А.Д. Грач

Древние кочевники в центре Азии.

// М.: ГРВЛ. 1980. 256 с., вкладки.

Глава IV.

Археологические культуры скифского времени

в Туве и Северо-Западной Монголии.

Хронология и периодизация.

Алды-бельская культура. — 24-30

Саглынская культура. — 30-38

Узловым вопросом археологии скифского времени Тувы и прилегающих к ней территорий Северо-Западной Монголии является вопрос о том, принадлежат ли памятники этой важнейшей эпохи к одной археологической культуре — от раннескифского времени до конца этого исторического периода, или они распадаются на разные историко-культурные группы. От решения этого вопроса зависят многие исторические интерпретации и обобщения.

Исключительное значение имеет также вопрос о хронологии конкретных культурно-исторических групп памятников. Не менее важна и проблема соотношения памятников скифского времени Тувы и сопредельных территорий Монголии с синхронными памятниками Южной Сибири — Минусинской котловины и Алтая.

Первым исследователем, который попытался определить культурную принадлежность археологических памятников скифского времени, открытых к югу от Саян, был С.А. Теплоухов. Именно С.А. Теплоуховым был впервые поставлен вопрос о взаимоотношении памятников Тувы с памятниками Алтая, Минусинской котловины и Монголии. Отнеся раскопанные им памятники к одной культуре (кстати, все раскопанные им курганы скифского времени относятся к V-III вв. до н.э. и действительно монокультурны), С.А. Теплоухов впервые установил резкое отличие тувинских объектов от памятников Минусинской котловины, сходство тувинских и алтайских объектов (С.А. Теплоухов предполагал даже, что «они принадлежат, по-видимому, одной народности») и, наконец, отметил вхождение древнего населения Тувы в общую орбиту истории Центральной Азии [Теплоухов, 1929, с. 193-194].

Датировку памятников скифского времени Тувы С.А. Теплоухов разработать не успел и ограничился констатацией того, что это «памятники, относящиеся к эпохе, предшествовавшей так называемому великому переселению народов» [Теплоухов, 1929, с. 193].

Материалы из раскопок курганов скифского времени в Туве, полученные в 10-20-е годы, были изучены Г.П. Сосновским. В его архиве, хранящемся ныне в ЛОИА, представлены многочисленные выписки, прорисовки чертежей, зарисовки и фотографии предметов — результат изучения им материалов исследований А.В. Адрианова и С.А. Теплоухова (Архив ЛОИА, ф. 42, ед. хр. 147-154, 312, 339). Маленькая таблица, составленная Г.П. Сосновским, по-видимому, для публикации в подготавливавшемся ИИМК АН СССР макете тома «Истории СССР с древнейших времён», включала немногочисленный инвентарь (тип погребальных сооружений не был отражён) и подразделяла все памятники скифского времени на три этапа по алтайской терминологии М.П. Грязнова — майэмирский, пазырыкский и шибинский (Архив ЛОИА, ф 42, ед. хр. 150, л. 2).

В материалах Г.П. Сосновского имеются наметки общей классификации археологических памятников Тувы от каменного века до «недавних погребении». Особый раздел составляют памятники «скифо-сарматские» (терминология Г.П. Сосновского), которые автор наметок разделил на три типа: земляные курганы (V-III вв. до н.э., малые и большие), земляные курганы с примесью камня (последние века до н.э.) и «керексуры» (начало н.э.) (Архив ЛОИА, ф. 42, ед. хр. 148, л. 3; ср.: ф. 42, д. 147, л. 6). Видимо, Г.П. Сосновский своевременно понял необоснованность подобного разделения, и эти наметки не нашли

(22/23)

отражения в тексте, опубликованном в макете «Истории СССР».

Вслед за С.А. Теплоуховым Г.П. Сосновский решительно констатировал отличие тувинских курганов скифского времени от минусинских и подчеркнул сходство тувинских курганов с алтайскими пазырыкскими [История СССР, 1939, с. 420-421]. О заключении С.А. Теплоухова Г.П. Сосновский, несомненно, знал: в его бумагах хранится оттиск отчетной информации С.А. Теплоухова, опубликованной в 1929 г. и выше нами цитированной, причем на оттиске имеются собственноручные пометки Г.П. Сосновского, здесь же и выписки, сделанные им из этой опубликованной информации (Архив ЛОИА, ф. 42, ед. хр. 148, л. 30-33).

