М.П. ГрязновПазырыкский курган.// М.-Л.: 1937. 44 с.
Многие десятки лет Алтай был глухой окраиной Сибири. Слово Алтай было многие годы символом дикости, глуши, непроходимых гор и лесов. Алтай был отрезан от культурного мира. В его горных теснинах ютились оттеснённые царской колонизацией культурно-отсталые племена номадов и охотников-собирателей.
Совсем иную картину представляет собой советский социалистический Алтай. Сеть автомобильных дорог связала его с остальным миром. Ойроты, населяющие горный Алтай, Ойротскую автономную область, создали свою письменность. Они имеют свой театр, музей, свою интеллигенцию, свою промышленность, своё крупное механизированное сельское хозяйство. Идя по пути создания новой культуры, Алтай перестаёт быть культурно-отсталым районом. Создавая сеть совершенных дорог, он перестаёт быть окраиной.
Однако не всегда Алтай был окраиной и культурно-отсталым районом. Когда наиболее совершенным видом транспорта был верховой или вьючный конь, когда горная тропа ничем, или почти ничем, не отличалась от тропы на равнине, алтайские горные цепи не были преградой для проникновения через них новых культурных приобретений. Народы Алтая жили тогда одной общей культурной жизнью с многочисленными кочевыми народами обширных степных пространств.
В долинах Алтая сохранилось много памятников глубокой старины, относящихся к различным периодам истории народов Алтая. Особенно многочисленны могильные памятники. Земляные холмики и курганы, каменные оградки и выкладки, аллеи камней, каменные насыпи от двух-трёх метров в диаметре до огромных каменных курганов объёмом в 3000-4000 куб.м, все эти памятники, группа за группой, иногда на десятки километров тянутся непрерывной цепью вдоль берегов горных рек. Эти памятники давно привлекали к себе внимание исследователей. О них много писалось. В музеях имеются отдельные предметы, добытые хищническими раскопками золотоискателей и свидетельствующие о том, что в алтайских древних могилах можно найти много ценного исторического материала. Однако научного исследования их путём археологических раскопок не производилось, если не считать раскопок акад. В.В. Радлова, произведённых в 1865 г. и к настоящему времени значительно уже устаревших, да небольших раскопок, произведённых в 1911 г.
Только за последние 20 лет Алтай стал объектом постоянных систематических археологических исследований. Советские археологи из Москвы и Ленинграда, из Ойрот-Туры (центр Ойротской автономной области) и Бийска ежегодно производят археологические раскопки в различных пунктах Алтая, исследуя древние памятники всех эпох, начиная с палеолита.
Особое место в археологическом исследовании Алтая принадлежит Алтайской экспедиции, организованной в 1924 г. Государственным музеем этнографии в Ленинграде. Эта экспедиция, проработавшая на Алтае несколько лет, положила начало систематическому изучению далёкого прошлого народов Алтая. Ею были открыты и изучены памятники различных эпох, в том числе и разнообразные могильные памятники первых кочевников-скотоводов, синхроничные, а в некоторых отношениях и сходные с памятниками скифов Причерноморья.
Эта эпоха интересна в том отношении, что в ней впервые в истории степных народов проявляется широкий международный культурный обмен. Отдельные племена выходят из состояния взаимной изоляции. Новое транспортное средство — осёдланный конь — значительно облегчает международные связи, хотя связи эти осуществляются преимущественно в форме военных столкновений.
Эпоха эта интересна ещё и тем, что в ней происходят коренные изменения структуры первобытно-коммунистического родового общества. Распространение права частной собственности на скот, т.е. на основное средство труда кочевников, создаёт все предпосылки для неравномерного распределения ценностей в обществе. Богатство в эпоху разложения родового общества обычно сочеталось и с высоким общественным положением его обладателя. В могильных памятниках Алтая такая дифференциация общества нашла себе яркое отражение. Наряду с сравнительно бедными погребениями рядовых членов рода мы при раскопках встречаем также богатые погребения родовых старейшин и, наконец, исключительно богатые с огромными могильными сооружениями погребения вождей племён или родоплеменных союзов.
