главная страница / библиотека / обновления библиотеки / оглавление книги

Л.Н. Гумилёв. Хунну. Срединная Азия в древние времена. М.: Изд-во Восточной литературы. 1960. Л.Н. Гумилёв

Хунну. Срединная Азия в древние времена.

// М.: Изд-во Восточной литературы. 1960. 292 с.

 

Глава VII. Взлёт дракона.

Возобновление хунно-китайской войны. — 101

Потери хуннов. — 103

Борьба Вэй Цина с хуннами. — 107

Успехи китайского оружия. — 109

Открытие Европы. — 111

Западный край. — 114

У-ди и его задачи. — 119

 

^   Возобновление хунно-китайской войны. Китай рос. Режим династии Хань выгодно отличался от режима её предшественницы Цинь. Прекращение внутренних распрей, отказ от грандиозных сооружений вроде Великой стены положительно повлияли на развитие земледелия и ремёсел, на распространение торговли и на рост народонаселения. Несмотря на хуннские и тангутские набеги, богатство страны росло не по дням, а по часам, и возможности Китая казались неисчерпаемыми. Китайцы были предприимчивым и отважным народом, уверенным, что будущее принадлежит им. У-ди, вступивший на престол в 140 г. до н.э., понял потребности своей страны; Враги окружали её, и главными из них были хунны. Император У-ди не осмелился сразу порвать унизительный мирный договор, признававший Хунну и Китай равными империями, а фактически ущемлявший интересы Китая; он даже подтвердил договор о свободной торговле, несмотря на её убыточность. Но он немедленно начал готовиться к войне. Во второй год царствования он послал своего приближённого Чжан Цяня с заданием отыскать юэчжей и убедить их напасть на Хунну одновременно с китайскими войсками. Однако У-ди выступил, не дождавшись Чжан Цяня.

 

Другой лазутчик — Нйе И, родом из города Маи, по приказу императора будто бы тайно доставлял хуннам китайские вещи и, вкравшись в доверие к шаньюю, предложил ему разграбить свой родной город. Шаньюй, соблазнившись богатствами Маи, поверил лазутчику и с

(101/102)

войском 100 тыс. копий вступил в 133 г. в пределы Китая.

 

Этого и ждали китайцы: 300 тыс. солдат, готовых к бою, были спрятаны в окрестностях Маи, чтобы, лишь только хунны возьмут город и захватят добычу, окружить и истребить их.

 

Хунны шли форсированным маршем, стремясь не дать опомниться противнику. Вдруг ещё за 100 ли (около 40 км) от Маи они увидели в поле множество скота; пастухов не было. Очевидно, местные жители, узнав от китайских солдат, скрытых в засаде, об ожидаемом приближении хуннов, бросили своё имущество и спрятались, чтобы сохранить свободу и жизнь. Но шаньюй знал, что никто не мог предупредить пастухов о его появлении, так как никто из китайцев не в силах был обогнать скачущих хуннов. Поэтому отсутствие жителей заставило его насторожиться.

 

Иногда ход событий меняется из-за пустяков. Один китайский командир (юйшы), проезжавший по границе, захотел отстоять укреплённый пост. Хуннские всадники окружили его, и бедный юйшы вынужден был забраться на дозорную башню. За ним полез хунн с копьём, чтобы заколоть несчастного для забавы товарищей, стоявших кругом. [1] Китаец испугался, спустился вниз и сдался хуннам, которые, торжествуя, притащили его в ставку и как первую добычу преподнесли шаньюю. Шаньюй, уже насторожённый, строго допросил пленника, и тот, спасая жизнь, рассказал ему про засаду. Шаньюй немедленно скомандовал отступление и, выйдя за границу, сказал: «Я обязан спасением Небу, оно послало мне этого юйшы». В благодарность за спасение он освободил своего единственного пленника, но, зная, что на родине ему грозит смерть, оставил его при себе и дал ему титул «небесный князь».

 

Китайские полководцы ожидали вступления хуннов в город Маи и потому не двигались с места. Разгневанный У-ди решил предать суду главного полководца Ван Кая, но тот опередил палачей своего государя, покончив самоубийством. Китаю предстояла тяжёлая и упорная война. Несмотря на самоубийство полководца, ки-

(102/103)

тайская армия могла вторгнуться в хуннские земли, но не сделала этого. Как же объяснить такой странный, но спасительный для хуннов оборот событий?

 

В 131 г. до н.э. Хуанхэ, прорвав дамбу у селения Хуцзэ (провинция Шаньдун), изменила своё русло. В стихотворении, посвящённом этому событию, есть такая строфа: [2]

 

О, сколь немилосерден был Хопэй. [3]

В волнах погибли тысячи людей.

Сожрав Санфу, [4] наполнил он Хуай

И не вернулся в свой родимый край.

 

Для ликвидация огромной бреши император послал 100 тыс. человек. [5] Очевидно, в их числе были и солдаты, ожидавшие врага на границе. Хунны получили передышку.

 

^   Потери хуннов. После описанного события о мире не могло быть и речи, но первые четыре года ни та, ни другая сторона не предпринимала крупных операций. Летучие отряды хуннов производили грабежи в разных областях Северного Китая, китайцы ограничивались обороной. Но особенно интересно, что рынки, расположенные в степи, за границами Китая, торговали весьма интенсивно и хунны отнюдь не посягали на китайских купцов, продававших им шелка и лакомства. Опасность угрожала купцам с другой стороны. В 129 г. китайский двор решил положить конец утечке национальных средств к врагам и запретить свободную торговлю. Для этого были направлены четыре десятитысячных конных корпуса. Вот тут-то хунны показали себя.

 

Талантливый китайский полководец Вэй Цин ухитрился застать врагов врасплох и захватил в Лунчэне 700 пленных. Кто были эти пленные — хунны или китайские купцы — хроника не сообщает. Следующий полководец, ничего не добившись, ушел обратно без потерь. Третий потерял 7 тыс. из 10 и отступил с остатками своих разбитых войск, а четвёртый даже сам попал в плен к хуннам, но впоследствии бежал и возвратился на родину.

