Ю.С. Худяков

Вооружение енисейских кыргызов VI-XII вв.

// Новосибирск: 1980. 176 с.

Введение

Военному искусству кочевников Евразии принадлежит видное место в истории войн и военного искусства. Однако различные периоды военной истории кочевников изучены неравномерно. Так, военному делу ираноязычных племён и монголов эпохи Чингисхана посвящён ряд специальных работ А.И. Мелюковой, Е.В. Черненко, К.Ф. Смирнова, А.М. Хазанова, Иванина, А.В. Малиновской и др.; [1] уделяется внимание этой теме и в обобщающих трудах по военному искусству. [2] В меньшей мере изучено военное дело кочевников раннего средневековья. Если вопросы военного искусства средневековых кочевников Восточной Европы рассматривались в специальных работах [3] и обстоятельных экскурсах в трудах по материальной культуре и истории кочевых племён, [4] в работах по военному делу древнерусского государства, [5] то в отношении тюркоязычных кочевников Азии эту работу ещё предстоит проделать. Некоторым восполнением пробела в знаниях по военной истории азиатских тюрок могут служить разработка проблемы эволюции сложносоставных луков и наконечников стрел в Южной Сибири, предложенная А.А. Гавриловой и

(3/4)

Д.Г. Савиновым, [6] и анализ данных письменных источников о военном искусстве кочевников в трудах общеисторического характера. Недостаточная изученность военного дела азиатских кочевников объясняется объективными обстоятельствами: незначительной изученностью памятников средневековья в целом, обширностью территорий, на которых расселялись кочевники, расположением основных центров государственных образований кочевников на территории, находящейся за пределами нашей страны.

В этих условиях важное место в изучении военного дела кочевых племён Азии в средние века занимает исследование военного искусства енисейских кыргызов, которые в VI-XII вв. играли видную роль в военной и политической истории Центральной Азии. В IX в. они распространили власть Кыргызского каганата на обширные пространства степной части Азии. Поэтому основные закономерности в развитии военного дела кыргызов, несмотря на некоторые существенные отличия, должны быть близки эволюции военного дела тюркских кочевников. Кыргызские памятники обнаружены главным образом в Южной Сибири и сопредельных районах. Хотя не все вопросы хронологии и этнокультурной принадлежности памятников данной территории эпохи средневековья можно считать решёнными, в отношении собственно кыргызских памятников существует достаточно определённый критерий — погребальный обряд трупосожжения. Предметы вооружения из кыргызских памятников представлены неравномерно: по некоторым видам оружия найдены лишь единичные экземпляры. Однако в комплексе вооружения кыргызов в целом имеются находки всех основных видов оружия, что очень важно для «реконструкции» военного дела. Такая реконструкция могла бы послужить в дальнейшем сравнительной моделью для изучения военного искусства азиатских кочевников эпохи средневековья.

Основой развития военного дела является эволюция вооружения. Изучение оружия даёт возможность реконструировать комплекс боевых средств кыргызского воина, тактику ведения боя, уровень развития военного искусства; дополнить сведения военной истории. Анализ видов оружия и военного искусства имеет важное значение и для решения многих вопросов политической, социально-экономической и этнической истории, поскольку, как отмечала С.А. Плетнёва, «для кочевника или полукочевника-всадника, входившего в феодальное ополчение, оружие и конь служили таким же средством «производства», как и любое другое орудие труда. Войны и грабежи в жизни

(4/5)

средневековых кочевников были закономерным явлением. Они не только грабили соседей-земледельцев, но и постоянно враждовали друг с другом. Набеги с отгоном чужого скота — барынта, или баранта,— продолжались вплоть до XIX в. Баранта помогала разорившимся и осевшим кочевникам вновь сняться с земли и вести привычный кочевой образ жизни. Именно поэтому оружие значило для каждого, даже рядового, кочевника гораздо больше, чем для рядового общинника-земледельца». [7]

Аналогична роль войны и в кыргызском обществе, на что в своё время обратил внимание С.В. Киселёв, один из ведущих археологов-сибиреведов: «Оказывается, под прямым давлением масс («и по мысли моих превосходных Большар») Эрен-Улут начинает войну, «чтобы добыть золота». Война, которая даёт рабов, ради которой предпринимаются далёкие походы, обогащает Эрен-Улуга, но она сулит много и его «свободному народу». Обогатившийся сам может сделаться основателем нового эля или быть принятым в старый эль.

Война как средство обогащения и одновременно как средство ослабления социальных противоречий у себя дома определяет «внешнюю политику» не одних только кыргызов». [8]

Обзор литературы и источников. Ряд вопросов изучения вооружения и военной истории кыргызов получил известное освещение в специальной литературе. На отдельные предметы средневекового оружия из памятников Южной Сибири и наскальные изображения воинов обратили внимание учёные XVIII в., работавшие в составе экспедиций Российской Академии наук. Сообщения И.Г. Гмелина о находках в «киргизских могилах» наконечников стрел основаны на рассказах бугровщиков и собственных наблюдениях. [9] Однако железное оружие, не отличавшееся чем-то особенным, не привлекло к себе достаточного внимания.

Интерес к военному делу и военной истории впервые отчётливо проявился в европейской науке во второй половине XIX в. в связи с постепенным вводом в научный оборот сведений летописных источников по истории Центральной Азии и трудов Ж. Дегиня, Н.Я. Бичурина, С. Жульена и др. [10]

В 1865 г. синолог В. Шотт обобщил данные об «истинных киргизах», взятые из летописных хроник. [11] Здесь сообщались

(5/6)

сведения о численности кыргызов, среди которых было «80 000 вооружённых мужчин», об их защитном вооружении; излагались события войны кыргызов с уйгурами и монгольского завоевания. [12]

В те же годы раскопки в Минусинской котловине проводил В. Радлов. В изданной позднее работе на немецком и русском языках он сделал попытку сопоставить материалы своих раскопок с летописными сведениями о кыргызах. [13] В. Радлов, описавший наконечники стрел, ножи, мечи (палаши), копья, панцири, найденные при раскопках в Минусинской котловине и на Алтае, считал их предметами вооружения воинственных тюрок, уйгуров и кыргызов. Он дал собственную интерпретацию функциональному назначению различных типов наконечников стрел, определяя некоторые как охотничьи, и датировал изображения сцен охоты на серебряном кубке, известном по рисунку Мессершмидта, и наскальных рисунках с Июса (Сулекской писаницы) временем обитания в Южной Сибири тюркских кочевых племён. [14]

С основанием Н.М. Мартьяновым в 1877 г. Минусинского музея начинается систематический сбор археологических коллекций из разновременных памятников Южной Сибири. Деятельное участие в археологическом изучении Минусинской котловины, в том числе её средневековых памятников, принимали местные археологи.

В 1881 г. начал свои многолетние исследования в Минусинской котловине и Туве А.В. Адрианов. Он раскопал большое количество кыргызских курганов VI-XII вв., где обнаружено немало предметов вооружения, [15] открыл и описал наскальные рисунки, стелы с руническими надписями, древние укрепления. Однако полученные материалы не были им в достаточной мере обобщены и введены в научный оборот.

С 1883 г. археологическим изучением Южной Сибири занимался Д.А. Клеменц. В 1886 г. он опубликовал археологические материалы, хранящиеся в Минусинском музее, в частности большое число предметов вооружения, систематизировав и подразделив их на типы: «сабли и шпаги», наконечники копий и стрел, кольчуги и латы. Все эти предметы отнесены им ко времени появления железа, когда «на сцену выступил воинственный наезднический народ», и вплоть до этнографической современности. [16] Он приводит также известные к тому

(6/7)

времени летописные сведения о «хакасах» и употреблении ими лука и стрел, защитного вооружения. [17] Начиная с 1884 г. в археологическом обследовании Среднего Енисея принимал участие И.П. Кузнецов. В 1889 г. он издал книгу с собственной классификацией древних памятников, выделив несколько типов кыргызских курганов. Описывая устройство погребальных сооружений, он назвал в числе находок железные наконечники стрел. [18] В отдельный вид памятников им выделены «старинные укрепления», [19] относящиеся к эпохе средневековья.