Все эти типы могильных памятников представляют собой равную научную ценность в том смысле, что для изучения истории общества на Алтае надо располагать материалом обязательно из всех этих категорий погребений. Однако погребения представителей высших слоёв алтайского общества рассматриваемой эпохи представляют исключительный научный интерес, благодаря некоторым свойственным только им особенностям. Дело в том, что сооружённые над этими могилами огромные каменные насыпи создают для лежащих под ними слоёв земли особый температурный и водный режим. Огромная каменная насыпь является конденсатором влаги из окружающего воздуха. Под такой насыпью земля делается обильно увлажнённой. Кроме того, насыпь из рыхло набросанного камня представляет собой плохой проводник тепла и, в то же время, совершенно свободно пропускает в свои нижние слои более тяжёлый зимний холодный воздух. Земля под насыпью зимой сильно промерзает, а лучи летнего солнца не в состоянии её отогреть. В результате могила, находящаяся под такой насыпью, замерзает, процессы разложения погребённых в ней предметов прекращаются, и исследователь находит совершенно исключительный по своей сохранности материал.
Алтайская экспедиция исследовала два таких погребения и в обоих случаях получила исключительно богатый по своему разнообразию и научному интересу материал. В первом погребении, исследованном автором настоящих строк в 1927 г. на р. Урсуле в местности Шибе, условия сохранности захороненных предметов были по ряду причин менее благоприятны. Тем не менее это погребение дало такие находки, какие в иных условиях не могли бы иметь места. В погребении были найдены искусственно мумифицированные трупы старика и подростка (вспомним рассказ Геродота о том, как причерноморские скифы мумифицировали трупы своих царей), резные скульптурные украшения из коры и дерева, покрытые позолотой, китайский лак, раскрашенная и позолоченная резьба по рогу, свыше 500 всевозможных золотых и золочёных украшений одежды и много других разнообразных по своему назначению предметов. [1]
Особо благоприятные условия сохранности оказались во втором исследованном экспедицией погребении подобного рода, на р. Ян-Улаган (Восточный Алтай) в местности Пазырык. Высоко в горах, в одной из ложбин Улаганского плоскогория, на высоте около 1600 м над уровнем моря расположены цепочкой по направлению с севера на юг пять больших каменных курганов. Один из них раскопан автором в 1929 г. Как удалось установить на основании многих данных, погребение было совершено осенью около сентября, когда в этой местности ежедневно наблюдаются сильные утренние заморозки. Благодаря этому могила ещё в момент её сооружения успела замёрзнуть. Могила эта, как и все подобного рода могилы на Алтае, разграблена ещё в ту же самую эпоху, может быть в тот же самый год, в какой она сооружалась. Наблюдения в Пазырыкском кургане показывают, что погребение было разграблено осенью или зимой. Благодаря этому могила, оставленная грабителями открытой, ещё более промёрзла. Таким образом всё погребённое в Пазырыкском кургане почти совершенно не подвергалось процессам разложения. Дерево, из которого сделано внутримогильное сооружение, сохранило не только свою структуру и прочность, но и смолистый запах. Трупы погребённых в могиле лошадей сохранили все особенности своего экстерьера. Кожа, шерсть, мускулатура, внутренности, даже остатки непереваренной пищи в кишках, пролежавшие более двух тысяч лет в земле, могут быть детально изучены — так хороша сохранность трупов. Нечего и говорить, что так же хорошо сохранились и всевозможные изделия из других материалов. Изделия из кожи, меха, шерсти, тканей, дерева и проч. иногда так хорошо сохранились, что не верится в их более чем двухтысячелетнюю давность.
Под насыпью Пазырыкского кургана находилась огромная квадратная могильная яма площадью в 52 кв.м и глубиной в 4 м. На дне могильной ямы сделано сложное деревянное сооружение. Сруб из толстых досок, вытесанных бронзовым топором из целых стволов дерева, с таким же досчатым полом и бревенчатым потолком, занимал более половины площади могильной ямы. Поверх этого сруба сооружён второй, бревенчатый. Первый сруб оказался как бы в футляре. Тесные промежутки между стенами этих срубов тщательно забиты мелким дроблёным камнем. Потолок сруба покрыт толстым слоем берёсты и стеблями «курильского чая» (Potentilla jruticosa L.).
По бокам такого, если можно так выразиться, двухслойного сруба поставлены три пары толстых столбов с желобоватым обрубом верхних концов, а на столбы водружены поперёк сруба три массивных брёвна-балки. Наконец, поверх балок могильная яма заполнена более чем тремястами длинных брёвен. Столбы с балками предохраняли сруб от тяжести лежащих над ним брёвен. Описанный сруб служил погребальной камерой для похороненного в могиле тела умершего. В оставшейся свободной от сруба северной части могильной ямы были погребены сопровождавшие покойника 10 жеребцов. Эти кони покрыты толстым слоем берёзовой и лиственничной коры и завалены слоем длинных брёвен.