(103/104)

Срединная Азия около 135 г. до н.э. (по данным путешественника Чжан Цяна).

(Открыть карту в новом окне)

(104/105)

Два последних полководца были преданы суду, но эта не поправило дел на фронте.

 

Окрылённые успехами, хунны усилили набеги, а в следующем, 128 г., их двадцатитысячное войско вторглось в Ляоси, уничтожило стоявшие там войска, затем, перейдя в Яймынь к западу от Пекина, разгромило эту область и ушло, уведя 3 тыс. пленных. В ответ на этот набег против хуннов снова выступил Вэй Цин с 30 тыс. всадников, которым удалось захватить несколько тысяч пленных.

 

Вэй Цин ворвался в Ордос и покорил обитавшие там племена лэуфань и баянь, захватив пленных и множество скота. Для усиления Ордоса китайцы восстановили старые крепости по берегам Жёлтой реки и построили новую крепость Шофан. В ответ на это хунны захватили область Цзаоян — восточный участок Великой стены.

 

Зимой 126 г. умер Гюньчень-шаньюй, внук Модэ. Он не уронил достоинства державы, созданной его дедом, и выдержал шестилетнюю борьбу с противником, который был во много раз сильнее. Потеря Ордоса не была для хуннов тяжёлой, так как его населяли тангуты, чуждые хуннам. Зато собственно хуннские земли в Иньшане даже расширились, торговля продолжалась, а китайские пограничные области были разорены, и китайские войска оказались в бою слабее хуннских. Но У-ди был человек упорный и продолжал войну.

 

Смерть Гюньчень-шаньюя вызвала междоусобицу. Его брат, восточный лули-князь Ичисйе, «сам объявил себя шаньюем» и разбил сына Гюньчень-шаньюя Юйби «в сражении». [6] Юйби бежал в Китай, где был принят и обласкан, но вскоре умер. Распря князей закончилась в несколько дней и отрицательных последствий для Хунну не имела. Ичисйе с удвоенной энергией продолжал войну с Китаем. Летом и осенью 126 г. были разграблены северо-восточные области Китая (современные провинции Хэбэй, Ляоси и Ляодун), так как именно здесь хунны имели опору в лесистых отрогах Иныпаня. И на западе было неспокойно. В 125 г. западный чжуки-князь ворвался в Ордос, разрушил Шофан и увёл много «пленных из чиновников и народа».

 

Тогда У-ди создал новую систему войны, которая хотя и была осуждена и раскритикована впоследствии, но

(105/106)

всё-таки принесла плоды. Для борьбы с конным противником стали создаваться конные легковооружённые отряды, снабжённые провиантом. Этим отрядам надлежало перенести войну в хуннские степи. Подготовка таких отрядов была делом трудным и дорогим. Кроме того, они не годились для обороны и не спасали страну от ответных набегов озлобленного противника, но придумать что-либо лучшее было невозможно. [7]

 

Предводителем конной наступательной армии был назначен тот же Вэй Цин. Весной 124 г. китайская армия численностью 100 тыс. [8] человек выступила из Ордоса и, напав на западные кочевья хуннов, застала их врасплох. В ставке западного чжуки-князя шло веселье и пьянство, когда китайская конница, пройдя форсированным маршем 700 ли (около 300 км), ночью окружила ставку. Сам чжуки-князь спасся бегством, но в плен попало более 15 тыс. человек, в том числе десять низших князей.

 

Осенью того же года хунны отплатили за набег, ворвавшись в Дайгюнь (западный Хэбэй). Китайские пограничные войска были разбиты, и хунны увели с собой тысячу пленных.

 

В 123 г. Вэй Цин совершил ещё два набега на восточные кочевья, но успехи были значительно меньше, а потери — больше. Один из его отрядов, блокированный хуннами, принуждён был сдаться. Командир этого отряда Чжао Синь был из числа низших хуннских князей, убежавших в Китай во время последней распри. Ичисйе-шаньюй, захватив его, не вспомнил старого зла, а, наоборот, женил князя на своей сестре и советовался с ним по всем вопросам, связанным с Китаем. Чжао Синь посоветовал шаньюю отнести свою ставку на север, за пустыню Гоби, чтобы китайцы не могли застигнуть его врасплох; равно предполагалось заманивать китайские войска в глубь степей, а потом, пользуясь их усталостью, уничтожать их. Шаньюй согласился с этим мнением и откочевал на север. Одновременно он пытался продолжить активные боевые действия, но набег 122 г. мало что дал.

 

Тем временем У-ди закончил реорганизацию армии, и весной 121 г. китайцы снова перешли в наступление. Полководец Хо Цюй-бин с 10-тысячной конницей напал

(106/107)

на западные кочевья хуннов, разгромил их, захватив много пленных и золотого идола, которому хунны приносили жертвы. Летом того же года Хо Цюй-бин напал на хуннские кочевья у подножий Тяньшаня; было захвачено 30 тыс. пленных, в том числе 70 низших князей и предводителей.

 

Потерпев полное поражение на западе, хунны усилили наступление на востоке. Они окружили брошенный против них китайский отряд (4 тыс. копий и сабель), половина которого полегла в бою. Только немедленная помощь других китайских войск спасла от истребления остатки разбитого отряда.

 

Борьба становилась всё более ожесточенной. В 120 г. хунны опустошили области Юбэйпин и Диисян (в Шаньси) и увели много пленных. Пламя войны разгоралось с каждым днём.

