С.В. КиселёвДревняя история Южной Сибири// МИА № 9. М.-Л. 1949, 364 с.
6. Культура енисейских кыргызов. Письменность. [ср. статью]
Высокому уровню хозяйства и сложному общественному и государственному устройству кыргызов вполне соответствовало их культурное развитие. Его высота наиболее ярко проявилась в письменности.
Относительно её возникновения существует несколько точек зрения.
Большинство исследователей признали, что в основе орхонского алфавита лежит арамейский. П. Мелиоранский считал возможным предполагать, что на востоке арамейско-аршакидский алфавит держался и позднее III в. [179] В настоящее время его предположение нашло себе вескую поддержку в исследовании С.П. Толстовым хорезмийского алфавита по надписям на монетах шахов Хорезма. Выяснилось, что хорезмийский шрифт восходит к III-IV вв., причем, древнейшие «его знаки целиком укладываются в вариации арамейского шрифта, как такового». Однако и позднее, вплоть до VIII в., хорезмийский шрифт «сохраняет крайне архаический облик, во многом более сближающий его с арамейскими шрифтами парфянского и даже ахеменидского времени». [180] Такое наблюдение над хорезмийской письменностью, подтверждая устойчивость архаических арамейских черт в алфавитах Средней Азии, еще более подкрепляет гипотезу о проникновении арамейского письма дальше к востоку, на Енисей и Орхон, через посредство пехлевийского, согдийского и хорезмийского. Глубоко знающий орхоно-енисейскую эпиграфику С.П. Толстов именно так и ставил вопрос. [181]
Однако едва ли он прав, когда склоняется к сравнительно позднему времени этого проникновения, ссылаясь на широкое распространение тюркского рунического алфавита лишь к VIII в. н.э.
Как известно, орхонские эпитафии были высечены в тридцатых годах VIII в. Но уже в то время орхонский классический стиль был бли- зок к изменению. Оно выразилось в сложении нового рунического «устава» второй половины VIII в., образцом которого являются письмена Селенгинского камня. [182] Подобная перемена отмечена на далёком северо-востоке, но она охватила и западные области тюркского рунического письма. В этом убеждают рукописные рунические тексты начала IX в. из китайского Туркестана. [183] В том же позднейшем варианте руническое письмо помнили и писцы Дун-Хуана в XI-XII вв. [184] A.Н. Бернштам совершенно правильно отметил близость их начертаний к «уставу» Селенгинского камня. [185]
Все изложенное не позволяет мне считать VIII в. временем, близким к возникновению тюркского рунического письма. Предположение П. Мелиоранского, реализованное исследованиями С. Толстова, лишь снимает с нас необходимость подтягивать время зарождения тюркской руники обязательно к III-IV вв. и тем самым становиться на путь Е. Блоше, предполагавшего, что руника была заимствована туг-ю через посредство жуань-жуан у хуннов, которые в свою очередь заимствовали свою письменность из какого-нибудь арамейского алфавита III в. до н.э. [186] При всей заманчивости такой гипотезы, она не имеет пока надёжных оснований.