Анализируя сведения китайских летописей о «хагасах», ученый отверг установившееся к тому времени в науке мнение о заселении ими Минусинской котловины. Он предполагал, что эти племена жили южнее, в Центральной Азии. Важна его ссылка на сведения хроник о военной организации, военной истории кочевников и конкретно кыргызов. Материалы о подразделении войска по десятичной системе, суровой воинской дисциплине, умении атаковать рассыпным строем и наступать «острым клином», а также о военных успехах кыргызов, по его мнению, несопоставимы с данными о населении Минусинской котловины. Он лишь допускал, что «обитавшие к северу от хагасских владений племена могли находиться в зависимости от них, платить им дань и участвовать вместе с ними в завоеваниях». [20]

В 1887-1889 гг. на юге Сибири проводила работы финская экспедиция под руководством И.Р. Аспелина, в которой участвовали Я. Аппельгрен-Кивало и А.О. Гейкель. Было открыто, обследовано и зафиксировано большое число памятников рунической письменности, наскальных рисунков, каменных изваяний, курганов. Ряд материалов был опубликован И.Р. Аспелином, в том числе наскальные изображения кыргызских воинов Сулекской писаницы и бронзовые литые фигурки воинов. Дано описание сцены боя на Сулекской писанице: «Тяжело вооружённый всадник, одетый в пластинчатую броню от шеи до бедра, с рукавами до середины предплечья, с круглым щитом на груди, с мечом и колчаном у пояса, с боевой гирей в правой руке направляет копьё, украшенное небольшим флажком, на лучника, стреляющего с колена». [21] Некоторые материалы своих раскопок опубликовал и А.О. Гейкель. [22] Однако основные результаты экспедиции увидели свет много позднее, поскольку ещё в ходе работ

(7/8)

И.Р. Аспелин убедился в их несоответствии теории алтайского происхождения финно-угров.

Расшифровка в 1893 г. В. Томсеном тюркского рунического письма дала новый импульс изучению средневековой истории Центральной Азии.

В результате работ Орхонской и других экспедиций были открыты новые источники, содержавшие сведения по военной истории кыргызов. В.В. Радлов, П.М. Мелиоранский, Г. Рамстед, В.П. Васильев и другие сделали переводы текстов повествовавших о войнах кыргызов с тюрками и уйгурами. [23] В.В. Радлов и И.Г. Гранэ [24] посетили и осмотрели развалины Орду-Балыка, столицы Уйгурского каганата, разрушенной кыргызами в IX в.

Интерес к прошлому тюркских народов усиливается в связи с вводом в научный оборот новых материалов. Появляются научные труды общеисторического характера, в которых рассматриваются также вопросы военной истории кыргызов [25] и воевавших с ними тюрков Центральной Азии. [26]

Расширяется география находок предметов средневекового оружия кыргызского происхождения. Так, в 1896 г. С.К. Кузнецов раскопал несколько курганов с предметами вооружения близ Архиерейской заимки на р. Томь; здесь имелись панцирные пластины, часть меча, наконечники стрел. [27] В 1917 г. А.М. Талльгрен опубликовал отдельные предметы вооружения, найденные в Минусинской котловине, относящиеся к кыргызскому времени и позднему средневековью. В числе находок слабоизогнутые сабли с пластинчатым перекрестием, наконечники стрел, кольчуга. [28]

В целом дореволюционный период в истории изучения военного дела и военной истории кыргызов характеризуется накоплением письменных, изобразительных и вещественных материалов. Была введена в научный оборот большая часть из известных ныне письменных источников, даны первые

(8/9)

обобщения сведений по военной истории и классификации предметов вооружения. Однако тогда изучению военного дела кыргызов ещё не уделялось должного внимания. Этот вопрос частично рассматривался в общеисторических трудах. Кыргызские памятники и найденные в них предметы вооружения еще не были выделены в составе древностей «железного периода», относимых суммарно к тюркским племенам.

В 20-е гг. в связи с началом национально-государственного строительства у народов Южной Сибири интерес к их прошлому значительно возрос. Появляется ряд обобщающих трудов по истории Центральной Азии и Южной Сибири, содержащих сведения по военной истории кыргызов.

Н.Н. Козьмин в книге по истории Минусинского края XVII-XIX вв. кратко изложил известные к тому времени сведения письменных источников по истории кыргызов, в том числе о военных столкновениях с тюрками и уйгурами, о численности кыргызского войска, а также высказал интересные соображения о назначении стрел с костяными свистунками. [29]

В 1926 г. публикуется объёмистый труд Г.Е. Грумм-Гржимайло, где приводятся многочисленные данные по военной истории кыргызов; наибольшее внимание уделяется событиям IX в. [30] В книге подчёркивается воинственность кыргызов, о чем, по мнению автора, свидетельствует их привычка не расставаться с оружием. Из предметов вооружения упомянуты лук и стрелы, деревянные нагрудники, наручья и набедренники, которые крепились к кожаному панцирю. [31]

В 1927 г. В.В. Бартольд обобщил сведения по истории кыргызов из китайских, древнетюркских, арабских и персидских письменных источников. [32] Хронологические рамки работы выходят за пределы нашей темы. Для нас важно то, что автор привёл в соответствие некоторые противоречивые материалы о военных событиях VI-XII вв., отметил, что в составе кыргызского войска находились преимущественно лучники и копьеносцы с «зелёными знаменами». Время самых значительных военных успехов Кыргызского каганата справедливо названо В.В. Бартольдом «кыргызским великодержавием». [33] В работе имеются данные по структуре военной организации кыргызов, даётся оценка причин недолговечности кыргызского великодержавия. В дальнейшем эта работа выдержала ещё два издания и сохраняет в основных положениях своё значение и поныне.

(9/10)

Новые успехи были достигнуты и в археологическом изучении кыргызских памятников. В 20-х гг. нашего столетия в Минусинской котловине проводил широкие археологические исследования С.А. Теплоухов. Изучение окрестностей с. Батени, насыщенных разнообразными памятниками, позволило ему создать периодизацию металлических культур Минусинской котловины. На этой периодизации было основано всё дальнейшее археологическое изучение Южной Сибири. Им выделено несколько типов кыргызских курганов, в инвентаре которых отмечены отдельные предметы вооружения. К VI-VII вв. отнесены курганы, известные под названием «чаа-тас», [34] к VII в. — «одиночные каменные курганы», под насыпями которых обнаружены погребения с конём. В это время, по мысли автора, кыргызы, «более или менее прочно обосновавшиеся» в Минусинской котловине, были покорены тюрками. [35] В одном из таких курганов, в седловине над р. Таштык, найдены трёхлопастные железные наконечники стрел с костяными шариками-свистунками, костяные концевые и срединные боковые накладки для лука, костяные орнаментированные накладки для колчана. Из инвентаря погребений каменных курганов VIII-X вв. представляет интерес бронзовая фигурка всадника с копьём. К XI-XII вв. отнесены могилы, в которых встречаются плоские железные наконечники стрел с костяными свистунками. [36] В дальнейшем классификация кыргызских памятников, предложенная С.А. Теплоуховым, претерпела изменения. Значительная часть материалов из раскопов не была им опубликована.

С 1920 по 1929 г. в Минусинской котловине проводил археологические раскопки Г.П. Сосновский. Им раскопаны три кыргызских кургана у дер. Чёрной и два — у дер. Кокоревой. [37] Материалы его раскопок, оставшиеся неопубликованными, включают такие предметы вооружения, как палаш и наконечники стрел, датированные XI-XII вв.

В 20-е гг. новые находки вооружения из памятников эпохи средневековья, которые можно отнести к кыргызским, были сделаны и за пределами Минусинской котловины. Г.И. Боровка, проводивший археологические раскопки в Монголии, в долине р. Толы, опубликовал в 1927 г. два трёхлопастных наконечника стрелы, найденные в погребениях с трупосожжением в Наинтэ-суме и Ихэ-алыке. [38] На северной периферии

(10/11)

Минусинской котловины, в Красноярском районе археологическое обследование средневековых памятников проводил В.Г. Карцев. Им исследована система фортификации укреплённых городищ VI-IX вв., Ладейского и Ермолаевского. [39] Прослежена система рвов, валов, внутреннего двора, обнаружены в культурном слое трёхлопастные и плоские железные и костяные наконечники стрел. [40] Отмечен временный характер укреплений, служивших убежищем в случае военных набегов. В.Г. Карцев описал и классифицировал материалы археологических коллекций Красноярского музея, в том числе большое число предметов вооружения. Выделены четыре трёхлопастных и девять типов плоских железных наконечников стрел; описаны костяные наконечники стрел, мечи, кинжалы и ножи. [41]

Автор высказал интересные предположения о назначении стрел с костяными свистунками и прорезей на лопастях наконечников стрел. Основная масса находок, по мнению В.Г. Карцева, относится к выделяемой им ладейской культуре, существовавшей в VII-XIV вв., носителями которой были предки позднейших якутов.

М.П. Грязнов обобщил и классифицировал материалы археологических культур Алтая, [42] в том числе и эпохи средневековья, что имеет важное значение для сопоставления с комплексами Среднего Енисея.