 

Ичиейе-шаньюй допустил крупную ошибку. Разгневанный неудачами на западной части фронта, он — справедливо или нет — возложил ответственность за них на князей родов Хючжуй и Хуньше и решил их казнить. Поняв безнадёжность своего положения, Хуньше-князь предпочёл измену смерти. Он убил колебавшегося Хючжуй-князя, увлёк за собой свой и его народ и перешёл на сторону Китая. Всего перешедших было 40 тыс. человек. [9] Предательство Хуньше-князя радикально изменило положение на фронте. Набеги хуннов на Северо-Западный Китай (Хэси) стали более редкими. Это позволило У-ди снять половину обученных ратников с северо-западной границы и заменить их бедными крестьянами из Гуандуна, которых превратили в военнопоселенцев. [10] Хорошо обученные войска понадобились предприимчивому императору для осуществления нового плана, который при удаче сулил скорое завершение затянувшейся войны.

 

^   Борьба Вэй Цина с хуннами. У-ди решил поразить шаньюя в самое сердце. Для этого была собрана большая конная армия (100 тыс.?!) с полуторным числом заводных лошадей (140 тыс.) и обозами с продовольствием.

(106/107)

В задачу этой армии входило перейти Гоби и захватить ставку шаньюя, как перед этим были захвачены ставки алашаньских князей.

 

Задачу эту нельзя назвать невыполнимой, так как хуннские кочевья передвигались в кибитках, запряжённых волами, т.е. чрезвычайно медленно, и настичь такое кочевье коннице врага было нетрудно. К тому же главное богатство хуннов составляли овцы, а крупный рогатый скот и лошади были на втором месте. Уберечь же от неприятельской конницы отару овец невозможно. Следовательно, появившись в степях Халхи, китайцы надеялись вызвать хуннов на решительное сражение и сокрушить их одним ударом. Однако при неудаче не было никакой надежды спасти армию в таком удалении от границы. Поэтому экспедиция была тщательно продумана и подготовлена.

 

У-ди не считался с затратами на вооружение, обмундирование и продовольствие, вследствие чего «Серединное государство изнурилось», [11] но ожидаемый результат должен был покрыть все издержки. В 119 г. китайская армия выступила в поход двумя отрядами под командованием Вэй Цина и Хо Цюй-бина, но сохранить тайну китайцам не удалось.

 

Пока китайские войска переходили песчаную пустыню Гоби, Ичисйе-шаньюй отправил свою кочевую столицу далеко в тыл, а сам с отборным войском стал ожидать врага на северной окраине пустыни. Вэй Цин встретился с ним, и произошёл бой, который длился целый день, но не дал результатов. К вечеру поднялся сильный степной ветер, который нёс густую пыль, слепящую глаза. Стрелять из лука в такую погоду было невозможно, так как ветер отклонял летящую стрелу. Хунны лишились преимущества, которое им давало их искусство в стрельбе, и китайцы этим немедленно воспользовались. Растянув фланги, они окружили хуннов и пошли в рукопашную. Шаньюй не растерялся. Лично возглавив отборную дружину из нескольких сот удальцов, он прорвал китайские цепи и, пользуясь темнотой наступающей ночи, оторвался от противника.

 

Ветер и тьма скрыли расположение обеих ратей. Хуннские воины смешались с китайскими ратниками, и

(108/109)

в глубоком мраке ночи происходили кровавые поединки. Большая часть хуннов последовала за шаньюем, но сразу собрать и реорганизовать армию ему не удалось. Число хуннских потерь Сыма Цянь определяет в 19 тыс. человек, но эта цифра, безусловно, не точная — где уж там было считать!

 

Вэй Цин попытался продолжить наступление и дошел до городка Чжао-Синь-чен, построенного для себя окитаившимся хунном, перебежчиком Чжао Синем. О захвате городка источник не сообщает, но отсюда началось отступление китайской армия. Потеря лошадьми достигла 100 тыс., а потерю личного состава китайский историк не рискнул показать в своём официальном труде. Вэй Цин одержал победу, но победа была Пирровой. Действовавший на востоке Хо Цюй-бин достиг несколько больших результатов. Он разбил восточного чжуки-князя и, по-видимому, захватил его ставку, так как пленных было 70 тыс. человек. После этого хунны очистили Иньшань и отступили за песчаную пустыню, в Халху.

 

Ухуани вышли из подчинения хуннов и поселились вдоль китайской границы (в Маньчжурии). Китайское правительство немедленно перевело на вновь приобретённые земли 60 тыс. военнопоселенцев. Для орошения полей были проведены каналы; местных кочевников выселяли, чтобы отобрать у них лучшие земли. Осёдлость в лице зависимого крестьянина, солдата и чиновника надвигалась на вольного степняка и его родового старейшину. Границей между Китаем и Хунну стала пустыня Гоби.

 

^   Успехи китайского оружия. Кампания 119 г. так обессилила обе стороны, что ни хунны, ни китайцы не могли продолжать войну. Ичисйе-шаньюй сделал попытку начать мирные переговоры, но китайцы предложили ему стать их пограничным вассалом. Шаньюй счёл это оскорблением и задержал посла. У-ди также задержал хуннское посольство и снова начал набор войска и лошадей, но они понадобились ему для другого дела. На западной границе Китая, около горного озера Кукунор, усилились тибетцы. Победа китайцев и захват ими предгорий Алашаня и Наньшаня были для тибетцев столь же неприятны, как и для хуннов. Китайцы же, учитывая всю важность одержанной победы, поспешили укрепить за-

(109/110)

воёванную территорию, «чтобы преградить хуннам путь к сообщению с кянами». [12] Тибетцы немедленно начали войну, и в 117 г. У-ди отправил против них войска, собранные для того, чтобы покончить с хуннами. Хунны получили передышку на 12 лет и действительно успели оправиться.

 

В 112-111 гг. китайским войскам удалось отогнать тибетцев за Жёлтую реку и её приток Хуаншуй, но в ответ на это примирились три больших тибетских рода, вступили в союз между собой и, связавшись с хуннами, перешли в контрнаступление. Китайцам понадобилась новая огромная армия, чтобы разбить их, но покорить горцев не удалось. Они отошли на запад и поселились около озера Кукунор, а новая граница легла по горному хребту одной из южных цепей Наньшаня. [13] Война закончилась в 107 г.