В этой части погребения толща наваленных брёвен доходила почти до трёх метров. Вот в основных чертах устройство могильного сооружения.
Грабители, расхитившие погребение, произвели сильные разрушения в могиле. Прокопав посередине шахту, они прорубили узкий колодец в заполнявших могилу брёвнах и, достигнув потолка, прорубили в нем узкое овальное отверстие диаметром всего лишь в 60 см. Через это отверстие они проникли в камеру. Через него же они вытащили из могилы всё, что представлялось для них ценным. Чтобы лучше сдирать позолоту с предметов, они тащили их из тёмной могилы наверх целиком или разломанными на части. Даже труп покойника, вместе с его несомненно богатыми одеждами, они целиком вытащили наверх. Трудно себе даже представить, какое количество материальных ценностей было извлечено ими из могилы, какое количество художественных изделий ими погублено.
Зная, что в северной части могилы, за срубом, также имеются ценные вещи, грабители прорубили северную стену сруба, выбрали камень, заполнявший промежуток между стенами внутреннего и наружного срубов, и стали рубить брёвна наружного сруба. Однако на этом их разрушительная работа была по каким-то неизвестным нам причинам прекращена. Во внешнем срубе они успели прорубить лишь маленькое отверстие, в которое нельзя было просунуть голову, ничего нельзя было увидеть, а, просунув руку, можно было только нащупать брёвна, придавившие лошадей. Таким образом северная часть могилы сохранилась к моменту раскопок неприкосновенной.
Несмотря на полный разгром погребальной камеры, там осталось кое-что, дающее возможность составить себе некоторое представление о внутреннем убранстве погребальной камеры. Стены камеры были завешаны чёрным войлоком с широкой каймой из тонкого белого войлока. Кайма украшена по краям фестонами синего, жёлтого и яркокрасного войлока, а по середине её чередуются синие и красные стилизованные изображения головы тигра в профиль, выполненные техникой апликации. Фрагменты этого войлока найдены на полу камеры и частью на потолке сруба в грабительском ходе. Войлок был прибит частью деревянными, частью длинными медными гвоздями с широкой, вероятно позолоченной, шляпкой. Все шляпки медных гвоздей сбиты и вытащены грабителями наверх. Только одна из них была найдена при раскопках наверху в каменной насыпи. Эта шляпка точно подошла в месте излома к стержню одного из торчавших в стене гвоздей. Повидимому, на этих гвоздях были развешаны какие-то предметы, похищенные грабителями.
В просторную погребальную камеру несомненно было положено много различных предметов. Все они вытащены грабителями наверх. Только обломки некоторых из них после ухода грабителей свалились обратно в могилу. Среди последних отметим резную ножку какого-то предмета, оклеенную местами черёмуховой корой, а местами, повидимому, покрытую позолотой, которая грабителями содрана. Среди свалившихся обратно в могилу предметов было и топорище бронзового топора. Это был обычный рабочий инструмент и принадлежал, вероятно, грабителям. Он сломан в месте насада кельта, а потому и брошен. Это первый случай находки рукояти бронзового кельта, и найденная рукоять ничего общего не имеет с тем, что давали до сего времени археологи в своих рисунках-реконструкциях. Рукоять сделана из сука ели, вырубленного вместе с частью толстого ствола, которая и была обработана для насада на неё кельта.
Сам покойник был погребен в огромном саркофаге длиной в 3.75 м, выдолбленном наподобие колоды из толстого ствола вековой лиственницы. Крышка его сделана из другого такого же ствола. Вся внешняя поверхность саркофага оклеена узкими полосками блестящей коричневой коры, срезанной с тонких ветвей черёмухи, а по бокам украшена крупными вырезанными из тонкой посеребрённой кожи изображениями стилизованных птиц, данных в геральдической позе.
Мелкие фрагменты других предметов, оставшиеся кое-где на полу камеры среди камней, щепок и земли, как то: кожаные скульптурные головки горного козла, покрытые позолотой, обрывки позолоты каких-то предметов и т.п., заставляют думать, что в камере в своё время находилось много различных богато украшенных предметов, сделанных из разного материала и имевших различное назначение, но всё это было похищено грабителями.