В целом в 20-е гг. была проделана значительная работа по изучению военной истории кыргызов. Обобщены и проанализированы сведения письменных источников, определены в культурном и хронологическом отношении кыргызские памятники и найденные в них предметы вооружения.

В 1931 г. Г. Аппельгрен-Кивало, участник экспедиции И.Р. Аспелина в Южную Сибирь, опубликовал её материалы, в частности множество изображений кыргызских воинов с Сулекской писаницы, и дал краткое описание рисунков. Особое внимание автор уделяет изображениям всадников, стреляющих из луков, в шлемах и панцирях, с копьями, увенчанными флажками. [43] Подробно описано вооружение и снаряжение всадника в поединке с лучником-пехотинцем: «...Здесь изображено разнообразное вооружение человека: шлем, панцирь, сапоги, топор, лук, колчан, копьё с флажком; заслуживает внимания также конская сбруя: седло, чепрак, трензеля, украшения». [44]

(11/12)

С 1928 г. археологическими исследованиями Минусинской котловины занялся С.В. Киселёв, возглавивший в 1930 г. Саяно-Алтайскую экспедицию, в составе которой работали Л.А. Евтюхова и В.П. Левашова. Были проведены значительные раскопки на Уйбатском и Копёнском чаа-тасах, Капчальском могильнике и других кыргызских памятниках, результаты которых отразились в серии публикаций. В работах С.В. Киселёва много внимания уделено социально-экономическому анализу кыргызского общества. Реконструируя социальную структуру и государственное устройство кыргызов, автор описывает военную организацию, даёт оценку роли войны и военного дела. Охарактеризована военно-административная система кыргызов, объяснены причины их экспансии в Центральную Азию в IX в. как отражение интересов феодалов и купцов. [45]

В дальнейшем, в совместной работе с Л.А. Евтюховой, автор отмечает, что «стремление к добыче не было единственным побуждением воинственности кыргызской знати. Тогда война из средства простого обогащения превращалась в средство ослабления противоречий между знатью и народом». [46] В той же работе дано детальное описание бронзовых фигурок всадников из Копёнского чаа-таса, вооружённых луками и защищённых накладными щитками-поножами. [47]

Социально-экономические причины военной политики кыргызов продолжали интересовать С. В. Киселёва, когда он обратился к анализу рунических надписей. Война способствовала процессу классообразования и государственной консолидации в кыргызском обществе: «В интересах войны старая родовая аристократия объединяется вокруг удачливого вождя, подчиняется военной власти и создаёт такую организацию управления, которая представлялась китайскому историку сложной системой чиновничьего аппарата. Если же рассмотреть этот «аппарат» в том виде, как его сохранили кыргызские источники, то вокруг кыргызского кагана, грозного врага орхонских тюрок, мы увидим старую родовую аристократию — бегов, принятых на службу тарханов, и многочисленную дружину, витязей огланов». [48] Рунические тексты свидетельствуют, что военные дружины формировали также отдельные феодалы: «...Учин-Кулуг умер, «не мог остаться среди вас, моих витязей сородичей, витязей огушей, витязей огланов». Можно видеть, что помимо родственников в эль входили дружинники — клиенты богатого аристократа (огуши) и

(12/13)

дружинники-огланы, конная молодёжь». [49] Эти взгляды получили наиболее полное развитие в обобщающей монографии С.В. Киселёва по истории древних племён Южной Сибири, где имеется обширный раздел, посвященный енисейским кыргызам. Автор описывает различные образцы оружия, изготавливавшиеся кыргызскими оружейниками: наконечники стрел, мечи, кинжалы, копья, панцири и шлемы; выделяет хронологические периоды бытования различных типов вооружения, даёт примерную реконструкцию внешнего облика тяжеловооружённого воина. [50] Военная организация кыргызов, по мнению автора, опиралась на родовую знать. Эти выводы оставлены автором без изменения в последующем издании «Древней истории Южной Сибири» [51] и «Кратком очерке древней истории хакасов». [52] В настоящее время некоторые положения работ С.В. Киселёва относительно военного дела кыргызов уточнены и пересмотрены, но в основных чертах не утратили своего значения. Большое внимание изучению археологических памятников енисейских кыргызов уделяла в 30-40-е гг. Л.А. Евтюхова. Разрабатывая типологию погребальных сооружений, она выделила из числа находок в курганах VI-VIII вв. железные плоские и трёхгранные шипастые наконечники стрел, «последний тип из довольно ранних, впервые встречается ещё в Ишимском кладе, отмечающимся сильным таштыкским влиянием». [53] Итоги раскопок были обобщены Л.А. Евтюховой в сводной монографической работе по археологическим памятникам кыргызов в Минусинской котловине. Здесь впервые в специальном разделе собраны все известные сведения о военном деле кыргызов. [54] Автор анализирует сообщения письменных источников о численности кыргызского войска, структуре военной организации; описывает кыргызское оружие: сложносоставные луки, стрелы с трёхлопастными наконечниками, колчаны, защитный доспех, копья, привлекая материалы раскопок и описание изображений кыргызских воинов. [55] Приводится реконструкция внешнего облика панцирных и легковооруженных всадников. [56] Ряд положений, выдвинутых Л.А. Евтюховой, недостаточно разработан: о структуре военной организации,

(13/14)

типологии наконечников стрел. В настоящее время её сведения несколько устарели, но в своё время их значение как первого опыта обращения к данной теме было велико. Они и поныне остаются наиболее полной сводкой по военному делу кыргызов.

С 1930 г. активные археологические работы в Минусинской котловине вела В.П. Левашова. Она руководила раскопками Капчальского могильника, Быстрой, Уйбатского чаа-таса. Результаты частично отражены в публикациях. Краткое описание кыргызского оружия из фондов Минусинского музея изложено в популярной книге по истории южной части Красноярского края. Перечисляются виды оружия конных воинов: копья, мечи, сабли, кинжалы, боевые молоты, лук и стрелы, панцири, берестяные колчаны. [57] Предположение автора, что «трёхлопастные стрелы с отверстиями, пущенные на далёкое расстояние, вращались в полёте, воздух, проходящий в их отверстия, издавал шум, пугавший конницу, а вращающаяся стрела, вонзившись в тело, разрывала его в разных направлениях своими лезвиями», [58] было экспериментально опровергнуто В.Г. Карповым за 10 лет до выхода этой работы. Эпизодически В.П. Левашова обращается к вопросам структуры военной организации [59] и оружейного производства кыргызов [60] в ряде последующих работ.

Наибольший интерес представляет подробное описание предметов вооружения из могильника Капчалы II. На основе близости форм вещей с сопредельных районов и находки монеты, обнаруженные в погребениях кинжалы, трёхлопастные наконечники стрел, костяные накладки для луков и колчаны датированы второй половиной IX в. [61] Автор вновь утверждает: «Особенно интересны шумящие и свистящие стрелы. Их наконечники имеют прорези в лопастях пера, и такая стрела, с винтообразно посаженным оперением древка, летела, вращаясь вокруг своей оси, а воздух, проходя сквозь отверстия, производил шум. Когда же под пером (стрелы был надет костяной шарик-свисток, она издавала ещё и свист. Такие стрелы были исключительно боевыми, и шум, производимый ими, пугал конницу врага». [62]

В 1936 г. раскопки на Ташебинском и Уйбатском чаа-тасах проводил М.М. Герасимов. Материалы, в том числе орнаментированные накладки колчана, не публиковались.

(14/15)

С 1947 г. археологическим изучением Минусинской котловины занимался сотрудник Абаканского музея А.Н. Липский. Им вскрыто значительное количество погребений эпохи средневековья. Материалы раскопок кыргызских памятников частично введены в научный оборот. Представляет интерес описание хорошо сохранившихся луков и стрел, отнесённых автором к позднему средневековью. [63]

За пределами Минусинской котловины раскопки курганов с трупосожжением, содержавших предметы вооружения, проводил в 30-е гг. М.П. Грязнов. В 1940 г. им опубликованы результаты раскопок могильника Яконур на Алтае, некоторые из погребений которого, совершенные по обряду трупосожжения, ныне принято относить к числу памятников енисейских кыргызов. Из предметов вооружения отмечаются «односторонний меч, 23 наконечника стрел, нож». [64] В таких погребениях покойников сжигали с оружием и конской сбруей. [65] Позднее эти материалы неоднократно привлекались для построения эволюционных схем развития кочевых культур. Некоторые вопросы военной истории и структуры военной организации кыргызов рассматривал и А.Н. Бернштам. [66] Автор считал, что «в противоположность тюркам на первое место в кыргызском обществе выступает не каган, а бег». [67]

В целом для 30-40-х гг. характерно существенное расширение проблематики изучения военного дела кыргызов. Впервые на основании исследования письменных, изобразительных источников и материалов раскопок было выделено в самостоятельный аспект истории Южной Сибири военные дело кыргызов. Широко привлекалась для изучения военной организации и военной истории кыргызов социально-экономическая проблематика. Впервые намечены этапы эволюции одного из видов оружия — наконечников стрел. Продолжали разрабатываться и традиционные направления в изучении военного дела кыргызов — накопление новых материалов раскопок, анализ событий военной истории.