Шли годы, и справедливые констатации С.А. Теплоухова, касающиеся взаимоотношений памятников Тувы и сопредельных с нею территорий Южной Сибири, оказались, по существу, забытыми. Только в результате широких разведывательных работ, проведенных в Туве экспедицией ИИМК-ГИМ под руководством Л.А. Евтюховой и С.В. Киселёва, был вновь подтверждён и с тех пор занял прочное место в публикациях о Туве тезис о родстве Тувы с Алтаем и Монголией и об отличии её археологических комплексов от памятников Среднего Енисея.

Более 20 лет тому назад видные исследователи археологии и древней истории Тувы С.И. Вайнштейн и Л.Р. Кызласов независимо друг от друга выдвинули концепцию монокультурности археологических памятников Тувы скифского времени [Вайнштейн, 1958, с. 230-232; Кызласов, 1958б, с. 75-89; см. также: Кызласов, 1977б, с. 69-861. С.И. Вайнштейн называл эту единую культуру казылганской (понятие «казылганская культура» было введено им в 1956 г. [Вайнштейн, 1956, с. 40]), Л.Р. Кызласов — уюкской (первоначально, впрочем, Л.Р. Кызласов именовал выделенную им культуру не уюкской, а туранской — так она была названа в докладе Л.Р. Кызласова на секционном заседании Пленума ИИМК АН СССР в Ленинграде в апреле 1956 г.; см. также: [Л.Р. Кызласов. Отчет о работе Тувинского археологического отряда Киргизской комплексной экспедиции АН СССР в 1955 г. Архив ИА АН СССР, Москва, ф. 1, д. 1212]). Концепция монокультурности была поддержана Н.Л. Членовой и М.X. Маннай-оолом [Членова, 1961, с. 133-134; Членова, 1966, с. 51; Маннай-оол, 1970б]. Двойное наименование выделенной культуры уже тогда создало серьёзные неудобства. Дело, однако, было не только и не столько в этом — главным являлось то, что в одну культуру были объединены памятники, явно разнородные по конструкции, погребальному ритуалу, инвентарю и хронологии. К большей осторожности должно было побуждать исследователей и то, что раннескифское время в истории Тувы и Центральной Азии являлось, по существу, белым пятном — не было известно ни одного погребения, которое могло бы быть достоверно отнесено к этому периоду. О том, что памятники этого периода должны были быть в конце концов обнаружены, свидетельствовали единичные случайные находки, относящиеся к VII-VI вв. до н.э. и справедливо выделенные Л.Р. Кызласовым в особую группу. Неоправданным явилось только отнесение к VII-VI вв. до н.э кургана 22 с камерой-срубом у д. Успенское (раскопки С.А. Теплоухова, 1926 г.) на основании находки в нём единственного трёхпёрого бронзового наконечника стрелы с клиновидным черешком [Кызласов, 1958б, с. 75, табл. II, 31-32]. Памятник этот по аналогии с множеством идентичных погребений относится к V-III вв. до н.э. На неправомерность отнесения данного кургана к раннескифскому времени было указано уже в 60-е годы [Членова, 1961, с. 134-135; Полторацкая, 1966, с. 97].

Определения, которые должны быть ныне уточнены и пересмотрены, давались в своё время и автором этой книги. Так, мною были необоснованно отнесены к скифскому времени херексуры с оградами и выкладками, ведущими от углов оград к центральному сооружению, раскопанные в долине р. Каргы (Монгун-Тайга, могильник Мугур-Аксы II, курганы XXI, XXII) [Грач, 1960а, с. 70]. Вслед за С.И. Вайнштейном и Л.Р. Кызласовым я помещал в пределы V-III вв. до н.э. погребения в каменных ящиках [Грач, 1960б, с. 145], датировка которых в свете новейших данных определяется последними веками до н.э. (погребения улуг-хемской культуры, в ряде случаев стратиграфически перекрывающие погребения в камерах-срубах, относящиеся к саглынской культуре). Недостаточно подчёркнуто было мною локальное своеобразие саглынских памятников Тувы, хотя и входящих в одну историко-культурную зону с пазырыкским Алтаем, однако не являющихся частью пазырыкской археологической культуры (на это уже было обращено внимание критики; см.: [Членова, 1967а, с. 171]).