Особо интересными оказались находки в северной части могилы, совершенно нетронутой грабителями. И сохранность их оказалась лучше. В то время как камера была заполнена до потолка пористым льдом и к предметам был доступ воздуха, хотя и морозного, в северной части могилы всё было сковано чистым, прозрачным, плотным льдом. Здесь в полном беспорядке были свалены убитые ударами острого бронзового молотка в лоб 10 золотисто-рыжих жеребцов. Поверх их трупов сброшено соответствующее количество комплектов снаряжения верхового коня.
Казалось бы, находки эти, однообразные по своему составу, не могут дать богатого материала для научного исследования. Но получилось обратное. Пышное убран- ство лошадей, многообразие применённых при его изготовлении материалов и техники их использования, исключительное богатство всевозможных орнаментов и изображений, выполненных в так называемом зверином стиле, наконец, трупы самих лошадей представляют собой неисчерпаемый источник для научных исследований по разным вопросам истории древнего общества и прежде всего по вопросам истории искусства.
Большой интерес представляют узда и седло. До сих пор мы имели находки только отдельных металлических и костяных деталей, которые не давали достаточного материала, чтобы составить себе хотя бы отдалённое представление о конструкции древнейшей формы узды и седла. Мы имели изображения скифского седла и узды на знаменитой Чертомлыкской вазе и некоторых других предметах из скифских курганов. Нам были известны изображения осёдланных коней кочевников других районов по находкам Аму-дарьинского клада, а также по нескольким бляхам сибирской золотой коллекции Эрмитажа. Но все эти изображения настолько схематичны, что не могли быть поняты хоть сколько-нибудь правильно. Примером этому служит совсем недавно опубликованная В. Арендтом совершенно неудачная реконструкция скифского седла. [2] В Пазырыкском же кургане мы имеем узду и седло, полностью сохранившиеся со всеми деталями, вплоть до сухожильных ниток, которыми сшиты ремни.
В Пазырыкском кургане узда всех десяти комплектов богато украшена художественно вырезанными из кедра бляхами или кожаными скульптурными фигурками. Все бляхи, застёжки, псалии покрыты листовым золотом или посеребрены. Точно так же украшены и другие ремни сёдел. Поверх сёдел надеты покрышки из тонкого цветного войлока с апликациями из тонкого же разноцветного войлока или из раскрашенной, посеребрённой и позолоченной кожи. По бокам к покрышкам прикреплены разнообразные подвески, художественно выполненные из различных комби- наций разноцветного войлока, посеребрённой, позолоченной и окрашенной кожи, крашеного меха и крашеного конского волоса. Некоторые наборы так пышно покрыты различными украшениями, что скрывают от глаз не только седло, но частично и самого коня. Это, конечно, не обычные рабочее седло и узда. Все эти художественно выполненные тонкой работы украшения крайне непрактичны. Такие сёдла не выдержали бы ни одной хоть сколько-нибудь продолжительной поездки. Тонкие ажурные деревянные бляхи, апликации на покрышке седла, прихваченные лишь в нескольких местах сухожильной ниткой, и все прочие украшения седла так непрочны, что через первые же час-два езды они неминуемо бы переломались, перервались и растерялись. Эти сёдла нельзя назвать даже парадными. Они непригодны и для парадных выездов. Они сделаны специально для похоронной процессии и представляют собой погребальную бутафорию.
Если сёдла и узды Пазырыкского кургана являются лишь бутафорией, специально для погребения изготовленной, то можно ли по ним судить о конструкции седла и узды, употреблявшихся в повседневном быту? Конечно, можно. Если всё внешнее убранство пазырыкского седла и узды могло и не иметь ничего общего с предметами повседневного быта, то основная конструкция их несомненно копирует настоящее подлинное рабочее седло и узду.