С начала 50-х гг. археологическим изучением Южной Сибири занимается Л.Р. Кызласов, возглавлявший Тувинскую, а затем Хакасскую экспедиции МГУ. В ходе многолетних исследований Л.Р. Кызласовым изучено большое число кыргызских могильников, крепостей, наскальных изображений, памятников рунической письменности. Результаты этих работ изложены в

(15/16)

многочисленных публикациях, в которых автор рассматривает различные аспекты военного дела кыргызов. В одной из ранних работ опубликованы интересные находки предметов вооружения: берестяной колчан с сохранившимися древками стрел и железный крюк от колчана. [68] В дальнейшем особое внимание автор уделял вопросу складывания военно-административной системы; была сделана попытка определить границы феодальных владений — багов — на землях завоёванной кыргызами в IX в. Тувы. [69] При определении пределов территориальной экспансии кыргызов в Центральной Азии в IX в. Л.Р. Кызласов даёт оценку военным событиям, высказывает предположения о целях ведения войны кыргызами, отрицает возможность столкновения кыргызов с киданями. Рассматривая военную историю XI-XII вв., он делает вывод, что кыргызы продолжали удерживать в своих владениях Туву. [70]

Кыргызcкие мастера оружейного дела занимаются в этот период изготовлением мечей, кинжалов, пластинчатых панцирей, шлемов, наконечников стрел и копий. [71] При выделении этапов в истории средневековой Тувы автор отмечает, что в кыргызских курганам IX-X вв. найдены «панцирные пластинки, остатки роговых накладок сложных луков, боевые ножи, согнутые для захоронения мечи, разнообразные наконечники стрел (трёхгранные, четырёхгранные, трёхгранно-трёхлопастные, трёхлопастные узкие, трёхлопастные массивные с отверстиями и выемками внизу лопастей, плоские асимметрично-ромбические и пр.)». [72] В кыргызских погребальных комплексах XI-XII вв. «от предметов вооружения сохраняются кальцинированные обломки орнаментированных костяных накладок (с циркульным узором) и петель на берестяные колчаны, разнообразные наконечники стрел с упором, новых по преимуществу типов (плоские асимметрично-ромбические большие и малые, долотовидные, лопаточкообразные, ромбические, трёхгранные и четырёхгранные острые, четырёхгранные лопаточки, трёхпёрые узкие, ланцетовидные и редко трёхлопастные). Иногда встречаются однолезвийные мечи типа палашей». [73] Эти положения изложены и в некоторых последующих работах. [74]

Изучая вопрос численности населения Среднего Енисея в эпоху средневековья, Л.Р. Кызласов делает выводы о

(16/17)

делении кыргызского войска на 10-тысячные отряды — тумены, причем собственно кыргызы составляли лишь один тумен, а остальные семь — девять туменов набирались от зависимых племён. [75] Многие из выдвинутых положений о развитии военного дела у кыргызов были разработаны в обобщающей монографии по средневековой истории Тувы. Автор подробно останавливается на военно-политических событиях IX-XII вв. в Южной Сибири и Центральной Азии, характеризует предметы вооружения кыргызов, структуру их военной организации. [76] По его мнению, армия у кыргызов была «основной опорой правящих кругов государства», а «основой армии была тяжеловооружённая конница. Закованные в панцири и латы, одетые в шлемы, конные воины были вооружены длинными копьями, тяжёлыми мечами или саблями, щитами, луками и стрелами. На древках их копий развевались флаги и знамёна». Автором сделаны важные выводы о сложении военно-служилой знати, постепенной децентрализации военной власти на основе развития феодальных отношений в Кыргызском каганате. [77] Эти центробежные тенденции привели к распаду государства на отдельные улусы. В одной из последних работ, посвящённых изучению кыргызских памятников X-XII вв. Минусинской котловины, Л.Р. Кызласов описывает находки предметов вооружения, делает вывод о дружинном характере кыргызских могильников. [78]

В 50-60-е гг. ряд новых материалов по кыргызскому оружию из памятников Тувы получен в результате раскопок А.Д. Грача. Автор опубликовал в виде предварительных сообщений предметы вооружения — палаши, трёхлопастные и плоские наконечники стрел. [79] Особо следует отметить находку сабли с арабской надписью по обеим сторонам клинка и кольчуги. [80] Л.Г. Нечаевой опубликовано кыргызское оружие из могильника Тора-Тал-Арты. Автор подробно описывает найденные в курганах палаши, трёхлопастные, трёхгранные, четырёхгранные, плоские и двухлопастные наконечники стрел, костяные шарики-свистунки, железный крюк и кольца от колчана, наконечник копья, пластины панциря, обломки костяных накладок лука. По мнению автора, предметы вооружения

(17/18)

происходят из погребений, где были похоронены рядовые кыргызские воины. [81]

С 60-х гг. раскопками отдельных кыргызских памятников в Туве (с публикацией кратких отчётов об исследованиях) занимался археолог ТНИИЯЛИ М.X. Маннай-оол. [82] Обращаясь к вопросам этнической истории тувинцев, он приводит и некоторые сведения по военной истории кыргызов. [83]

Интересное кыргызское погребение близ пос. Урбюн в Туве раскопал в 1965 г. Д.Г. Савинов. В нём было найдено семь плоских наконечников стрел «с упором и разным образом оформленным верхним краем — округлым, ромбическим, типа срезней». [84] Новые материалы по кыргызскому оружию — палаши, наконечники копий и стрел — обнаружены в последние годы в Туве членами Саяно-Тувинской экспедиции: А.Д. Грачом в могильнике Ортаа-Хем II, Г.В. Длужневской в могильнике Хемчик-Бом II, И.У. Самбу в могильнике Демир-Суг.

Большой интерес представляют предметы, собранные Красноярской экспедицией в ходе многолетних раскопок в 50-70-х гг. в Минусинской котловине. М.П. Грязнов вёл раскопки могильника Тепсей III, где обнаружены наконечники стрел с костяными свистунками. Э.Б. Вадецкая вскрыла кыргызские памятники Новая Чёрная VII и Георгиевская гора, где найдены наконечники стрел и костяные накладки для лука и колчан. Л.П. Зяблин раскопал чаа-тасы Гришкин Лог и Перевозенский.

В 50-60-е гг. изучением кыргызских памятников Минусинской котловины занимался археолог Красноярского музея Р.В. Николаев. В 1955 и 1957 гг. он обследовал Оглахтинскую крепость. Позднее им были раскопаны кыргызские курганы близ железнодорожной станции Минусинск, где найдены такие предметы вооружения, как трёхлопастные наконечники стрел и слабо изогнутая сабля с пластинчатым перекрестием. [85]

В 60-70-е гг. было открыто довольно много кыргызских памятников с предметами вооружения за пределами основных районов расселения кыргызов.

В Восточном Казахстане Ф.X. Арслановой были раскопаны кыргызские курганы в комплексах Зевакинского и Бобровского могильников. Найден интересный набор наконечников стрел: трёхлопастные, трёхгранно-трёхлопастные,

(18/19)

четырёхгранные, трёхгранные, круглые, плоские; обнаружены также накладки для лука, колчаны, [86] наконечники копий, сабли. В Центральном Казахстане комплекс трёхлопастных и трёхгранных наконечников стрел найден в кургане близ Текели. [87]

На Алтае наконечники стрел обнаружены в курганах с трупосожжением в ходе раскопок В.А. Могильникова [88] и А.П. Уманского, [89] а отдельные предметы вооружения в Западной Сибири — Т.Н. Троицкой. [90] Интересный комплекс наконечников стрел найден археологами Иркутского университета в погребении на о-ве Ржавый на р. Кан. В Монголии обнаружены новые наскальные изображения кыргызских всадников, опубликованные Д. Доржем. [91]

В 50-70-е гг. значительно расширились возможности использования письменных источников, где имеются материалы о военном искусстве кыргызов. С.Е. Маловым переизданы древнетюркские надписи, содержащие сведения по военной истории кыргызов. [92] Перевод снабжён примечаниями исторического характера. В дальнейшем многие известные и вновь открытые надписи были опубликованы И.А. Батмановым, Д.М. Насиловым, И.А. Баскаковым, С.Г. Кляшторным [93] и другими. В ранее известные тексты, имеющие отношение к военной истории кыргызов, внесены уточнения. [94]