Без достоверно определённых погребальных комплексов раннескифского времени сколько-нибудь объективная и целостная характеристика этого исторического периода не была возможной. Между тем памятники эти долгое время обнаружить не удавалось, несмотря

(23/24)

на то, что начало исследованию курганов скифского времени было положено ещё в 1916 г. А.В. Адриановым, а интенсивные раскопки курганов с камерами-срубами начались во времена работ С.А. Теплоухова в 1926, 1927, 1929 гг. Большой приток новой информации по самым разным историческим эпохам не привёл к заполнению этой лакуны.

Отсутствие среди открытых памятников комплексов раннескифского времени даже породило заключение о малой заселённости Тувы в эту эпоху — до середины I тысячелетия до н.э. Автор такого заключения С.И. Вайнштейн указывал, кроме того, что причиной слабой изученности памятников является их малочисленность. В ту пору С.И. Вайнштейн относил период до V в. до н.э. к «доскифскому времени» [Вайнштейн, 1964, с. 25]. Этот пример еще раз показывает, что «отсутствие» памятников какого-либо периода в конкретной географической зоне не следует считать безусловным доказательством необитаемости или малой обитаемости этих территорий в древности.

Заполнение указанной лакуны началось только в начале 60-х годов, когда были открыты первые комплексы, получившие впоследствии название алды-бельских.

АЛДЫ-БЕЛЬСКАЯ КУЛЬТУРА   ^

В 1962 г. экспедиция ТНИИЯЛИ под руководством М.X. Маннай-оола раскопала в Каа-Хемском районе Тувы (дер. Зубовка) погребение с инвентарём раннескифского времени [Маннай-оол, 1964, с. 280], а мы обнаружили на правобережье Улуг-Хема (на Куйлуг-Хеме и Орта-Хеме) новый тип памятников — курганы, содержавшие комплексы неизвестной до тех пор археологической культуры. В 1964 г. ещё одно погребение раннескифского времени было раскопано М.X. Маннай-оолом возле южного склона возвышенности Пош-Даг [Маннай-оол, 1970, с. 16].

Анализ инвентаря двух погребений, раскопанных под руководством М.X. Маннай-оола, привел Н.Л. Членову к обоснованному выводу об отнесении обоих объектов к раннескифскому времени. Однако, сделав верные выводы по части хронологии, Н.Л. Членова пришла к заключению о принадлежности этих памятников к «казылганской» («уюкской») культуре и отметила некую преемственность между совершенно разнородными памятниками, одни из которых были отнесены ею к VII-VI вв. до н.э., а другие — к V-III вв. до н.э. [Членова, 1966, с. 47-53]. Между тем уже тогда было очевидно как раз обратное — несходство между открытыми М.X. Маннай-оолом комплексами раннескифского времени и более поздними памятниками, известными к тому времени в Туве.

Широкое, направленное и систематическое изучение могильников раннескифского времени, развернувшееся с началом работ Саяно-Тувинской экспедиции Института археологии АН СССР, привело к тому, что были обнаружены и раскопаны серии памятников на могильниках Алды-Бель I, Орта-Хем II и III, Темир-Суг II. По месту открытия первой представительной группы надёжно датирующихся комплексов неизвестная ранее культура раннескифского времени получила наименование алды-бельской [Грач, 1971, с. 96-97; Грач, 1975а, с. 249-258].

Долгое время не удавалось обнаружить непотревоженные комплексы, которые могли бы стать эталонными и дать наиболее полное-представление о конструкции сооружений, погребальном обряде и комплектности инвентаря. Поиски наконец увенчались успехом: удалось найти серию непотревоженных погребений алды-бельской культуры на могильниках Хем-чик-Бом III и V у места впадения р. Хемчик в Енисей и на могильниках Чинге I и II.