Однако остается в силе высказанное ещё B. Радловым и поддержанное П. Мелиоранским наблюдение о значительно большей древности енисейских рунических письмен сравнительно с орхонскими. В. Радлов относил их к VII в., [187] а П. Мелиоранский нашёл возможным «отнести их вообще к VII, а может быть и к VI в.». [188] В 1926 г. эту же точку зрения поддержал С. Малов. В докладе на Туркологическом съезде в Баку он высказал мнение, что енисейские памятники «датируются даже двумя-тремя столетиями раньше орхоно-селенгинских», т.е. тем же VI в. [189]
В этой связи следует вспомнить важное указание В. Радлова на то, «что между Хануем и Танну-Ола мы не находим никаких следов надписей». По его мнению, это также не позволяет считать, что древнетюркское письмо достигло истоков Енисея, распространяясь от Орхона на запад. [190] Вместо этого В. Радлов выдвинул другой предполагаемый путь проникновения письма туг-ю к кыргызам. На Кемчике много рунических надписей. В VI в. «орда тюркских князей» могла находиться на Чёриом Иртыше. От Чёрного Иртыша сравнительно близко до Кемчика. Поэтому, по В. Радлову, именно оттуда и проникла к кыргызам на Кемчик руника туг-ю. [191]
Едва ли такое построение правильно. Прежде всего, оно не снимает вопроса,— откуда появилось руническое письмо на Чёрном Иртыше? Ведь известно, что на Южном Алтае нет образцов его раннего развития. Затем, правильно придавая значение отсутствию рунических надписей между р. Хануем и областями современной Тувинской автономной области, следовало бы отметить и полное отсутствие сведений о наличии надписей на всём протяжении от Кемчика до Чёрного Иртыша и на самом Чёрном Иртыше. Локализация «орды тюркских князей», т.е. центра державы туг-ю в VI в. на Чёрном Иртыше также пока не подтверждается источниками. Наоборот кошо-цайдамские тексты и памятники Тоньюкука традиционным центром на востоке считают р. Орхон, что же касается Запада, то уже в VI в. опорой тюркской экспансии являлось там Семиречье. Считают также, что около Кульджи, под горою Ак-Таг находилась в 568 г. ставка западнотюркского хана Дизабула. [192]
Однако, если гипотеза В. Радлова о роли предполагаемых тюркских кочевий по Чёрному Иртышу в передаче кыргызам рунической письменности и не может быть принята, всё же это не снимает вопроса о проникновении руники к кыргызам от западных тюрок. Ведь рядом с их центрами в Семиречье на р. Таласе и на Иссык-куле были открыты рунические надписи. Напомним эти находки. В 1896 г. В. Каллаур обнаружил около с. Дмитриевского на верхнем Таласе первую руническую надпись, изданную и переведённую В. Радловым, [193] а позднее Неметом [194] и С. Маловым. [195] Тогда же В. Каллаур видел рунические строчки среди уйгурских письмен в ущелье Терексай Александровского хребта, но судьба копий этой надписи, дошедшей до В. Радлова, в дальнейшем неизвестна. В 1898 г. В. Каллаур открыл около с. Дмитриевского ещё две рунические надписи, изданные П. Мелиоранским, прочитавшим, однако, лишь одну из них (так называемый «первый» камень»). [196] Позднее эту надпись также переводили Немет [197] и С. Малов. [198] Второй же камень был переведён Неметом [199] и подробно рассмотрен С. Маловым. [200] После открытий В. Каллаура, около с. Дмитриевского было найдено ещё две надписи на камнях, стоявших над погребениями, исследованными Г. Гейкелем в 1898 г. По мнению Г. Гейкеля, могилы эти относятся к V в. н.э. [201] Стоявшие над ними надписи были изданы тем же Г. Гейкелем в 1918 г. [202] и переведены С. Маловым. [203] За советский период, в Семиречье обнаружились новые рунические надписи. В 1926 г. благодаря понижению уровня Иссык-куля около урочища Койсара выступил из-под воды камень с арабскими и руническими письменами, изданными С. Маловым. [204]
В 1930 г. в Терексае около с. Дмитриевского [М.]Е. Массон открыл новую наскальную руническую надпись, впоследствии переведенную С. Маловым. [205] Наконец, в 1932 г. в древнем шурфе на месторождении серного колчедана в окрестностях с. Дмитриевского была обнаружена еловая палочка, покрытая резными рунами. В 1936 г. этот исключительный памятник был издан С. Маловым с переводом и важнейшими комментариями. [206]
Таким образом, до настоящего времени в Семиречье известно 9 рунических надписей, причем большинство обнаружено около с. Дмитриевского на верхнем Таласе и лишь одна на берегу Иссык-куля. Однако эта последняя находка имеет очень большое значение, так как не позволяет видеть в надписям у с. Дмитриевского случайное, узко местное явление в Семиречье. Наоборот, не подлежит никакому сомнению, что определенная часть Семиречья представляла такой же очаг рунической письменности, каким были области верхнего и среднего Енисея и северо-восточная Монголия.