 

Так, путём огромных усилий У-ди разделил северных и южных кочевников. Но это был успех исключительно стратегический: была приобретена страна без жителей, которую должны были постепенно занять китайские военнопоселенцы; однако это мероприятие осталось невыполненным.

 

В 114 т. умер Ичисйе-шаньюй и власть перешла к его сыну Увэю. Последний был, по-видимому, человек тихий и невоинственный. У У-ди были развязаны руки на севере, и он обратился на юг. На юге с Китаем граничили два княжества Юе, расположенные в Гуандуне и Индокитае. В 113 г. У-ди покорил их, а голову владетеля Юе в Индокитае вывесил в клетке перед северными воротами императорского дворца. [14] Менее удачны были походы в страны Суй и Кхун-мин (Бирма), где воинственное население в непроходимых джунглях остановило китайское продвижение.

 

Победа над Юе окрылила У-ди, и он послал две армии в Халху, но обе вернулись, даже не встретив хуннов.

 

В 110 г. император устроил смотр своей северной армии. В крепости Шофан было собрано 180 тыс. конницы. Эта демонстрация военной мощи должна была, по

(110/111)

мнению У-ди, устрашить шаньюя и заставить его признать себя вассалом Китая. Но шаньюй отказался даже обсуждать китайские предложения и отрубил голову церемониймейстеру, допустившему к нему в юрту китайского посла. Вместе с тем хунны не возобновляли войны; боевые лошади отдыхали, ратники занимались охотой на крупного зверя. Это было затишье перед бурей. Но и на этот раз не удалось У-ди двинуться против хуннов. Новые осложнения возникли на востоке и отвлекли его внимание от основной задачи. Возникли трения с северокорейским государством Чаосянь, которое не только принимало китайских политических эмигрантов, но даже переманивало их. [15]

 

В 109 г. У-ди натравил против Чаосяни войско и флот. Корейцы разбили китайцев на суше и на море и вступили в переговоры о почётном мире. Послом со стороны Кореи был наследник престола; он прибыл в китайский стан и был предательски убит. В следующем году война возобновилась. Усиленные подкреплениями, [16] китайские войска обложили столицу Чаосяни с суши и моря, но генерал и адмирал ссорились и потому успеха не имели. Наконец, китайцам удалось переманить на свою сторону некоторых корейских вельмож. С их помощью был предательски убит чаосянский князь, и Чаосянь подчинилась Китаю. Война закончилась в 108 г. Но, несмотря на её удачный конец, нельзя было думать о немедленном продолжении серьёзной войны с хуннами, так как китайские войско и полководцы показали столь низкие боевые качества, что полководцев пришлось судить, а войско реорганизовать.

 

В 107 г. закончилась война китайцев с тибетцами, а в 105 г. умер «тихий» Увэй-шаньюй, передав престол молодому и воинственному сыну Ушилу.

 

^   Открытие Европы. История китайских географических открытий сложна и интересна. Мир открывался не только с запада, но и с востока, и имя путешественника Чжан Цяня должно стоять в одном ряду с именами Геродота и Страбона.

(111/112)

 

До возвышения династии Хань и в начале её правления китайцам была известна весьма ограниченная территория: собственно Китай от Тибетского нагорья до Жёлтого моря, прилегающие степи и пустыня Гоби, джунгли к югу от реки Янцзы и Корея. Естественно, что китайцы в то время считали свою страну центром мира.

 

Толчок к открытию новых земель дала внешняя политика: в поисках союзников для борьбы с Хунну китайское правительство вспомнило о юэчжах, и к ним был послан чиновник Чжан Цянь. Он отправился с одним рабом по имени Тяньи и по выходе за границу немедленно был схвачен хуннами. Десять лет прожил Чжан Цянь у хуннов и, улучив время, бежал на запад в Давань (Фергану). Там он был хорошо принят, так как слава о богатстве и могуществе Китая докатилась до Средней Азии. Ему дали проводника, и он проехал через Согдиану во владение юэчжей. Его дипломатическая миссия не имела успеха, ибо юэчжи не собирались возобновлять войну с хуннами. На обратном пути Чжан Цянь был снова задержан хуннами, но бежал и вернулся в Китай в 120 г. до н.э.

 

Рассказы Чжан Цяня открыли китайцам новый неизвестный мир. Огромный интерес Китая к западным странам сравним лишь с тем, который возник в Европе после путешествия Колумба. Чжан Цянь рассказывал о горных скотоводах-усунях, о кочевом государстве Кангюй, расположенном в Голодной степи, о Яньцае [17] — государстве на отлогих берегах большого северного моря (Каспий), и об Аньси — большом, многолюдном, осёдлом государстве (Парфия). Понаслышке Чжан Цянь узнал о богатой западной стране Тяочжи, лежащей на берегу Западного моря (Месопотамия), и о чудесной стране Шеньду, или Инду (Индия).

 

Китайский император был в восхищении и щедро наградил путешественника. Богатства западных стран сулили огромные возможности для китайской торговли, а храбрость иноземцев была приятна императору, так как их можно было использовать против хуннов.