Аэровизуальные, а затем и аэрофотосъёмочные работы в сочетании с интенсивной наземной разведкой позволили установить, что курганы алды-бельской культуры имеются не только в районах Центральной Тувы, но и на труднодоступных участках Саянского каньона Енисея — алды-бельский могильник был открыт, например, в урочище Кулевуюк, расположенном на левобережье Енисея ниже Староверского порога.

Материал, которым мы располагаем к настоящему времени для характеристики среднего социального слоя носителей алды-бельской культуры, найден в результате исследования 14 могильников, где раскопано 36 курганов с общим количеством погребений 127 (табл. 1 — см. ниже).

Конструкция погребальных сооружений алды-бельской культуры характеризуется несколькими основными чертами.

1. В большом числе случаев курганы алды-бельской культуры располагаются парами — по два сооружения, вплотную примыкающих друг к другу (такая закономерность зафиксирована на могильниках Алды-Бель I, Чинге I, Хемчик-Бом III и V). Продольная ось каждого такого сдвоенного комплекса идёт по линии север-юг (нередко с отклонениями). Сдвоенные комплексы чаще располагаются особняком, составляя как бы отдельные могильники. В единичных случаях (например, на могильнике Куйлуг-Хем I) наземные соору-

(24/25)

жения алды-бельских курганов расположены по три, примыкая друг к другу.

2. Курганы сооружены из обломков горных пород и валунов; форма в плане округлая или подовальная, в большинстве случаев курган обрамлён крепидой из более крупных камней, нежели те, из которых сложено «тело» кургана.

3. Алды-бельские погребения, как правило, одиночные, совершались в каменных ящиках подпрямоугольной в плане формы, составленных из вертикально врытых плит (дно — грунтовое), перекрытых плитовым настилом в несколько «слоёв» с употреблением дополнительной «закупорки» погребения мелкими плитками. Отмечены случаи употребления деревянных распорок, применявшихся для того, чтобы стенки ящика не заваливались внутрь. Погребения совершались также в деревянных срубах подпрямоугольной в плане формы (не квадратных) с деревянным перекрытием, уложенным вдоль длинной оси сруба, и полом из плах; деревянные перекрытия в ряде случаев «усилены» уложенными поверх потолков каменными плитами; имеются погребения в колодах. Погребения в ящиках и срубах встречены в пределах общих комплексов.

4. Под наземным сооружением каждого алды-бельского кургана обнаружено от 1 до 7 и более отдельных погребений. Под центром кургана находится главное погребение в ящике из наиболее массивных по сравнению с остальными ящиками плит или в подпрямоугольном срубе. Дугой вокруг главного захоронения (по преимуществу к югу, западу и северу от него) располагаются другие погребения в каменных ящиках или в подпрямоугольных срубах, принадлежащие взрослым людям младших возрастных категорий, а также подросткам и детям (погребения детей иногда даже вынесены за пределы крепиды).

5. Положение погребённых — скорченное, обычно на левом (гораздо реже на правом) боку; погребённые в центральных захоронениях ориентированы головой на запад, остальные погребённые — на запад, северо-запад, север (преобладает западная ориентировка).

6. Характерной чертой погребального ритуала курганов алды-бельской культуры является помещение вблизи уровня древней поверхности, у края могильных ям центральных захоронений, уздечных наборов, включавших удила со стремечковидными окончаниями, обоймы, пряжки, нащёчные бляхи. В то же время сопроводительных конских захоронений ни в одном кургане встречено не было.

Основы датировки памятников раннескифского времени Саяно-Алтая и ряда других территорий Азиатского горно-степного пояса были заложены М.П. Грязновым в работе, посвященной памятникам майэмирского этапа [Грязнов, 1947, с. 9-17; см. также: Грязнов, 1950, с. 101. В частности, М.П. Грязнов сформулировал следующие признаки, отличающие памятники майэмирского периода от более поздних: 1) наличие бронзовых удил со стремечковидными окончаниями; 2) наличие зеркал с вертикальным бортиком; 3) отсутствие каких-либо предметов из железа.

Таблица 1.