Освободив пазырыкскую узду от золочёных блях, мы получим такую узду, какая представлена, например, на золотой бляхе из сибирской золотой коллекции Эрмитажа, изображающей всадников под деревом. Эта узда имеет своеобразное устройство повода и особую систему скрепления удил с ремнями узды. Освободив пазырыкское седло от блях, покрышки и подвесок, мы получим обычное рабочее седло, какое представлено на упомянутых выше изображениях сёдел скифов и азиатских кочевников скифской эпохи. Это седло по своей конструкции совершенно отлично от известных нам современных сёдел. Оно не имеет никакой твёрдой основы. Это просто две сшитых вместе кожаных подушки, набитых оленьей шерстью. Поверх подушек перекинута подпруга, затягивающаяся с одной стороны узлом. Подвязанный к подпруге около самых подушек нагрудный ремень не даёт седлу сползать назад, а подхвостный ремень не позволяет ему съезжать вперёд. Стремян никаких нет. Вот и всё устройство седла. Пазырыкское седло — это наиболее примитивная и наиболее простая форма из всех известных нам сёдел. Возможно, что и вообще это — первая форма седла, так как более простая форма, какую можно себе представить, будет уже не седлом, а просто подстилкой. Вместе с тем, пазырыкским седлом представлен уже вполне выработанный, установившийся и широко распространённый среди степных кочевников тип седла, в то время как у передовых народов Востока и античного мира седла вовсе не имелось. И это не случайно. Кочевники-коневоды азиатских и причерноморских степей, вынужденные значительную часть своего времени проводить на лошади, должны были раньше других народов озаботиться введением в обиход таких приспособлений, которые предохранили бы спину лошади от сбитостей и других повреждений при постоянных длительных поездках и вместе с тем создали бы удобства и для самого седока. Таким приспособлением и явилось седло. Пускай это седло было ещё не совершенным, но оно давало кочевнику много преимуществ и выгод.
При взгляде на сёдла и узды Пазырыкского кургана прежде всего обращает на себя внимание их внешнее художественное оформление. Обилие разнообразных сюжетов изображений и орнаментальных мотивов поражает впечатление зрителя. Более двухсот крупных, вырезанных из кедра, то есть из лучшего материала для резьбы по дереву, наременных золочёных и посеребрённых блях представляют собой барельефные изображения различных зверей или их голов, или различных комбинаций отдель- ных элементов звериного стиля, внешне похожих на мотивы растительного орнамента, и, наконец, изображения человеческого лица. Особо художественно выполнены псалии узды, представленные в виде фигур скачущих оленей, горных баранов и т.д. Подвески по бокам седла представляют собой красочные изображения голов горного барана, фигур рыб, рыбу или дракона, схвативших горного барана, огромных (более метра длиной) фигур тигра, имитации скальпов с головы человека и т.д. На покрышках седел даны крупные изображения борьбы различных зверей, или головы тигра и горного барана, или целые фигуры тигра. Наконец, на передних и задних поверхностях подушек седла и на подхвостных ремнях помещено множество разнообразных апликаций из тонкой посеребрённой кожи, представляющих чисто орнаментальные мотивы, выработавшиеся по всей вероятности в результате стилизации отдельных частей изображений зверей. Как техника исполнения, так и приёмы стилизации чрезвычайно разнообразны. Наряду с реалистично изображёнными зверями, исполненными с таким знанием модели, с таким чувством формы и с такой экспрессией, что искусству пазырыкских мастеров могут позавидовать и современные художники, наряду с такими изображениями мы имеем и крайне схематичные, настолько стилизованные, что и специалист археолог-искусствовед не сразу узнаёт изображаемый ими сюжет. Наряду с реальными зверями — лосем, благородным оленем, горным бараном, горным козлом, тигром и другими, мы имеем изображения мифических существ, в природе не существующих. Крылатый тигр с птичьей головой на конце хвоста, крылатый тигр с рогами степной антилопы на голове и клювом хищной птицы вместо морды и другие подобные существа перемежаются с фигурами вполне реальных зверей.
Ни один ещё из памятников степных и горных районов Сибири и Причерноморья, богатых произведениями звериного стиля, не давал такого многообразия и количества этих произведений. На сбруйных комплектах из Пазырыкского кургана можно насчитать свыше 80 различных изобразительных и орнаментальных мотивов, и многие из этих мотивов повторены по 18, по 24 и более раз. Особенно интересны сцены борьбы зверей, изображённые на покрышках седел и также на подвесках к ним и на некоторых деревянных бляхах. Тигр, впившийся в горло горного барана, тигр, вцепившийся зубами в круп лося, рыба или дракон, схватившие голову горного барана, хищная птица, поднявшая в лапах лося, крылатый тигр, поймавший за ногу и холку горного козла, и ряд других подобных изображений передают иногда весьма реалистически, иногда условно и схематически сцены победы одного животного над другим. Эти изображения ни в коем случае нельзя рассматривать как простую фантазию исполнявшего их художника или как простое натуралистическое изображение интересных моментов из жизни зверей. Мы не знаем в природе случая, чтобы даже самая сильная птица могла поднять в своих лапах лося, и вряд ли существовал когда-либо человек, видевший, чтобы тигр, обитатель болотных низин, поймал горного барана или горного козла, живущих только в высокогорных областях. Трудно также допустить, чтобы разным мастерам, а, как установлено исследованием, все десять сёдел сделаны и украшены разными мастерами, чтобы этим разным мастерам приходила в голову всегда одна и та же фантазия — изобразить, например, тигра с рогами степной антилопы. Несомненно этим изображениям придавался глубокий смысл. В этих изображениях проявляется яркое отражение идеологии общества, оставившего Пазырыкский курган, идеологии, корни происхождения которой кроются в давно пройденном к тому времени этапе тотемистического мышления. В этих изображениях мы должны видеть образное представление происходивших когда-то столкновений между различными племенными и родовыми группами, представлений о происхождении составляющих пазырыкское общество племен- ных и родовых групп. Возможно также, что в некоторых из этих изображений надо видеть выражение и космических представлений. Птиц и крылатых зверей, с одной стороны, и рыб, с другой, можно рассматривать как представителей небесного и подземного миров.