 

Был организован ряд посольств в Аньси (Парфию), Яньцай (Сарматию), в Тяочжи (Месопотамию), Шень-

(112/113)

ду (Индию) и даже в Литань (Рим). Луций Анней Флор, историк II в. н.э., упоминает в своей «Истории» [18] о посольстве Серов к Августу, которому даже приписано намерение покорить этот народ. [19] Крупные посольства, отправляемые в иностранные государства, состояли из нескольких сот, а малые — не меньше чем из 100 человек. Китайский двор в иной год отправлял более десяти, а в иной — от пяти до шести посольств. Посланники возвращались по прошествии многих лет. [20]

 

Путешествия были сопряжены с большими опасностями, так как хунны, тибетцы и южные мани грабили путешественников. Для обеспечения безопасности последних потребовались военные экспедиции и постройка крепостей по караванным путям, что увеличивало расходы. Всё-таки китайцам удалось организовать Наньлу — южный караванный путь, который шёл мимо озера Кукунор, очевидно, долинами рек Бухаин-Гол и Данхэ, на Хотан и Яркенд. [21] Дальше южный путь на западе переходил через Цунлин и выходил к Большим Юэчжи (Бактрия) и Аньси (Парфия). [22]

 

Что такое Цунлин? Переводчик текста карты Н.В. Кюнер даёт буквальный перевод: «Луковые горы», и интерпретацию: «Памир». [23] Однако в данном случае под Луковыми горами приходится понимать Алайский хребет, так как северный путь от Кашгара (Сулэ) на Фергану тоже «переходит через Цунлин». [24] Очевидно, южный путь шёл от Кашгара на Ташкурган и Гилгит, а оттуда — на Сринагар и в современный Таджикистан, [25] а северный — через невысокий перевал, от Кашгара в Ферганскую долину (Давань) и оттуда в Кангюй (современный Казахстан) и Яньцай (прикаспийские степи). [26]

(113/114)

 

Северный путь был проложен и освоен позднее южного, только после того как разбитые хунны отступили за песчаные пустыни Шамо и китайское влияние утвердилось в Хами и Чеши (Турфанская котловина). До Кашгара он шёл вдоль южного склона Тяньшаня, где гораздо больше оазисов, чем на юге. Постепенно южный путь оказался заброшенным и потерял былое значение тяжёлой, но безопасной дороги. Попытка найти юго-восточный путь в Индию через Аннам и Бирму потерпела неудачу, так как китайцам не удалось подавить сопротивление бирманцев. Только позднее благодаря развитию мореходства китайцы стали попадать в Индию, огибая Малакку. [27]

 

Посольства на запад отправлялись в течение 150 лет и порядком надоели западным владетелям. Прокорм многолюдных караванов стал тяжёлой повинностью, но и китайским послам нередко отказывали в пище. Те же, «томимые голодом, иногда ожесточались до того, что дело доходило до взаимных сшибок», [28] но разобщённость Западного края выручала китайцев.

 

^   Западный край. Дипломатические путешествия, обогатив китайскую науку, дали возможность китайским учёным составить исторические карты Западного края. Они изданы в виде приложения к указателю третьего тома второго издания «Собрания сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена» Н.Я. Бичурина, но интерпретация этих карт А.Н. Бернштамом неудовлетворительна. Каждая из карт состоит из двух половин: восточной — от реки Эдзин-Гол и озера Кукунор (меридиан 100) до середины Тяньшаня и до Тарбагатая (меридиан 84) и западной — от 84 до 68 меридиана (долгота Ташкента). На карте нанесены горы (рисунком) и реки (двойной линией), причём довольно точно. Допущена только курьёзная ошибка в масштабе: юго-восточный угол нанесён наиболее крупно, а по мере удаления масштаб мельчится. Это ошибка перспективы: предметы вдали кажутся меньше близких. В юго-восточном углу изображена часть среднего течения Эдзин-Гола и слияние рек Сулэхэ и Данхэ, впадающих в озеро Хара-

(114/115)

нур. На юге протянута цепь гор — Наньшань и Алтынтаг; на севере соединены Бэйшань и Тяньшань, который назван также Циляньшань. Нанесены оба больших озера Лобнор и Баграчкуль и впадающие в них Тарим и Конче-Дарья. Любопытно, что реки, ныне пересыхающие, показаны полноводными.

 

Действительно, в древности, когда климат Центральной Азии был более влажным, эта область могла прокормить большое количество населения. Реки аридной зоны, имеющие постоянный характер, не доставляли неприятностей обитателям их берегов. Кроме того, в предгорьях Алашаня и Наньшаня было много озёр, хотя отчасти и зараставших камышом, но служивших прекрасными местами водопоя для скота. Озера эти питались горными ручьями и речками, такими, например, как Эдзин-Гол, Сулэхэ и Данхэ. Здесь развивались скотоводство, облавная охота; эти занятия были не очень трудоёмки и обеспечивали людей достаточным количеством мясной пищи.

 

Большую часть Западного края (Сиюй) занимала пустыня Такла-Макан, деля его пополам: с севера и с юга её окаймляли цепочки зелёных оазисов, питавшихся водой, сбегавшей с горных цепей. Крупнейшие из этих оазисов: Хотан, Таш-Курган и Яркенд — на юге и Хами. Турфан, Харашар, Куча, Курля, Аксу и Кашгар — на севере. На западе от Яркенда был перевал, который вёл в Среднюю Азию, в благословенную Ферганскую долину; от Таш-Кургана высокий горный перевал вёл в Ваханскую долину и в Афганистан, но этот путь был чрезвычайно труден, дорога шла по горным тропинкам и висячим мостам над пропастями, и поэтому ею редко пользовались. Самый удобный путь на запад проходил через Джунгарские ворота, по северной стороне Тяньшаня. Это была та дверь, через которую Срединная Азия общалась с Казахстаном и Средней Азией, т.е. с западным миром.

 

После того как влажность в Центральной Азии упала на 100-150 мм, многие степные озёра высохли, а ручьи ушли в недра земли под раскалённый щебень и песок пустыни Такла-Макан. Оскудела растительность Алашаньской степи, разбежались уцелевшие звери, и человек уже не мог там жить. Горячие вихри занесли песком руины крепостей и храмов, и теперь некоторые учё-

(115/116)

ные даже не хотят верить, что здесь были цветущие места, где ключом била жизнь.