Благодаря последним раскопкам и разведкам А.Н. Бернштама удалось выяснить, что в VI-VII вв. на территории Семиречья развивались два параллельных процесса — складывался западнотюркский каганат, имевший тесные связи с Согдианой, и вновь проникали в Семиречье значительные массы согдийского населения. При этом удалось определить границы согдийских колоний и тем самым выяснить, что «центрами распространения тюрок оказались горные долины: Верхний Талас, Чон-Кемин и Иссык-куль. В долине Чон-Кемина открыт город Суяб и могильники тюрок с балбалами. На Иссык-куле обнаружены каменные бабы, в верхнем Таласе, по р. Кенкол около ур. Терскул — тюркский могильник». [207] Тюркские племена этих районов — пять дулу и пять нушиби или, как их называют рунические тексты, «десятистрельный народ» потеряли свою политическую самостоятельность в 704 г., когда сложилось новое государство тюргешей. Таким образом, не подлежит сомнению, что памятники VI-VII вв., исследованные С. Теплоуховым и А. Бернштамом в горных районах Семиречья, принадлежали именно западным тюркам. Нет никаких оснований из комплекса этих памятников исключать рунические надписи на камнях и скалах, найденные на верхнем Таласе и на Иссык-куле. Дело в том, что все исследователи этих надписей отмечают их большое сходство по характеру букв и по содержанию с енисейскими VI-VII вв. и заметное отличие от орхонских и тем более селенгинских VIII в. [208] Отнесению их к VIII в. препятствует также и то обстоятельство, что в тюргешском государстве получила развитие уже другая, уйгурская письменность. Это доказано легендами тюргешских монет. На них, и то лишь в качестве тамги, удерживается в VIII в. всего один рунический знак. [209] Это доказано также господством уйгурской письменности в документах VIII-IX вв., найденных в Китайском Туркестане. Рунические тексты встречаются там лишь изредка. Можно считать вполне установленным наличие в Семиречье, в районах, занимавшихся в VI-VII вв. тюрками, рунической письменности и притом более архаического типа чем орхонская. Такой вывод позволяет поставить вопрос о месте формирования рунического алфавита. Если не подлежит сомнению арамейская основа большинства таласо-енисейских литер, проникшая на восток через Среднюю Азию, через согдийское и хорезмийское письмо, то Семиречье, связанное с Хорезмом, колонизованное в значительной части согдийцами и в то же время в VI-VII вв. занятое западными туг-ю, становится наиболее вероятным местом первого применения рунической письменности, приспособившей арамейский алфавит к тюркской речи. [210] Оттуда тюркизированный алфавит широко распространился сначала на восток. Пока не найдено в Восточном Туркестане рунических надписей на камне, но зато имеются документы на бумаге. Они, вероятнее всего, составляют памятники тюркоязычного народа ягма, обитавшего в VI-VIII вв. в Кашгарии и входившего в западнотюркский каганат. Это позволяет сделать вывод, что отсутствие рунических надписей на камнях и скалах не является безусловным доказательством незнакомства населения ряда областей Центральной Азии с руникой. В частности, вполне возможно допустить наличие рунического .письма у карлуков, одного из наиболее крупных племён, входивших в состав западнотюркского каганата. Между тем, карлуки очень долго занимали территорию Западного Алтая и Тарбагатая и в том числе бассейн Зайсана и Черного Иртыша. Китайская хроника сохранила указание на постоянство дружественных связей енисейских кыргызов с карлуками (Гэ-ло-лу). [211] Гипотеза В. Радлова о роли населения Чёрного Иртыша в передаче кыргызам руники туг-ю приобретает в новом виде большую достоверность, уже не нуждаясь в придуманной «орде тюркских князей». Вероятно, также, как ягма и как кыргызы, восприняли руническое письмо западных туг-ю и орхонские тюрки. Однако их древнейшие тексты VI-VII вв. пока не выделены, так как исследователей, естественно, влекут к себе монументальные надписи Онгина, Кошо-Цайдама и Налайхи, относящиеся к первой половине VIII в.