С начала 50-х гг. переизданы переводы китайских летописей, где содержатся сведения по военному делу кыргызов, сделанные Н.Я. Бичуриным. [95] Эти тексты были уточнены и дополнены

(19/20)

в работах Н.В. Кюнера. [96] Представляют большой интерес приводимые им сведения о военных мероприятиях кыргызов в Центральной Азии. [97]

Новые материалы по военной истории кыргызов из китайских источников были опубликованы Г.П. Супруненко. [98] Им [так в тексте. — П.А.] написаны работы, посвящённые военной политике кыргызов, [99] их военным походам против уйгуров после взятия Орду-Балыка, китайской дипломатии, пытавшейся использовать в своих целях военные успехи кыргызов. [100] А.Г. Малявкин издал свод китайских источников по истории уйгуров после падения каганата, где имеется немало сведений о военных походах кыргызов. [101] Автором опубликовано несколько статей по истории уйгуров IX-XII вв., где содержатся данные по военной истории кыргызов, рассмотрены различные направления расселения уйгуров после поражения под Орду-Балыком и причины набегов кыргызов на уйгуров во второй половине IX в. [102]

Более широкому привлечению сведений арабских и персидских авторов способствовали переводы и издания их работ в последние десятилетия. В начале 50-х гг. был издан труд Рашид-ад-Дина, где имеются сведения по военной организации кыргызов перед монгольским завоеванием. [103] Отдельные данные о военной организации и границах экспансии кыргызов содержат сочинения ал-Бакуви, ал-Истахри, Наджиба Бекрана,[104] произведение неизвестного автора «Худуд ал алал» [так в тексте, правильно: алам. — П.А.]. [105] Анализу персидских и арабских источников о кыргызах

(20/21)

посвящена работа О. Караева, где даны очерк о войнах кыргызов с уйгурами, сведения об оружейном производстве, оценка войны в кыргызском обществе. [106]

Введение в научный оборот значительного по объёму материала по военному делу кыргызов из археологических, письменных и изобразительных источников позволило включить некоторые из этих данных, в ряд общеисторических, популярных и специальных работ.

А.П. Окладников при анализе изображений знамён на Шишкинскх писаницах использовал сведения о боевых знамёнах кыргызов. Им определены различные типы знамён, сделан вывод об их назначении как вещественном символе «общеплеменнного или родового объединения» и «достоинства вождя и его титула». [107] Стиль одного из изображений настолько близок к кыргызским, что не исключена возможность, что его «изобразила рука кыргызского же художника, волей судеб оказавшегося на Лене». [108]

Л.П. Потапов, рассматривая вопрос о включении Алтая в состав государства кыргызов, отмечал, что они изготавливали железное оружие — пики и сабли. В другой его работе упоминаются лук, стрелы и накладные щитки. [109]

Л.Н. Гумилёв, проанализировав наскальные изображения Сулекской писаницы, высказал предположение, что некоторые из них сделаны орхонскими тюрками. В последующих работах автор определяет границы Кыргызского каганата и даёт свою оценку причин кратковременности кыргызского господства в Центральной Азии. [110] По представлениям А.Н. Бернштама, высказанным в одной из его последних работ, кыргызская экспансия в IX в. распространялась «от Маньчжурии до Тянь-Шаня». [111] Но уже X в. кыргызы «находились в (состоянии упадка, чему способствовали военные неудачи в последней четверти IX в., когда киргизские племена, рассеянные по многим странам, не могли оказать необходимого сопротивления кара-китаям». [112]

С.И. Вайнштейн в ряде своих работ рассматривал вопросы военной истории кыргызов. Им уточнены границы

(21/22)

кыргызского государства в разные периоды его истории и время появления кыргызов в Туве. [113] Описывая средневековое искусство племён Тувы, автор характеризует бронзовые фигурки кыргызских всадников-лучников из Копёнского чаа-таса. [114]

Д. Ласло при реконструкции налучья «венгерских завоевателей» приводит широкие аналогии с изображениями Южной Сибири и Восточного Туркестана. Он интерпретирует как налучье деталь изображения всадника с Сулекской писаницы: «...Его налучье длинное, почти прямолинейное, несколько изогнутое на конце, заканчивающееся резным украшением». [115]

Уделено внимание военной истории кыргызов и в переизданном в 1961 г. капитальном труде О. Франке. Автор затрагивает вопросы численности киргизского войска, территориальных пределов кыргызской экспансии в Центральной Азии. [116]

М.П. Грязнов, интерпретируя сюжеты изображений на «кубке Мессершмидта» и бронзовых рельефах Копёнского чаа-таса, восстанавливает сюжетную канву эпических сказаний кыргызов, свидетельствующих об эстетизации ими силы и воинской доблести. [117] Автор обращает внимание на сообщение хроник об обычае кыргызов татуировать руки, как праве храбрейших, что может свидетельствовать о распространении военно-спортивных состязаний. [118]

В.Г. Карцев упоминает о находках, в кыргызских памятниках разнообразных наконечников стрел и употреблении кыргызами других видов оружии. По мнению автора, в это время «короткий кинжал сменился длинным мечом и саблей». [119]

Н.П. Павлов пишет о распространении кыргызских наконечников стрел «на Алтае, в Кузбассе, под Ачинском, Красноярском и Канском», о «военном превосходстве» кыргызов над окрестными таёжными племенами, даёт краткую сводку по военной истории кыргызов. [120] А.И. Мартынов и У.Э. Эрдниев сообщают о наличии связей «между кыргызами и населением степных районов Кузбасса, об оружейном производстве у кыргызов. [121] Н.А. Мальцева утверждает, что «оружие

(22/23)

кыргызов состояло из сложного лука и стрел с железными наконечниками, на которые прикреплялись знамёна, значки.

Было у них и оборонительное оружие в виде щитов и небольших щитков, закрывавших руки и ноги, которые делались из деревянных палочек. Такими щитами были защищены и лошади воинов». [122]

Я.И. Сунчугашев приводит некоторые сведения о военном искусстве кыргызов. Автор полагает, что военные отряды кыргызов «состояли из кюнных и леших воинов, которые были вооружены копьями, луками и стрелами. Они одевались перед боем защитными панцирями. В бой шли со знаменами на древках». [123] В другой работе даётся описание воина с Сулекской писаницы: «На нём кольчуга, шлем, копьё со знаменем, боевой молот, колчан, а на правом боку коня тамга — знак рода и собственности». [124]

Д.Г. Савинов в раде статей, посвященных этнической истории Южной Сибири X-XII вв., затрагивает некоторые вопросы военного искусства кыргызов. Им прослежены границы экспансии кыргызов в IX в., [125] отмечено бытование у них в XI-XII вв. однолезвийных сабель с напускным перекрестьем и наконечников стрел: «Последние попадаются различных типов — крупные ромбические и срезни, уплощённые ромбические и мелкие, с упором различной формы». [126] Рассмотрены этим автором и вопросы военной истории кыргызов. [127] Значительное место уделено эволюции лука и стрел в Южной Сибири в эпоху средневековья, включая наконечники стрел енисейских кыргызов. [128]

М.П. Завитухина, характеризуя кыргызские памятники XI-XII вв., упоминает найденные в Минусинской котловине в могильниках Чёрная и Каменка бронебойные наконечники стрел и сабли. [129]

Г.А. Фёдоров-Давыдов, анализируя искусство средневековых кочевников Евразии, уделяет особое внимание сюжетам бронзовых рельефов Копёнского чаа-таса и изображениям

(23/24)

всадников на Сулекской писанице. «...Часто изображается конник с копьём, иногда на копье есть флажок. Художник довольно тщательно передаёт детали узды, седла, панциря, вырисовывает колчан со стрелами». По мысли автора, «в Сулекской писанице воплотился очень ярко образ степного воина, который во главе своих отрядов совершал грандиозные завоевания и образовал в VI-VII вв. огромный каганат, а затем серию государств, таких как Кыргызская держава, Хазария, Болгарское и Аварское объединения и т.п.». [130]