Если комплекс находок Пазырыкского кургана по разнообразию, богатству и многочисленности изделий, выполненных в так называемом зверином стиле, является исключительным и необычным, то каждый отдельный из этих предметов звериного стиля не представляет собой чего-либо совершенно необычного ни по сюжету, ни по стилю изображаемых зверей. Таких находок мы знаем много. От Дуная до Бейпина, от Пянджа до Камы известно множество изделий этого рода, иногда совершенно сходных, но происходящих из местностей, удалённых друг от друга на несколько тысяч километров. Это дало повод для появления в археологической литературе таких терминов, как «скифо-сибирский звериный стиль», «сибирские скифы» и т.д. Но надо отметить, что этот «скифо-сибирский» стиль не является единым и не происходит из одного источника. Изображения зверей, сделанные в Венгрии, отличаются не только от ордосских, но и от волжских и днепровских, алтайские от енисейских, а западносибирские отличаются от камских. Отличия эти заключаются не только в стилистических деталях, но и в подборе сюжетов. В этом отношении искусство народов Алтая, представленное находками в Пазырыке и других памятниках той же эпохи, обладает многими свойственными только ему чертами и при внимательном рассмотрении не может быть смешано с искусством народов других областей. Если это искусство имеет много общего с искусством других народов, распространенных на обширной территории степной полосы, и сходство его так велико, что отдельные авторы объединяют всё это в единый «скифо-сибирский звериный стиль», так это объясняется тем, что искусство всех этих народов выросло на сходной социально-экономической основе, со сходным во многих случаях и историческим прошлым этих народов. Алтайское искусство рассматриваемой эпохи надо считать вполне самобытным. Оно не пришло извне и само не послужило первоисточником для других районов. Вместе с тем оно не было замкнутым в себе, изолированным. Всё, что вполне соответствовало идеологическим запросам и художественным вкусам алтайского общества и находило таким образом для себя благоприятную почву, могло легко там прививаться, входя органической частью в его художественную культуру. Повидимому так надо объяснять сходство некоторых изобразительных приемов, одинаково свойственных как ахеменидскому искусству Ирана, так и искусству народа, соорудившего Пазырыкский курган.
Находки в конской части Пазырыкского кургана не исчерпываются рассмотренными сёдлами и уздами. Там было найдено и ещё несколько предметов, в той или иной мере связанных с верховой лошадью. Предметы эти частью находились вне связи с седлом, частью были к нему прикреплены. Среди этих предметов отметим щиты, сделанные, подобно щиту, изображённому на известном золотом гребне из кургана Солоха, из палочек, скреплённых лоскутом кожи, ременный кнут с деревянной рукояткой, мешочек-подушечка, сшитый из меха с головы рыси и наполненный стеблями, повидимому, ароматических растений, сумка, сшитая из узорчатых кусочков цветного меха, и некоторые другие предметы.