Что касается кыргызов, то западнотюркская письменность попала на Енисее на подготовленную почву. Уже почти два тысячелетия существовали там разнообразнейшие рисунки на скалах и на нарочито поставленных стелах. Многие из них представляют собою целые повествования о выдающихся событиях — сражениях, больших охотах, постройке новых посёлков и переездах на новые места. Другие с различной условностью передают в символах отвлечённые представления, главным образом космогонического характера. Косые и прямые кресты, квадраты, круги, звёзды, дуги и другие фигуры высекались ещё в карасукское время. В тагарскую эпоху эти знаки умножились и к ним прибавились разнообразные тамги. В таштыкское время мы отметили новый шаг вперёд — появление наряду с тамгами счётных знаков. При такой древности и разнообразии средств фиксации, в условиях нового усложнения общественных отношений, когда возникала кыргызская государственность, естественны были попытки создания собственной письменности. Об одном таком опыте рассказывает нам обломок грубого горшка, найденный в кыргызском кургане № 2 Уйбатского чаатаса. В его нижней части под волнистой чертой расположена целая строка различных знаков — квадрат с крестом внутри, [212] две наклонные черты, схематическая фигура мужчины, два вписанных один в другой круга, круг с чертой посредине, примыкающая к нему дута, горизонтальная черта и черта вертикальная (табл. LIII, рис. 11). Перед нами несомненная надпись, для которой использованы знаки, давно бытовавшие на Енисее, но только теперь поставленные в строку. Об отношении этого примитивного письма к руническому алфавиту можно заключать из того, что далеко не все рунические знаки восходят к арамейской системе. Занимавшийся этим вопросом В. Томсен не нашёл арамейских основ для 15 орхонских знаков и пришёл к выводу, что они представляют собой местное дополнение. Он же в специальной таблице выделил «главнейшие и наименее сомнительные» варианты знаков, характеризующие енисейские надписи. [213] В настоящее время количество определимых енисейских вариантов может быть ещё увеличено. Уже самое количество их (до 8 к одному звуку) подтверждает относительную древность енисейского и очень близкого к нему таласского алфавита, отразившего ту стадию рунической письменности, на которой ещё не закончилось сложение буквенных форм. Однако и теперь, как и при выходе в свет «Заметок об этническом составе тюркских письмен [так в тексте] и народностей» Н. Аристова, нельзя соглашаться сего теорией происхождения тюркской руники исключительно из тамг. [214] Наоборот, новые открытия в области среднеазиатских алфавитов ещё раз подкрепляют теорию О. Доннера и В. Томсена об их арамейском происхождении.
Руническая письменность у кыргызов была распространена очень широко. На это указывает то обстоятельство, что в степях Кемчика, Улукема, Бейкема, Енисея, Абакана и их притоков уже найдено около 50 одних только надгробных надписей, из которых некоторые очень велики. [215] Но не только количество надгробных надписей свидетельствует о широком знании письма. Рунические эпитафии верхнего Енисея и Минусинской котловины явно рассчитаны на широкий круг читателей не только из представителей знати. Рассматривая содержание этих надписей, мы уже извлекли из них ценные сообщения о внутреннем устройстве кыргызского общества в VI-VII вв. При этом мы видели постоянные упоминания о народе, составленные в таких выражениях восхваления, которые не оставляют сомнения в том, что они писались в расчёте на их прочтение простым кыргызом. Ещё в большей степени в том же убеждает обилие ненадгробных надписей. Большинство из них находится на скалах, часто представляя как бы беглые, торопливо начерченные остриём отметки. К сожалению, этот материал остается до сих пор не только не прочитанным, но в значительной массе своей и не собранным. Только А. Адрианов во время своих работ по эстампированию енисейских писаниц списал некоторое число