Следует подробнее остановиться на одной из работ, вышедших в самое последнее время, — на заметке Н.Д. Архипова, поскольку она по своим задачам близка избранной нами теме. В ней дан краткий пересказ военных событий, в которых участвовали кыргызы; материалы, полученные в результате раскопок последних десятилетий, оценены как достаточные для изучения истории кыргызов; описаны отдельные виды оружия — лук, стрелы, колчаны, кинжалы, мечи, палаши, сабли, копья, кольчуги, панцири; утверждается, что основу кыргызского войска составляла панцирная конница. [131] Автор не располагает какими-либо новыми материалами, статья его построена на данных литературы, преимущественно из работ Л.А. Евтюховой, С.В. Киселёва и Л.Р. Кызласова. Часто противоречивые утверждения объединяются им механически, в силу чего многие из его положений вызывают возражения. Неверно, например, что «усиленный сложный лук возник у гуннов» (он известен в Сибири с эпохи неолита), как и то, что «в средние века у хакасов он не претерпел изменений» [132] (археологические материалы свидетельствуют об обратном). Описывая наконечники стрел, автор последовательно приводит, почти не меняя текстуально, данные С.В. Киселёва и Л.Р. Кызласова, отличающиеся в датировке различных форм наконечников. Очень странно выглядит предлагаемая «эволюция» форм кинжалов, когда у одной из них описан лишь черешок, а у другой клинок. [133] Характеризуя рубящее и защитное оружие, автор вдруг переходит к изложению сведений о вооружении тюрок, заключая свой экскурс утверждением, что «существенных различий между вооружением тюрков и вооружением хакасов не было». [134] Обилие неточностей при отсутствии самостоятельных суждений в статье объёмом в три страницы не позволяет оценить её положительно даже в качестве историографического обзора.

(24/25)

В изучении военного дела кыргызов в течение последних десятилетий достигнуты определенные успехи. Введены в научный оборот новые материалы археологических раскопок в Минусинской котловине, Туве, на сопредельных территориях, расширены территориальные границы кыргызских памятников, уточнены сведения письменных источников, получен новый материал по наскальным изображениям. В специальной литературе часто использовались данные по военной истории кыргызов, опубликовано немало предметов вооружения.

Как видно из предлагаемого обзора литературы, несмотря на наличие устойчивого интереса к военному искусству кыргызов, подавляющее большинство работ посвящено значительно более широкой историко-археологической тематике, а характеристика вооружения и военной истории кыргызов дана в очень сжатой форме; кроме того, зачастую повторяются одни и те же сведения письменных источников.

На основании изучения литературы, задачу данной работы сложно сформулировать более конкретно как систематизацию различных видов кыргызского оружия, типологическую классификацию внутри отдельных видов, сведение их в единый комплекс боевых средств и реконструкцию на его основе с привлечением сведений о военной организации военного искусства кыргызов. Полученные результаты могут быть верифицированы при сопоставлении с материалами по истории ведения войн кыргызами в рассматриваемую эпоху. В какой мере это позволяют источники? В нашем распоряжении письменные источники — извлечения из китайских летописных хроник в переводах Н.Я. Бичурина, Н.В. Кюнера, Г.П. Супруненко, А.Г. Малявкина; историко-географические сочинения средневековых арабских и персидских авторов в русском переводе, переводы памятников рунической письменности. Сведения о вооружении и по военной истории кыргызов в письменных источниках отличаются краткостью, неполнотой. Следующий важный вид источников — изображения кыргызских воинов: наскальные рисунки, бронзовые литые фигурки, фрески. Нами использованы изображения, опубликованные Д.А. Клеменцом, И.Р. Аспелином, А. Ле Коком, Я. Аппельгрен-Кивало, Л.А. Евтюховой, С.В. Киселёвым, Л.Р. Кызласовым, В. В. Волковым, Д. Доржем, А.П. Окладниковым, а также те, что хранятся в Минусинском музее (табл. VIII-XI). Кыргызские воины изображены чаще всего верхом на лошадях, вооружёнными луком и стрелами, колчаном, копьём со знаменем, мечом, топором, защищенными панцирем, накладными щитками, шлемом, щитом. Вещественный материал по кыргызскому вооружению представлен в нашем собрании коллекциями из музеев Сибири, Ленинграда, Москвы и раскопок, в которых принимал участие автор настоящей работы, архивными материалами Института археологии АН СССР,

(25/26)

Ленинградского отделения этого института и частично публикациями. Нами учтены и рассмотрены предметы кыргызского вооружения из раскопок и случайных находок, хранящиеся в Кызыльском краеведческом музее имени Алдан Маадыр, Абаканском областном музее краеведения, Минусинском межрайонном краеведческом музее имени Н.М. Мартьянова, Красноярском краевом краеведческом музее, Музее Томского университета, Музее Новосибирского пединститута, Бийском краеведческом музее имени В. Бианки, Алтайском краевом краеведческом музее, Государственном историческом музее, Государственном Эрмитаже, в фондах Ленинградского отделения Института археологии и Иркутского университета. Кроме того, автор имел возможность воспользоваться ценными советами и неопубликованными материалами раскопок В.Я. Бутанаева, А.Д. Грача, М.П. Грязнова, Г.В. Длужневской, Н.А. Липского, И.У. Самбу, которым он выражает∙искреннюю признательность. Благодарен автор за помощь в разработке избранной темы научному руководителю академику А.П. Окладникову, профессору А.П. Деревянко и коллективу археологов Института истории, филологии и философии Сибирского отделения АН СССР.

Оружие ближнего боя являлось важнейшим в системе вооружения, его применение более всего влияло на исход боя и во многом определяло уровень развития военного дела. Сведения о кыргызском оружии ближнего боя даны в главе I — «Наступательное оружие ближнего боя».

Ручное метательное оружие считается наиболее массовым, как в применении на поле боя, так и по количеству сохранившегося до настоящего времени вещественного материала. Оно играло важную роль на определённых этапах боя и было самым универсальным оружием. Сведения о кыргызском ручном метательном оружии объединены в главе II — «Наступательное оружие дистанционного боя».

Эволюция и совершенствование средств поражения были связаны с развитием средств защиты. Сведения по защитному вооружению изложены в главе III — «Защитное оружие».

Изучение комплекса боевых средств даёт возможность примерно реконструировать внешний облик кыргызского воина, определить рода войск у кыргызов. Сопоставление сведений по структуре военной организации и комплексу вооружения позволяет реконструировать тактику ведения боя, охарактеризовать в основных чертах военное искусство кыргызов. Выявленные закономерности в эволюции военного дела кыргызов соответствуют определённым этапам истории войн кыргызов в VI-XII вв. Сведения о комплексе вооружения, структуре военной организации, военном искусстве и военной истории кыргызов содержатся в главе IV — «Военное искусство кыргызов».

[1] Мелюкова А.И. Вооружение скифов. М., 1965; Черненко Е.В. Оружие из Толстой могилы. — В кн.: Скифский мир. Киев, 1975; Смирнов К.Ф. Вооружение савроматов. — МИА, М., 1961, № 101; Хазанов А.М. Очерки военного дела сарматов. М., 1971; Иванин. О военном искусстве и завоеваниях монголов. Спб., 1846; Малиновская А.В. Колчаны XIII-XIV вв. с костяными орнаментированными обкладками на территории евразийских степей. — В кн.: Города Поволжья в средние века. М., 1974.

[2] Разин Е.А. История военного искусства. М., 1955, т. 1.

[3] Мерперт Н.Я. Из истории оружия племён Восточной Европы в раннем средневековье. — СА, 1955, вып. 23.

[4] Плетнёва С.А. Печенеги, тюрки, половцы в южнорусских степях. — МИА, М., 1958, № 62; Фёдоров-Давыдов Г.А. Кочевники Восточной Европы под властью золотоордынских ханов. М., 1966.

[5] Кирпичников А.Н. Древнерусское оружие. М.-Л., 1966, вып. 1, 2; Л., 1971, вып. 3; Медведев А.Ф. Ручное метательное оружие (лук и стрелы, самострел) VIII-XIV вв. М., 1966.

[6] Гаврилова А.А. Могильник Кудыргэ как источник по истории алтайских племён. М.-Л., 1965, с. 87-89; Савинов Д.Г. Культура населения Южной Сибири предмонгольского времени (X-XII вв.). Автореф. канд. дис. Л., 1974, с. 12.

[7] Плетнёва С.А. От кочевий к городам. М., 1967, с. 156.

[8] Киселёв С.В. Древняя история Южной Сибири. М. 1951, с. 598.

[9] Вадецкая Э.Б. К истории археологического изучения Минусинские котловин. — Изв. ЛАИ, Кемерово, 1973, вып. 6, с. 99.

[10] Deguines J. Histoire generale des Huns, des Turcs, des Mongols et des autres Tartaivs occirlentaux et depuis. Paris, 1756, v. 1-2; Иакинф (Бичурин). Собрание сведешш о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. Спб., 1851, ч. 1; Julien S. Documents historiques sur le Tou-Kiouc (Turcs). — JA, 1864, ser. 6, 3.