Наиболее интересной, самой замечательной находкой в конской части могилы являются маски, надевавшиеся на голову лошади. Для двух коней, кроме узды и седла, было брошено в могилу ещё несколько совершенно своеобразных и ранее нигде не встречавшихся предметов. Это кожаные орнаментированные футляры на хвост, украшения на гриву, сшитые из войлока, кожи и бахромы из конского волоса, покрашенного в яркокрасный цвет и также орнаментированные, и, наконец, маски на голову. Обе маски сшиты из толстого войлока и кожи. Почти вся поверх- ность одной маски занята изображением борьбы двух зверей — крылатого хищника и тигра. Голова и крылья первого хищника сделаны из приставных частей и возвышаются над лбом лошади, а туловище с поджатыми под живот ногами повторено с обеих сторон и служит нащёчными лопастями маски. Зверь этот имеет туловище и голову хищника из семейства кошек, крылья птицы и на голове рога степной антилопы. Вдоль всей носовой части маски помещена фигура тигра, покрытая листовым золотом, на поверхности которого чёрной краской разрисованы детали зверя — глаза, уши и прочее на голове, а полосатый рисунок его шерсти на туловище и ногах. Голова тигра помещена на лбу лошади, передние лапы по обе стороны над глазами, а задние по краям верхней губы. Оба зверя изображены во взаимной борьбе. Крылатый зверь схватил тигра обеими лапами за горло, а тигр в свою очередь вцепился зубами в грудь первого, а лапами в его лопатки. Внешне эта маска должна была выглядеть чрезвычайно эффектно. Крупный золотой тигр резко выделялся на фоне пёстрого и яркого крылатого зверя, туловище, голова и крылья которого были составлены из цветной, посеребрённой и позолоченной кожи, а грива сделана из яркокрасного конского волоса.
Ещё эффектнее должна была выглядеть вторая маска, более простая по своему сюжету, но более нарядная и пышная. На носовой её части была помещена такая же фигура распластанного тигра [барса], вырезанная из окрашенного в ярко-синий цвет меха и покрытая по поверхности золотыми кружками величиной немного более горошины. Остальные части маски сделаны из цветной кожи с прорезанными в ней розетками, и в прорезы эти вложены золотые листки. В том месте, где на первой маске помещались приставные крылья, здесь были прикреплены сшитые в натуральную величину из толстой кожи рога северного оленя. Поверхность рогов обтянута тонкой цветной кожей с орнаментальными прорезями. Рога в прорезях посеребрены, а местами и покрыты листовым золотом. В концы отростков рогов вставлены кисти из яркокрасного конского волоса. Рога хотя и стилизованы, но исполнены с соблюдением всех отличий, свойственных северному оленю. Мастер, их изготовлявший, нарочито подчеркнул все особенности рогов северного оленя, чтобы их никак нельзя было смешать с рогами других оленей.
Н.Я. Марр показал на основе изучения лингвистических материалов, что первым верховым животным был олень, что оленя в этой функции впоследствии сменила лошадь. [3] Пазырыкские маски дают блестящее подтверждение этим выводам, сделанным Марром за три года до раскопок Пазырыкского кургана. [4] Если в жизни общества, соорудившего Пазырыкский курган, олень уже давно потерял своё значение как верховое животное, то в погребальном культе он продолжает играть эту роль. Покойника отправляют в потусторонний мир в сопровождении осёдланного оленя. Правда, олень этот не настоящий, это лишь замаскированная под оленя лошадь, но ведь в погребении не обязательно всё должно быть настоящим. В Пазырыкском кургане многое, а может быть и всё, не настоящее, а сделанное специально для погребения, сделанное непрочно и не из тех материалов, какие в данном случае были нужны.
Время сооружения Пазырыкского кургана относится к IV-III вв. до н.э., а лошадь как верховое животное употреблялась народами Алтая и приалтайских степей по крайней мере за пять столетий до этого. Следовательно, строители Пазырыкского кургана могли знать о том, что верховому коню предшествовал верховой олень, только по старинным преданиям, а может быть и совсем не знали об этом, но память об этом сохранилась в культе, в частности в погребальном культе, первоначальный смысл которого был уже утрачен. Быть может этим и объясняется, что вторая маска с изображением борьбы двух зверей, сделанная совершенно по типу первой, не имеет рогов оленя. Рога оленя на ней использованы для других целей. Они превращены в крылья верхнего зверя. Таким образом, в этой маске обычай маскировать лошадь под оленя совершенно утратил свой смысл. Осталась лишь внешняя сторона этого обычая — надевание на лошадь маски, которой придавалось иное, совершенно новое осмысление.