таких наскальных надписей-отметок. [216] Известная часть их видна также на рисунках, сделанных с писаниц экспедицией Аспелина. [217] В своих поисках писаниц я также встречал отдельные рунические знаки на камнях Майдашинских и Оглахтинских гор близ Минусинска. В этих надписях несомненно таятся важнейшие факты внутренней жизни кыргызов. В этом можно быть уверенным, исходя из содержания единственной прочитанной наскальной надписи, скопированной Д. Клеменцом на утесе Кая-бажи у р. Кемчика. Мы уже обращались к ней при изучении общественного строя кыргызов. Здесь же приведем её целиком, так как её текст особенно убеждает в доступности руники многим:
«Вашего владения — моего хана и моего эля — это памятник на Кара-Сэнгире. Его писал Аншин. Вы, люди, слышите владельца Кара-Сэнгир. Витязь. — Инанчу, Чигши-бег, по моим заслугам я самый высший среди шести родов Кэш-дим, это мое превосходство. Кара-Сэнгиром владел я — победоносный Чигши, в тридцать восьмом году — премудрый Шангун. Согласно письма хана (я) — Тутук-бег лежащей по ту сторону земли». [218] Обращение «Вы, люди, слышите владельца Кара-Сэнгир» не оставляет сомнения в том, что памятник на Кая-бажи должны были читать очень многие. О том же можно заключить и по распространённости рунических надписей на различных бытовых предметах. Некоторые из них, вырезанные на золотых и серебряных сосудах, мы рассмотрели выше. Однако надписи, обычно указывающие имя владельца, встречаются и на менее роскошных вещах — на поясных украшениях, на китайских зеркалах, на пряслицах и даже на китайских монетах. [219] Надписи на монетах особенно важны. Поскольку монеты были чеканены в 841 г., они свидетельствуют о том, что руническое письмо продолжало применяться на Енисее ещё и в IX-X вв. Это подтверждает и отсутствие в стране кыргызов древних уйгурских надписей.
Особый интерес представляет надпись, вырезанная на каменном дисковидном пряслице из Минусинского музея (табл. LIII, рис. 15). [220] Её литеры весьма своеобразны и значительно отличаются от других енисейских. Интересно редкое начертание m= Нет на Орхоне и на Таласе и š в виде
Однако всё сказанное выше позволяет ставить вопрос и о происхождении таласской деревянной палочки с рунами. Она найдена в древнем шурфе, пробитом для добычи железного купороса или квасцов на южном склоне Киргизского хребта к северо-западу от г. Дмитриевского в местности Ачикташ. Содержание её надписей, мастерски раскрытое С.Е. Маловым, вполне обосновывает его вывод о том, что эта палочка не имела аналогии с уйгурскими деревянными кольями культового или магического значения, но «является своего рода путевым жезлом, путеводной палочкой». [225]
Но кто был тот путешественник, которого привела в VII или VIII в. [226] путеводная палочка на р. Талас? Нам кажется возможным предполагать его кыргызское происхождение. В пользу этого говорит отмеченное выше отличие путеводных надписей палочки от других восточнотуркестанских рунических начертаний и, наоборот, ближайшее сходство с енисейскими надписями, особенно со строчкой, вырезанной на пряслице № 2164 Минусинского музея.
Вероятно, это был один из тех предприимчивых кыргызских воинов-торговцев, которые, проникая в дальние страны вплоть до двора китайских императоров, разносили по Востоку славу о высоком мастерстве енисейских ремесленников, оружейников и художников-ювелиров. Если это так, то таласская палочка приобретает и еще одно значение. Она может стать первым документом, прямо фиксирующим проникновение кыргызов на Тянь-шань ранее IX-X вв.
Заканчивая этим рассмотрение кыргызской письменности, нельзя не признать в ней действительный показатель высоты культуры енисейских кыргызов, сложности их общественного устройства и прочности их связей с соседними народами Азии. Эти связи обогащали кыргызов новыми достижениями восточной цивилизации, но они не могли стереть оригинальных черт, характерных для отважного и свободолюбивого народа енисейских долин.