 

И ныне песчаная пустыня Такла-Макан — одна из самых страшных в мире. Раскалённые солнцем пески совершенно лишены растительности. Бури поднимают в воздух тучи песка и переносят его на огромные расстояния, резко меняя рельеф местности.

 

Одной из загадок этой удивительной страны является знаменитая Люкчунская впадина, лежащая ниже уровня моря, в которой расположен Турфанский оазис. Эта впадина открыта одновременно двумя экспедициями — М.В. Певцова и братьев Грумм-Гржимайло. Один из них так описывал её: «Нет другого более знойного уголка в Центральной Азии, чем Турфанская область; зависит же это от орографических особенностей этой страны. В Притяньшанье господствуют два ветра: северо-западный, дующий преимущественно зимой и летом, и северо-восточный — осенью и зимой. От первого Турфан защищён снеговым массивом Богдо-ола, второй перекатывается свободно через пониженную часть Тяньшаня. Оттого климат Турфана очень сух и зимой сравнительно очень суров, а летом очень зноен. Крайности континентального климата здесь увеличиваются. Солнечные лучи всей своей силой накаляют горы Туз и Куш-тау и, отражаясь, значительно возвышают летнюю температуру, которая и без того высока благодаря вечно безоблачному небу, чрезвычайной сухости воздуха и отрицательной высоте места». [29] Разность давления июля и января здесь равна 30 мм, т.е. наибольшая для всего Земного шара, а средняя температура июля очень близка к температуре Сахары. Воды также мало: на всю котловину четыре убогих ручья.

 

Казалось бы, в этой безотрадной долине не могла развиться никакая культура. Однако именно здесь существовала цитадель особого восточного варианта среднеазиатской культуры. Г.Е. Грумм-Гржимайло доказал, что первые известные обитатели Турфанской котловины были восточные иранцы, [30] вернее согдийцы, знавшие систему кяризного орошения и умевшие оживлять пустыню. До Турфана китайцы смогли добраться лишь во

(116/117)

II в. до н.э. и обнаружили там немногочисленный, но самостоятельный народ, который назвали чеши. Чеши и их потомкам принадлежит слава создания городов и храмов, которые ныне пленяют археологов. Однако чеши вряд ли обосновались бы в Турфанской впадине, если бы там был современный климат. О его значительной влажности в прошлом говорит наличие большой высохшей реки и многих также высохших ручьев. Высохли они уже в историческое время, так как на берегу сухого русла стоят развалины буддийского монастыря. [31] Кроме того Г.Е. Грумм-Гржимайло нашёл к югу от дороги между Хами и Пичаном ряд тростниковых займищ, по-видимому, связанных между собой. [32] Приходится признать, что в условиях континентальной Азии климат играл роль, гораздо более активную, нежели в прибрежной Европе.

 

Осёдлые земледельцы устраивали свои поселения в небольших оазисах, например Заднее Чеши у склона Тяньшаня, Пулэй у озера Баркуль и т.д. Дикими и ненаселёнными оставались сыпучие пески в Восточной Джунгарии.

 

Джунгарию и Семиречье китайские географы знали. На уже упомянутой китайской карте Сиюй (Западный край) изображён относительно точно. На север от Тяньшаня, в Джунгарии, показаны реки Манас и Урунгу, но монгольского Алтая нет. На своём месте озеро Баркуль. На левой половине карты отмечены довольно точно притоки Тарима: Хотан-Дарья, Яркенд-Дарья, Кашгар-Дарья и др. Показано скопление гор на месте Памира и там же истоки большой реки, очевидно Пянджа, но продолжения его нет. К югу от Памира изображён, по-видимому, исток Инда, но весьма неточно. Западный Тибет не был изведан китайцами. Хребет Цунлин отмечен дважды. Он тянется в широтном направлении и по расположению соответствует Алаю. Хотя Ферганская долина (Давань) отмечена, но Сыр-Дарьи почему-то нет. Чу показана вытекающей из озера Иссык-Куль. Ныне эта река теряется в песках, а на карте в этом месте помечено большое озеро. Река Или совершенно правильно показана впадающей в Балхаш. Этими пределами ограничивались сведения китайского картографа.

(117/118)

 

Что знали об этом крае западные географы? В «Географии» Птолемея содержатся сведения о «Скифии Заимайской», «Серике» и «Земле Саков», касающиеся тех самых территорий, которые описаны китайцами под названием Сиюй. [33] Подобно китайскому картографу, Птолемей допустил одну ошибку: он считал, что Яксарт (Сыр-Дарья) вытекает с Памира (Комедских гор), и поэтому загнул истоки Яксарта к югу, а Памир передвинул на запад, вследствие чего у него получился разрыв между Памиром и Имайскими горами, отделяющими восточную половину Средней Азии от западной. [34] Только эта ошибка отличает его карту от современных. Названия географические и этнографические у греков и китайцев звучат по-разному, но поддаются отождествлению. В.В. Григорьев удачно сопоставил названия: Хата и Хотан, Сага и Согюй (Яркенд), Хаса и Кашгар (хотя в китайской географии это название появляется только в VII в. н.э.), область Ауксайская и Аксу (китайское Выньсу). Опираясь на эти отождествления, В.В. Григорьев установил, что Исседон Серский соответствует городу Юйтянь, т.е. Хотану, Исседон Скифский — Куче, а Дамна — Карашару. Ему же принадлежит приоритет в сопоставлении фрунов Страбона и Дионисия Периегета и фруров Плиния с тибетцами-кянами, а ифагуров — с тохарами. [35] По-видимому, совершенно правильно отождествление народа конеедов, помещённого Птолемеем к северу от Ауксайских гор (Тяньшаня), с усунями.

