнию и приносили жертвы на месте, куда молния ударяла.
Если кавказский гунно-болгарский пантеон обнаруживает генетическое родство с древнетюркской мифологией, то развитие культа Тенгри в политизированную религию раннефеодального государства более ясно показывают процессы, синхронно, хотя и независимо друг от друга
(87/88)
происходящие в VII-VIII вв. в Монголии и на Дунае. Орхонские надписи постоянно декларируют небесное происхождение каганского рода. Вместе с представлениями о Тенгри и Умай как божественной чете — покровительнице династии, этот поздний мифологический цикл носил явственный отпечаток его рождения в социально развитом обществе и являлся несомненной частью государственного культа Тюркского каганата. Отдельные составные части этого культа — ежегодные жертвоприношения в «пещере предков», где в роли первосвященника выступал сам каган, почитание умерших предков-каганов, освящение каганских погребальных комплексов и стел — всё это упомянуто в камнеписных памятниках или сообщениях иноземных наблюдателей.
Те же процессы, и прежде всего, гиперболизации культа вождя, образ которого сакрализуется и заменяется образом царя-первосвященника, земной ипостаси небесного владыки, характерны и для истории Первого Болгарского царства. Отмеченное сходство не всегда поддаётся препарации с целью отделения типологических параллелей от генетических импульсов.
Общность пантеона, мифологии, обрядности, архаических верований и суеверий, установленная между тюрко-огузскимн племенами Центральной Азии и гунно-болгарскими племенами Северного Кавказа, эта общность в большей или меньшей степени распространялась на религиозные верования дунайских праболгар с их культом ТАНГРА (Тенгри, Тенгри-хана). Поэтому, экстраполяция характерных черт древней центральноазиатской религии на религиозную идеологию праболгар также обоснована и закономерна, как выявление аналогов в других сферах культуры племён Внутренней Азии и «народа Аспаруха».
|