[179] Мелиоранский Н.П. [П.Н.] Памятник в честь Кюль-Тегина. ЗВОРАО, т. XII, 1899, стр. 47.Donner О. Sur l’origine de l’alphabet turc du nord de l’Asie. Helsingfors, 1896.Тhоmsen V. Inscriptions de l’Orkhon. Memoires de la Soc. Fin. Ougr., Helsingfors, 1894-1896.[180] Толстов С.П. Монеты шахов древнего Хорезма и древнехорезмийский алфавит. ВДИ, 1938, № 4, стр. 133-134.[181] Там же стр. 145. Толстов С.П. Древний Хорезм, стр. 173 и сл.[182] Ramstedt G.I. Zwei uigurische Runeninsehriften in der Nord-Mongolei. Helsingfors, 1913 и его же перевод надписи Селенгинского камня (Тр. Т-КОРГО, г. XV, б. 1, СПб., 1914).[183] Tomsen V.М. A. Stein’s Manuscripts in turkish «runic» script from Miran and Tu-huang. The Journal of the Asiatic Society. London, 1912. January, p. 181-227.[184] W. Вangin. Verbindung mit D.A. von Gabain und Dr. G.R. Rachmati. Türkische Turfantexte. IV. Das Buddistische Sutra Säkiz jükmäk. Sitzungsberichte d. Dr. Akademie d. Wissenschaften. VIII-X, 1934, p. 97.[185] Бернштам А.Н. Руническая надпись в уйгурской рукописи. Зап. Инст. Востоковедения АН СССР, т. VII, стр. 303-305.[186] Blochet Е. Les inscriptions turques de l’Orkhon. Revue Archeologique, III série, t. XXXII, p. 356-382 et t. XXXIII, p. 352-365.[187] Radlоff W. Die alttürkischen Inschriften der Mongolei, Dritte Lieferung, СПб., 1895, стр. 301-302.[188] Мелиоранский П. Памятник в честь Кюль-Тегина, стр. 47.[189] Цитирую по В. Бартольду (Киргизы, стр. 22).[190] Radlоff W. Die alttürkischen Inschriften. Dritte Lieferung, p. 301.[191] Там же, стр. 301.[192] Бернштам А. Памятники старины Таласской долины. Алма-Ата, 1941, стр. 25.[193] Радлов В. Разбор древнетюркской надписи на камне, найденном на урочище Аиртам-ой Кенкольской вол., Аулеагинского уезда. ЗВОРАО, т. XI, в. I-IV, СПб., 1899, стр. 85-87.[194] Nеmеth I. Die Köktürkischen Grabinschrifter, aus dem Tale des Talas in Turkestan Körösicsoma — Archiv. Bd. II, Budapest, 1926, p. 135-136.[195] Малов С. Древнетурецкие надгробия с надписями бассейна р. Талас. Изв. АН СССР. Отд. гуманитарных наук, Л., 1928, стр. 802-804.[196] Мелиоранский П. По поводу новой археологической находки в Аулеатинском у. ЗВОРАО, т. IX, в. I-IV, стр. 271-272.[197] Nemеth I., ук. соч., стр. 140-141.[198] Малов С. Древнетурецкие надгробия..., стр. 799-802.[199] Nemeth I, ук. соч., стр. 137-138.[200] Малов С. Таласские эпиграфические памятники. Материалы Узкомстариса, вып. 6-7, М.-Л., 1936, стр. 17-23.[201] Неikеl Н. Altertümer aus dem Tale des Talas in Turkestan. Travaux ethnographiques, VII, Helsinki, 1918, p. II, 1, II, 14.[202] Heikel Н., ук. соч., табл. XXIII и XXIV.[203] Малов С. Таласские эпиграфические памятники, стр. 23-26.[204] Малов С. Древнетурецкие надгробия бассейна р. Талас, стр. 804-805.[205] Малов С. Таласские эпиграфические памятники, стр. 27-28.[206] Там же, стр. 28-38.[207] Бернштам А. Археологический очерк Северной Киргизии, Фрунзе, 1941, стр. 60.[208] Малов С. Древнетурецкие надгробия, стр. 800, и Бернштам А. Археологический очерк Северной Киргизии, стр. 61.[209] Бернштам А. Тюргешские монеты. Труды Отд. Востока Гос. Эрмитажа, т. II, 1940, стр. 105-111.[210] О тесной связи каганата, с городскими центрами Средней Азии см. Толстов С. Тиранния Абруя. Исторические записки, т. III. М., 1939, стр. 3-53.[211] Иакинф. Собрание сведений..., ч. 1, стр. 449. Сообщение об общей границе (стр. 448) относится уже к IX в.