[11] Schott W. Uber die achten Kirgisen. — AKPAW, Berlin, 1865.

[12] Schott W. Uber die Kirgisen, S. 432-433. 457-461.

[13] Radloff W. Aus Sibirien. Los blatter aus meinem Tagebuche. Leipzig, 1893, Bd. 2, S. 130.

[14] Радлов В.В. Сибирские древности. Спб. 1896, с. 54-60.

[15] Адрианов А.В. Выборки из дневников курганских раскопок в Минусинском крае. Минусинск, 1902-1924, с. 68.

[16] Клеменц Д. Древности Минусинского музея. Томск, 1886, с. 64.

[17] Клеменц Д. Древности Минусинского музея, с. 74.

[18] Кузнецов И.П. Древние могилы Минусинского округа. Томск, 1889, с. 17.

[19] Там же, с. 20.

[20] Там же, с. 30-32, 36.

[21] Aspelin J.R. Tipes des peuples de 1'ancienne Asie Central. Helsingfors, 1890, № 6.

[22] Heikel A.O. Die Grabuntersuchungen und Funde bei Tascheba. — SMYA, Helsingfors, 1912, t. 26.

[23] Radloff W. Die altturkischen Inschriften der Mongolei, Lief. Spb., 1894-1895, 1898, t. 1-3; Мелиоранский П.М. Памятник в честь Кюль-Тегина. — Зап. ЗВОРАО, Спб., ,1899, т. 112; Ramstedt G.J. Zwei uigurische Runeninschriften in der Nord-Mongolei. — ISFO, Helsingfors, 1913, t. 30; Васильев В.П. Китайские надписи на орхонских памятниках в Кошо-Цайдаме и Кара-Балгасуне. — СТОЭ, Спб., 1897, т. 3.

[24] Grano J.G. Archeologische Beobachtungen von meiner Reise in Sud-sibirien und Nordwestmongolei im Jahre 1909. — JSFO, Helsingfors, 1910, t. 28.

[25] Аристов Н. Заметки об этническом составе тюркских племен и народностей и сведения об их численности. — Живая старина, 1896, вып. 3-4.

[26] Franke О. Beitrage aus chinesischen Quellen zur Kenntnis der Turkvolker und Skythen Zentralasiens. — AKPAW, Berlin, 1904.

[27] Кузнецов С.К. Материалы по доисторической археологии России. — Зап. ИРАО, Спб., 1889, т. 11, вып. 1-2, с. 319, 320.

[28] Tallgren A.M. Collection Tovostine des antiquites prehistoriques de Minoussinsk conserves chez le Dr. Korl Hedman a Vasa. Helsingfors. 1917.

[29] Козьмин Н.Н. Хакасы. Иркутск, 1925, с. 19.

[30] Грумм-Гржимайло Г.Е. Западная Монголия и Урянхайский край. Л., 1926, т. 2, с. 350.

[31] Там же, с. 354.

[32] Бартольд В.В. Киргизы. Исторический очерк. — Соч., М., 1963, т. 2.

[33] Там же, с. 489, 495.

[34] Теплоухов С.А. Опыт классификации древних металлических культур Минусинского края. — МЭ, Л., 1929, т. 4, вып. 2, с. 54.

[35] Там же, с. 55.

[36] Там же, с. 28, 32, 35, 57, 61.

[37] См. об этом: Вадецкая Э.Б. К истории археологического изучения Минусинских котловин, с. 140.

[38] Боровка Г.И. Археологическое обследование среднего течения р. Толы. — В кн.: Северная Монголия. Л., 1927, вып. 2, табл. III, 12, 13.

[39] Карцев В.Г. Ладейское и Ермолаевское городища. — Тр. САРАНИОН. М., 1929, т. 4, с. 560-566.

[40] Там же, с. 563, 566.

[41] Карцев В.Г. Материалы к археологии Красноярского района. Красноярск, 1929, с. 48-50.

[42] Грязнов М.П. Древние культуры Алтая. Новосибирск, 1930.

[43] Appelgren-Kivalo H. Alt-altaische Kunstdenkmaler. Helsingfors, 1931, S. 5.

[44] Ibid. S. 6.

[45] Киселёв С.В. Разложение рода и феодализм на Енисее. — Изв ГАИМК, Л., 1933, вып. 65, с. 30.

[46] Евтюхова Л.А., Киселёв С.В. Чаа-тас у села Копёны. — Тр. ГИМ. М, 1940, вып. 11, с. 26.

[47] Там же, с. 50.

[48] Киселёв С.В. Общество и государство енисейских кыргызов в VI-X веках. — Изв. АН СССР, 1946, т. 3. Сер. ист.-филол., вып. 1, с. 71.

[49] Киселёв С.В. Древнехакасский «эль». — Зап. ХНИИЯЛИ, Абакан, 1948, вып. 1, с. 33.

[50] Киселёв С.В. Древняя история Южной Сибири. — МИА, М.-Л., 1949, №9, с. 324-325.

[51] Киселёв С.В. Древняя история Южной Сибири. М., 1951, с. 577-578.

[52] Киселёв С.В. Краткий очерк древней истории хакасов. Абакан, 1951, с. 47-48.

[53] Евтюхова Л.А. К вопросу о каменных курганах на Среднем Енисее. — Тр. ГИМ, М„ 1938, т. 8, с. 120.

[54] Евтюхова Л.А. Археологические памятники енисейских кыргызов (хакасов). Абакан, 1948, с. 103.

[55] Там же, с. 104-106.

[56] Там же, с. 106.

[57] Левашова В.П. Из далёкого прошлого южной части Красноярского края. Красноярск, 1939, с. 52.

[58] Там же.

[59] Левашова В.П. Из прошлого Хакасии. Абакан, 1945, с. 10.

[60] Левашова В.П. Ремесло в древнехакасском государстве. — Зап. ХНИИЯЛИ, Абакан, 1948, вып. 1. с. 47.

[61] Левашова В.П. Два могильника кыргыз-хакасов. — МИА, М., 1939.  № 24. с 133.

[62] Там же.

[63] Липский А.Н. Раскопки древних погребений в Хакасии в 1946 г. — КСИИМК, М.-Л., 1949, вып. 25, с. 84.

[64] Грязнов М.П. Раскопки на Алтае. — СГЭ, Л., 1940, вып. 1, с. 18.

[65] Там же.

[66] Бернштам А.Н. История кыргыз и Киргизстана с древнейших времён до монгольского завоевания. — КСИИМК, М.-Л., 1947, вып. 16.

[67] Бернштам А.Н. Социально-экономический строй орхоно-енисейских тюрок V-VIII вв. — Тр. Ин-та востоковед., М.-Л , 1946, т. 45, с. 157.

[68] Кызласов Л.Р. Сырский чаа-тас. — СА, 1955, вып. 24, с. 252-253.

[69] Кызласов Л.Р. Новая датировка памятников енисейской письменности. — СА, 1950, № 3, с. 114.

[70] Кызласов Л.Р. О южных границах государства древних хакасов в IX—XII вв. — Учён. зап. ХНИИЯЛИ. Абакан, 1960, вып. 8. с. 62.

[71] Там же, с. 83.

[72] Кызласов Л.Р. Этапы средневековой истории Тувы. — ВМУ, 1964, сер. 9, № 4, с. 8.

[73] Там же, с. 80.

[74] См. об этом: История Тувы. М., 1964, т. 1, с. 148, 150.

[75] Кызласов Л.Р. О численности древних хакасов в IX-XI и в XIII веках. — Учён. зап. ХНИИЯЛИ, Абакан, 1966, вып. 12, с. 156.

[76] Кызласов Л.Р. История Тувы в средние века. М., 1969, с. 93-97, 100.

[77] Там же, с. 121-125.

[78] Кызласов Л.Р. Курганы средневековых хакасов. — В кн.: Первобытная археология Сибири. Л., 1975, с. 207.

[79] Грач А.Д., Нечаева Л.Г. Краткие итоги исследований первой группы археологического отряда ТКЭИЭ. — Учён. зап. ТНИИЯЛИ, Кызыл, 1960, вып 8, с. 189.

[80] Грач А.Д. Итоги и перспективы археологических исследований в Туве. — КСИА, М., 1969, Вып. 118, с. 53; Он же. Исследование могильников Улуг-Оймак и Улуг-Хорум. — АО, 1965 г. М., 1966, с. 31.

[81] Нечаева Л.Г. Погребения с трупосожжением могильника Тора-Тал-Арты. — Тр. ТКАЭЭ. М.-Л., 1966, т. 2, с. 109-114, 141.