 

Совокупность сведений восточных и западных авторов позволяет нам восстановить этнографическую и политическую карту бассейна Тарима с достаточной для историка точностью. [36] Край был населён очень редко. Оазисы, отделённые друг от друга пустынями, жили обособленной жизнью. До тех пор пока китайцы не проложили великий караванный путь, в Западном крае общение было затруднено. Это усугублялось ещё этническим многообразием: кочевые племена были тибетского происхождения, полукочевые — жунского, осёдлые земледельцы — тохары — говорили на индоевропейском языке, сходном

(118/119)

с фракийско-фригийским и армянским, но на двух весьма несходных диалектах — северном в Турфане и южном в Куче и Карашаре. Тохарские тексты писались индийским алфавитом — брахми. В Хотане и прилегающих к нему с востока предгорьях Алтынтага говорили на архаическом восточноиранском языке, близком к сакскому. [37] Китайцы считали, что хотанцы похожи на них, [38] а тохаров относили к иному физическому типу, т.е. к европеоидам. [39] Такое этническое, языковое и культурное разнообразие мешало объединению страны, делало её лёгкой добычей как для кочевой державы хуннов, так и для растущей китайской империи. Это учёл и использовал император У-ди.

 

^   У-ди и его задачи. Глубокий перелом, который произошёл при У-ди во внешней и внутренней политике Китая, был подготовлен всей историей предыдущих лет и определил катастрофу, наступившую через столетие. Он коснулся всех сторон жизни, но отчётливее всего дал себя почувствовать в области идеологии и внешней политики.

 

Мы уже видели, что реакция против централизаторской политики Цинь Ши-хуанди помогла династии Хань захватить престол. Её первые представители осуществили чаяния своих сторонников. В качестве официальной идеологии была принята так называемая философская система Хуан-Лао — органическое сочетание воззрений, приписанных Хуан-ди — легендарному правителю древнейшего Китая, и великого Лао-цзы. [40] Идеал этой системы был чисто эвдемонический — счастье человека, но оно мыслилось как приближение к покою, самодовольству и самоусовершенствованию. Во внешней политике это означало отказ от наступательных войн, во внутренней — сокращение числа законов, уменьшение налогов и широкая терпимость в области мысли. Наиболее почётным членом общества, согласно Хуан-Лао, считался крестья-

(119/120)

нин. Именно его интересы предполагалось охранять, но, разумеется, императорская фамилия не забывала и себя. В согласии с этими установками император Вэнь-ди (179-156 гг.) отменил привилегии ванов — феодальной аристократии, и власть была сосредоточена в руках государственных чиновников.

 

Но именно эта группа населения была враждебна духу Хуан-Лао. В самом деле при свободе и экономической независимости населения чиновнику негде было развернуться. Всё успешно развивалось: сельское хозяйство и ремесло, искусство и наука, [41] религия и магия, и всё уходило из-под государственного контроля. Правительство знало, что в стране таятся колоссальные силы, но не могло мобилизовать их на решение государственных задач. А задачи возникали, и рост национального богатства увеличивал необходимость поисков решений. Лёгкие победы на юге, востоке и западе окрылили У-ди и его окружение. В то самое время, когда на запасе Сципион и Марий железной рукой построили «pax Romana», на востоке совершенно самостоятельно возникла идея установить «pax Sinica». Тут система Хуан-Лао оказалась не только негодной, но прямо вредной.

 

Как только ощутилась необходимость в мобилизации ресурсов, была отброшена традиция Лао-цзы, который считал финансовую деятельность правительства общественным злом: «Народ голодает оттого, что слишком велики поборы и налоги». [42] Китайское правительство обратилось к системе Кун-цзы. Дело в том, что кадры чиновников вербовались из людей образованных, а китайская интеллигенция издавна была в орбите конфуцианских идей. К тому же учение о священном долге служения государству как нельзя более отвечало настроениям правительства. У-ди запретил все философские системы, кроме конфуцианства, и одновременно начал борьбу против старых религиозных традиций. Он увеличил налоги — на полученные доходы содержалась большая армия, умножил число законов. Жизнь населения ухудшалась. Возросло количество преступников, ко-

(120/121)

торых под названием «молодые негодяи» отправляли служить в армию.

 

Вместо астрологии начала развиваться история. Проводились поиски старых книг, комплектовались библиотеки, для них составлялись обширные каталоги, началось критическое изучение и сличение текстов. История — краеугольный камень конфуцианства, ибо она воспитывает национальную гордость и патриотизм. Начали поговаривать о возвращении к системе колодезных полей и налоге на богатых, но это У-ди не решился осуществить. Ещё резче был поворот во внешней политике и военном искусстве, но об этом ниже.

 

У-ди имел противников [опечатка, надо: сторонников] в лице легистов, которые указом 141 г. до н.э. лишены были права служить на государственной службе, [43] однако сумели перестроиться и найти для себя применение. «На грани II и I вв. до н.э. у власти стоял Сан Хун-ян со своими приспешниками. Это был легист новой формации». [44] Его клика по-своему использовала древний экономический трактат «Гуань-цзы», в котором предлагалось уничтожить все налоги на население, заменив их правительственной монополией на соль и железо. Сан Хун-ян и его сторонники в целях обогащения казны сохранили всю систему обложения, добавив к ней доходы от соли и железа. [45] Это вызвало оппозицию со стороны ортодоксальных конфуцианцев, уже после смерти У-ди нашедшую отражение в диспуте «Об управлении соли и железа». Диспут состоялся в 81 г. до н.э., после того как неумеренная погоня за прибылями привела к тяжёлому экономическому кризису.

 

Победа над хуннами сулила Китаю значительное политическое и экономическое усиление, [46] и деньги для этого изыскивались всеми способами.