[212] Близкий знак обнаружен и на игральном астрагале, найденном на Копёнском селище (табл. LIII, рис. 14).[213] Thornsen V. Inscriptions de l’Orkhon, стр. 10-44.[214] Аристов Н. Заметки об этническом составе тюркских племён и народностей. Живая Старина, 1896, в. III и IV, стр. 410, 418, 420.[215] Radlоff W. Die Alttürkischen Inschriften der Mongolei. Dritte Lieferung, СПб., 1895, стр. 299-387 (21 тувинская и 12 минусинских надгробий и 4 наскальных надписи); Малов С.Е. Новые памятники с турецкими рунами (3 тувинских надгробных надписи); Киселёв С.В. Неизданные надписи енисейских кыргызов (1 минусинская и 3 тувинских надгробных и 2 «светских», но вырезанных на стелах). Кроме того, мне прислали еще 5 надписей, собранных Тувинским государственным музеем. В 1947 г. мы собрали в Туве 6 надписей.[216] Хранятся в архиве А.А. Спицына в ИИМК АН СССР.[217] Appelgren-Kivalo, Alt-Altaische Kunstdenkmäler, рис. 77 и сл. Перевод надписей с Писаной горы около Сулека см. Radloff W. Die alttürkischen Inschriften. Dritte Lieferung, стр. 345.[218] Radloff W. Die alttürkischen Inschriften der Mongolei. Dritte Lieferung, СПб., 1895, стр. 326-327.[219] Там же, стр. 346.[220] Рисунок и слепок любезно предоставлены мне В.П. Левашовой; инв. номер пряслица 2164.[221] Nеmeth I. Die Inschriften des Schatzes von Nagyszent-Miklos. Bibliotheca Orientalis Hungarica, II, Budapest — Leipzig, 1932, Beilage V, VI. Исключительно важно, что в 1947 г. А.Н. Липский при раскопках таштыкского погребения с маской в г. Абакане нашел в погребальном срубе альчик барана со знаком лесенки. Это еще увеличивает число орхоно-енисейских знаков местного происхождения.[222] Малов С. Таласские эпиграфические памятники, стр. 28-38.[223] Я решаюсь употребить выражение «стиль» потому, что перед нами надписи на различном материале и тем не менее очень сходные по почерку. Очевидно, они подчинены не только одной алфавитной традиции, но и одному почерковому стилю.[224] Малов С.Е. Таласские эпиграфические памятники, стр. 30.[225] Перевод надписи: «Поднявшись, я перевалил через вершину горы. Своих домашних товарищей... Теперь открывая сосуды... Крайняя равнина. Помогая друг другу на новом пути через вершину горы и поднимаясь выше, огибая таким образом... Я подошёл; вот — равнина. Переваливая через внутреннее ущелье, восхождение хорошо... Открывая (дорогу) и высоко переправляясь, немного...» (там же, стр. 37).[226] Это время определяется в связи с тем, что древние шурфы Ачикташа, по словам М.Е. Массона, оказались засыпанными землёй с обломками керамики IX-X вв. (М.Е. Массон. К истории открытия древнетурецких руничных надписей в Средней Азии. Материалы Узкомстариса, вып. 6-7, стр. 13).
наверх |
, k=
, r=
и наличие 
очевидно, в значении z или γ. Особый же интерес представляет употребление двух вариантов 
и 
. Эти знаки-«лесенки» до недавнего времени вообще были неизвестны в азиатской рунике, наличествуя лишь в печенежском письме и венгерских резах в значении z. 
и общий стиль знаков. 
.
а также nč или č в виде 
. Зато енисейские надписи изобилуют этими начертаниями. Основываясь на этом, я не могу полностью согласиться с выводом С.Е. Малова относительно надписи на таласской палочке, что будто бы «при первом же взгляде на буквы этой палочки видна их своеобразность в сравнении с буквами орхонской, енисейской и восточнотуркестанской рунических письменностей». 