[82] Маннай-оол М.X. Археологические исследования ТНИИЯЛИ в 1967 г. — Учён. зап. ТНИИЯЛИ, Кызыл, 1968, вып. 13, с. 328.

[83] Маннай-оол М.X. Об этническом составе населения Тувы (I тыс. до н. э. — I тыс. н. э.). — Учён. зап. ТНИИЯЛИ, Кызыл, 1970, вып. 14, с. 124.

[84] Савинов Д.Г. Погребение с серебряным кубком. — Учён. зап. ТНИИЯЛИ, Кызыл, 1973, вып. 11, с. 218.

[85] Николаев Р.В. Средневековые курганы близ железнодорожной станции Минусинск. — СА, 1972, № 2, с. 199-200.

[86] Арсланова Ф.Х. Памятники павлодарского Прииртышья (VII-XII вв ). — В кн.: Новое в археологии Казахстана. Алма-Ата, 1968.

[87] Агеева Е., Джусупов А. Интересная находка. — Учён. зап. Каз. гос. ун-та, Алма-Ата, 1963, т. 54. Сер. ист, вып. 12, с. 175.

[88] Могильников В.А. Работы Алейской экспедиции. — АО 1971 г. М.

[89] Уманский А.П. Археологические раскопки Ледебура в Горном Алтае. — Учён. зап. ГАНИИЯЛИ, Горно-Алтайск, 1964, № 6.

[90] Троицкая Т.Н. Об этногенезе племён лесостепного Приобья в конце I тыс. н.э. В кн.: Происхождение аборигенов Сибири и их языков. Томск, 1973.

[91] Дорж Д. Гобийский всадник. — В кн.: Бронзовый и железный век Сибири. Новосибирск, 1974, с. 174-176.

[92] Малов С.Е. Памятники древнетюркской письменности. М.-Л,1951 Он же. Енисейская письменность тюрков. М.-Л., 1952, Он же. Памятники древнетюркской письменности Монголии и Киргизии. М.

[93] Батманов И.А., Арагачи З.Б., Бабушкин Г.Ф. Современая Енисеика. Фрунзе, 1962; Насилов Д.М. О некоторых памятниках Минусинского музея. — НАА, 1963, № 6, с. 127; Баскаков И.А. Три рунические надписи из с Мендур-Соккон Горно-Алтайской автономной области. — СЭ, 1966, вып 6, с. 80. Кляшторный С.Г. Рунические надписи на Енисея. — Учён. зап. ТНИИЯЛИ, Кызыл, 1973, вып. 16; Он же. Руническая эпиграфика Южной Сибири. — СТ. 1976, № 1.

[94] Кляшторный С.Г. Стелы Золотого озера. — Turcologica, Л., 1976, с. 258-266.

[95] Бичурин Н.Я. Собрание сведений..., ч. 1.

[96] Кюнер Н.В. Китайские известия о народах Южной Сибири, Центральной Азии и Дальнего Востока. М., 1961.

[97] Кюнер Н.В. Новые китайские материалы по этнографии кыргызов (хакасов) VII-VIII вв. н. э. — Зап. ХНИИЯЛИ, Абакан, 1951, вып. 2, с. 1.

[98] Супруненко Г.П. Документы об отношениях Китая с енисейскими кыргызами в источнике IX века «Ли-Вэй-Гун Хойчан Ипинь Цзи». — Изв. АН КиргССР. Фрунзе, 1963, т. 5. Сер. обществ, наук, вып. 1, с. 70-81.

[99] Супруненко Г.П. Некоторые источники по древней истории кыргызов. — В кн.: История и культура Китая. М., 1974, с. 242.

[100] Супруненко Г.П. Из истории взаимоотношений Танской империи с енисейскими кыргызами. — В кн.: Сибирь, Центральная и Восточная Азия в средние века. Новосибирск, 1975, с. 62-63.

[101] Малявкин А.Г. Материалы по истории уйгуров в IX-XII вв. Новосибирск, 1974.

[102] Малявкин А.Г. Китайские источники по истории уйгуров в IX—XII вв. — Изв. АН КазССР. Сер. ист., Алма-Ата, 1961, вып. 2(16); Он же. К вопросу о расселении уйгуров после гибели Уйгурского каганата. — Изв. Сиб. отд. АН СССР, Новосибирск, 1972, № 1. Сер. обществ, наук, вып. 1; С. 30, Он же. Уйгуры и Китай в 840-848 гг. — В кн.: Сибирь. Центральная и Восточная Азия в средние века. Новосибирск, 1975, с. 78.

[103] Рашид-ад-Дин. Сборник летописей. М.-Л., 1952, т. 1, кн. 1, с. 150.

[104] Абд ар-Рашид ал-Бакуви. Китаб талхис ал-Асар ва Аджа иб ал малик ал-каххар. М., 1971; Абу Исхак Ибрахим ибн Мухаммед ал-Истахри. Китаб масалик ал-мамалик. — В кн.: Материалы по истории киргизов и Киргизии. М., 1973, вып. 1, с. 16; Мухаммед ибн Наджиб Бекран. Джахан-намэ. — Там же, с. 48.

[105] Худуд ал-алам. — Там же, с. 41.

[106] Караев О. Арабские и персидские источники IX-II веков о киргизах и Киргизии. Фрунзе, 1968, с. 30-2, 92-93.

[107] Окладников А.П. Конь и знамя на Ленских писаницах. — В кн.: Тюркологический сборник. М.-Л., 1951, вып. 1, с. 151.

[108] Окладников А.П., Запорожская В.Д. Ленские писаницы. М.-Л., 1959, с.124.

[109] Потапов Л.П. Очерки по истории алтайцев. М.-Л., 1953, с. 98; Он же. Народы Южной Сибири. Новосибирск, 1953, с. 10.

[110] Гумилёв Л.Н. Статуэтки воинов из Туюк-Мазара. — СМАЭ, М.-Л., 49, т. 12, с. 250; Он же. Древние тюрки. М., 1967, с. 264; Он же. Поиски вымышленного царства. М., 1970, с. 55.

[111] См. об этом: История Киргизии. Фрунзе, 1956, т, 1, с. 121.

[112] Там же.

[113] Вайнштейн С.И. Об исторических границах расселения кыргызов в Южной Сибири. — Учён. зап. ТНИИЯЛИ, Кызыл, 1957, вып. 5, с. 217.

[114] Вайнштейн С.И. История народного искусства Тувы. М., 1974, с. 74.

[115] Laszlo G. Contribution a 1'archeologie de L'epoque des migrations. — AAAS, Budapest, 1957, t. 8, f. 1-4, S. 179.

[116] Franke O. Geschichte des chinesischen Reiches. Berlin, 1961, Bd. 2, S. 492, 501.

[117] Грязнов М.П. Древнейшие памятники героического эпоса народов Южной Сибири. — АС, Л., 1961, вып. 3, с. 18, 20.

[118] Там же, с. 12.

[119] Карцев В.Г. О чём говорят курганы Енисея. Абакан, 1961, с. 75.

[120] См. об этом: История Красноярского края. Красноярск, 1967, с. 15-16.

[121] См. об этом: История Кузбасса. Кемерово, 1967, ч. 1-2, с. 26, 28.

[122] См. об этом: История Сибири. Л., 1968, т. 1, с. 302.

[123] Сунчугашев Я.И. Краткие очерки из истории Хакасии. Абакан, 1968, с. 12.

[124] Сунчугашев Я.И., Янгулова Г.А. Памятники истории и культуры Хакасии. Абакан, 1974, с. 89.

[125] Савинов Д.Г. О границах государства енисейских кыргызов в IX-X вв. — В кн.: Проблемы этногенеза народов Сибири и Дальнего Востока. Новосибирск, 1973, с. 91-92.

[126] Савинов Д.Г. Об изменении этнического состава населения Южной Сибири по данным археологических памятников предмонгольского времени. — В кн.: Этническая история народов Азии. М., 1972, с. 259.

[127] Савинов Д.Г. Этнокультурные связи населения Саяно-Алтая в древнетюркское время. — В кн.: Тюркологический сборник. 1972 г. М., 1973, с. 340.

[128] Савинов Д.Г. Культура населения Южной Сибири предмонгольского времени (X-XII вв ), с. 12.

[129] См. об этом: Древняя Сибирь. Л., 1976. с. 130.

[130] Фёдоров-Давыдов Г.А. Искусство кочевников и Золотой Орды. М., 1976, с. 82.

[131] Архипов Н.Д. Военное дело у хакасов в VI-XII вв. — В кн. — Вопросы науки в трудах молодых учёных Якутии. Якутск, 1971, с 64-67.

[132] Там же, с. 64.

[133] Там же, с. 65.

[134] Там же, с 66.

наверх