Исключительно хорошая сохранность находок Пазырыкского кургана знакомит нас со многими такими сторонами жизни древнего общества, о которых при обычных условиях сохранности археологического материала и думать не приходится. Не будь под насыпью Пазырыкского кургана замороженного грунта, мы бы в нём не нашли ничего кроме дюжины медных гвоздей, десятка железных удил, да множества измятых и утративших свою форму листочков золота. Весь рассмотренный нами богатейший и разнообразный материал был бы совершенно утрачен. От погребённых в Пазырыкском кургане лошадей мы бы имели только кости, которые не дали бы нам возможности составить представление об экстерьере этих лошадей. Сохранившиеся же в кургане целые трупы лошадей позволяют изучить особенности их с такой полнотой, какая совершенно немыслима в других случаях. Вопреки всем ожиданиям оказалось, что кони Пазырыкского кургана совершенно не похожи на так называемых «монголов», то есть современных степных азиатских лошадей. Проф. В.О. Витт, изучавший пазырыкских лошадей, отмечает их высокорослость, сухопарость, их стройное и крепкое сложение. Как ближайшую аналогию им среди современных лошадей он указывает на знаменитых туркменских скакунов, которые по мнению некоторых исследователей были наравне с арабской лошадью родоначальниками английской скаковой. Пазырыкские кони не имеют никаких сбитостей и других полученных на работе повреждений. Золотисто-рыжая шерсть их содержалась в полном порядке. Грива и чёлка коротко подстрижены, подрезаны и без того короткие кисточки на ногах, волос в верхней части хвоста подре- зан почти у самого корня. Такой убор коня придавал ему некоторое сходство с диким конём. Все пазырыкские кони имеют на себе знаки собственности. На их ушах сделаны надрезы. У одной лошади сделано 3 надреза на левом и 2 на правом ухе, у другой 1 на левом, 2 на правом и т.д., у всех лошадей по-разному. Нет двух таких лошадей, у которых надрезы на правом и левом ушах распределялись бы одинаково. Повидимому, все 10 лошадей принадлежали различным владельцам и были положены в могилу умершего, как дары от подчинённых ему людей.
Нет надобности говорить о том, какую крупную роль играл верховой конь в жизни общества, оставившего Пазырыкский курган. Уже самый факт погребения с человеком десяти прекрасных жеребцов с таким богатым снаряжением красноречиво говорит о крупнейшем значении коня, как лучшего средства передвижения. Надо лишь отметить, что конь был не единственным средством транспорта. Он выполнял лишь наиболее ответственную работу, требующую быстроты и лёгкости передвижения, в первую очередь для военных надобностей. Основным же средством транспорта для хозяйственных потребностей являлись другие животные, прежде всего бык. Об этом говорят и находки Пазырыкского кургана. В верхней части могильной ямы, среди заполнявших её брёвен, найдены различные деревянные предметы, служившие орудиями при сооружении могилы. Здесь были клинья, колья, обломки лопат, колотушки и др. Среди этих предметов оказались также 2 ярма для запряжки быков и три части арбы.
В таком кратком очерке невозможно хоть сколько-нибудь подробно рассказать о всех материалах, добытых раскопками Пазырыкского кургана. Находки Пазырыкского кургана, благодаря их идеальной сохранности, позволяют иногда с исключительной полнотой изучить различные стороны деятельности древнего человека, позволяют освещать ряд таких вопросов из его хозяйственной, общественной и духовной жизни, какие при изучении материалов из обычных археологических памятников перед исследователем даже и не возникают. Мы здесь могли лишь бегло коснуться только некоторых важнейших из них. О многих материалах Пазырыкского кургана и вопросах, освещаемых и разрешаемых этими материалами, мы не могли даже упомянуть. Изучение материалов Пазырыкского кургана требует участия в этом специалистов по различным научным дисциплинам, так как многие вопросы для своего разрешения требуют специальных знаний в различных областях науки. Эрмитаж, в залах которого экспонированы находки Пазырыкского кургана, готовит к изданию специальный обширный том, посвящённый подробному изучению материалов Пазырыка. В этом издании читатель найдёт и исчерпывающее описание всех добытых раскопками предметов.
Примечания (с. 24)
[1] Краткое сообщение о раскопках этого погребения см. в моей статье в «Wiener Prähistorische Zeitschrift», XV, 1928.[2] См. W. Arendt, Sur l’apparition de l’étrier chez les Scythes, Eurasia Septentrionalis Antiqua, IX, Helsinki, 1934.[3] Средства передвижения, орудия самозащиты и производства в доистории. Изд. Кавказского Историко-археологического института, Ленинград, 1926.[4] О значении находки масок в Пазырыкском погребении см. подробнее N. Marr, Compte-rendu préliminaire d’une mission à l’étranger, Comptes-rendus de l’Académie des Sciences de l’URSS, Série B, 1929, no 17.
наверх |