(121/122)

 

Существует мнение, что внешняя политика У-ди «отвечала интересам рабовладельцев и развившегося товарного производства». [47] Китайские учёные Го Мо-жо и Фань Вэнь-лань отрицают наличие рабовладельческого строя в ханьское время, но признают, что рабов в Китае было много, как казённых, так и частных. Использовались они главным образом как прислуга. Раб стоил больше, чем вол, но дешевле коня. [48] Го Мо-жо указывает, что ряды рабов пополняло разорённое крестьянство, продававшее своих детей купцам, ростовщикам и крупным землевладельцам. [49] Конечно, наряду с китайцами рабами становились военнопленные, например хунны, однако реляции о военных успехах не говорят о значительных захватах людей. В самом деле: насколько легко было отбить стадо тихоходных баранов, настолько трудно было захватить верховых пастухов. Го Мо-жо отмечает, что захват хуннов в плен расценивался как заслуга, за которую прощалось преступление, влекшее смертную казнь. [50]

 

Признавая войны императора У-ди наступательными, мы считаем, что они возникли в результате усложнения политической ситуации, определявшейся бурным развитием экономических возможностей Китая. Если бы накопленные в Китае силы не были направлены вовне, то они могли бы проявиться стихийно внутри страны. Почва для сепаратизма в стране с натуральным хозяйством есть всегда. Разнообразие философских систем, т.е. мировоззрений, усиливало рознь, и честолюбцы могли использовать ситуацию в своих целях. Если бы У-ди не затеял внешних войн, в Китае могли возникнуть внутренние; если бы «молодые негодяи» не отправлялись в далёкие походы, они совершали бы преступления у себя дома. Путь завоеваний был подсказан той самой логикой событий, которая раньше обеспечила победу миролюбивой идеологии Хуан-Лао. И надо признать, что У-ди не заблуждался, считая свои силы огромными. Но правильно ли он оценил своего противника, покажет дальнейшее изложение событий.

 


 

[1] Н.Я. Бичурин (Иакинф), Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена (т. I), M.-Л., 1950, стр. 62.

[2] H. Li, Die Geschichte des Wasserbaues in China («Beiträge zur Geschichte der Technik und Industrie», Bd I, Berlin, 1931-1932), S. 59-73.

[3] Бог рек.

[4] Название реки.

[5] «Из истории науки и техники Китая», М., 1955, стр. 21.

[6] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 64.

[7] Там же, стр. 107.

[8] Это, несомненно, преувеличение, надо понимать «очень много».

[9] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 66.

[10] В связи с ростом крупного землевладения в Китае появилось множество обезземеленных крестьян. Ханьское правительство предоставляло им земли на границе с обязательным несением военной службы (см.: Хэ Цзи-юань, Краткий очерк истории Цинь Хань («Реферативный сборник», 1956, №17, стр. 162).

[11] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 107.

[12] Там же, стр. 69.

[13] Иакинф, История Тибета и Хухунора, т. I, СПб., 1833, стр. 18.

[14] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 68.

[15] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. II, стр. 15.

[16] Войска пополнялись преступниками, которым смертная казнь заменялась военной службой (L. Gilbert [Gibert], Dictionnaire historique et géographique de la Mandchourie, Hongkong, 1934, p. 867).

[17] Г.В. Вернадский производит название «Яньцай» от тохарского слова «ант» — равнина (G.W. Vernadsky, Ancient Russia, New Haven, 1952, p. 82).

[18] Луций Анней Флор, История, М., 1792, т. II, стр. 34; т. IV, стр. 12.

[19] Дж.О. Томсон, История древней географии, М., 1953, стр. 427.

[20] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. II, стр. 158.

[21] Там же, стр. 166.

[22] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. III, прим. к карте 1.

[23] Там же (это общепринято, но не верно).

[24] Там же.

[25] См.: Дж.О. Томсон, История древней географии, стр. 259. рис. 15.

[26] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. II, стр. 166.

[27] В.М. Штейн, Из истории сношений между Китаем и Индией («Советское востоковедение», 1957, №6), стр. 65-73.

[28] Там же, стр. 159.

[29] Г.Е. Грумм-Гржимайло, Описание путешествия в Западный Китай. Т. II. М., 1948. С. 208.

[30] Там же. С. 212.

[31] Там же, стр. 218.

[32] Там же, стр. 219.

[33] В.В. Григорьев, Восточный или Китайский Туркестан, СПб., 1873, стр. 57-78 (Приложена карта Птолемея).

[34] Там же, стр. 61-63.

[35] Там же, стр. 70-72.

[36] Там же, стр. 40-41.

[37] R. Grousset, Histoire universelle, t. I, Paris, 1956, p. 212-215 (Приведена библиография).

[38] H.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. II, стр. 246.

[39] Б.Н. Вишневский, К антропологии древнего населения Восточного Туркестана («Казанский музейный вестник», 1921, №1-2), стр. 99.

[40] См.: Н.И. Конрад, Начало китайского гуманизма («Советское востоковедение», 1957, №3), стр. 74, 79.

[41] Особенно преуспевали астрология, астрономия и медицина (был открыт способ борьбы с тифом).

[42] Ян Хин-шун, Древнекитайский философ Лао-цзы и его учение, М.-Л., 1950, стр. 72.

[43] Fung Yu-lan, A short history of Chinese philosophy, New York, 1948, p. 213.

[44] В.М. Штейн, Политико-экономический трактат древнего Китая «Гуань-цзы» (ВДИ, 1957, №1), стр. 52.

[45] Там же, стр. 61.

[46] В оценке действий У-ди современные китайские историки держатся разных точек зрения. Так, Цзи Юн считает все войны, ведшиеся против хуннов, оборонительными («Реферативный сборник», 1956, №15), а Дэн Чжи-чэн полагает, что У-ди начал серию наступательных войн [«История Китая на протяжении двух тысяч лет», Шанхай, 1954 (см.: «Реферативный сборник», 1956, №13, стр. 146)].

[47] Л.В. Симоновская, Г.Б. Эренбург, М.Ф. Юрьев, Очерки истории Китая, М., 1956, стр. 28.

[48] Го Мо-жо, Эпоха рабовладельческого строя, М., 1956.

[49] Там же, стр. 91.

[50] Там же, стр. 86.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

наверх

главная страница / библиотека / обновления библиотеки / оглавление книги