Раскопки курганов алды-бельской культуры в Туве.

Находки, сделанные с той поры, как были выделены эти признаки, подтвердили их полную правомерность, и практически вся работа по хронологии древностей раннескифского времени азиатских степей строится ныне на основе трёх признаков М.П. Грязнова. Вместе с тем изучение комплексов алды-бельской культуры, особенно неграбленых, позволяет дополнить характеристику типичных для VII-VI вв. серий комплектного инвентаря следующими чертами.

1. Наличие в погребениях раннескифского времени помимо удил со стремечковидными окончаниями таких предметов конского убора, как характерные бронзовые уздечные обоймы, пряжки со шпеньками, на которых нанесены так называемые копытовидные знаки, нащёчные бляхи.

2. Наличие среди предметов вооружения кинжалов с почковидными гардами.

(25/26)

3. Частое наличие среди инвентаря оселков (по мнению М.П. Грязнова, это амулеты; см.: [Грязнов, 1961, с. 139-144]).

4. Частое наличие среди украшений изделий из бирюзы [1] и индийского сердолика. [2]

5. Частое наличие четырёхгранных шильев с шляпковидными навершиями.

6. Наличие среди произведений искусства изображений свернувшихся хищников, копытных животных в позе «на цыпочках», композиций в манере «загадочной картинки» (взаимовписывание фигур изображаемых животных — характерными произведениями этого рода являются высокохудожественные роговые гребни из могильника Хемчик-Бом III).

Необходимо указать, что этот перечень признаков не представляется окончательным и в будущем может быть дополнен и расширен.

Вопросы происхождения, типологии и датировки бронзовых удил скифского времени на территории Великого пояса степей были недавно вновь рассмотрены В.А. Грачом [Грач В.А., 1973, с. 34-36]. В ходе работы были учтены все предыдущие исследования и новейшие данные, в том числе имеющие принципиальное значение находки из Тувы и Монголии.

При наличии промежуточных форм в «предскифское» и скифское время представлены три главных типа удил: так называемые двукольчатые (с двумя кольцами на концах), однокольчатые (с одним кольцом на концах) и со стремечковидными окончаниями. Исследование показало справедливость гипотезы А.А. Иессена о происхождении стремечковидных удил от двукольчатых. В свете анализа новых данных стало очевидным, что дату распространения однокольчатых удил в азиатских степях следует удревнить (раньше нижним хронологическим рубежом их распространения считался V в. до н.э.). Предлагая удревнение, В.А. Грач основывается главным образом на аржанских и тасмолинских материалах, а также на факте обнаружения в Монголии экземпляра удил, одно звено которых имеет стремечковидное, а другое — однокольчатое окончание.

Новые находки позволили сделать вывод, что стремечковидные удила, получившие столь широкое распространение, ведут свое происхождение из восточных областей Великого пояса степей Евразии. Свидетельством тому являются находки в Туве (наиболее полные серии), а также на Алтае, в Монголии и на Среднем Енисее удил переходных форм (удила со стремечковидными окончаниями и дополнительным кольцом).

К раннескифскому времени относится курган Аржан — выдающийся по своему значению памятник, раскопанный М.П. Грязновым и М.X. Маннай-оолом в Турано-Уюкской котловине. Мы считаем Аржан царским курганом носителей алды-бельской культуры. Об этом свидетельствует совпадение ряда важных особенностей типа и элементов погребального ритуала.

1. Как в Аржане, так и в курганах лиц из среднего социального слоя носителей алды-бельской культуры обнаружены не коллективные погребения в одном срубе (одной колоде) или в одном каменном ящике, а, как правило, многоактные одиночные погребения.

2. Как в Аржане, так и в курганах людей из среднего социального слоя вокруг центрального захоронения наиболее значительного лица группируются остальные погребения. Общим принципом внутренней топографии является и то, что эти остальные погребения в большинстве располагаются к югу, западу и северу от центрального захоронения.

3. Как в Аржане, так и в погребениях представителей среднего социального слоя во всех случаях, когда это удалось зафиксировать, положение погребённых — на боку с подогнутыми ногами, ориентировка — головой на запад, северо-запад и север.

4. Как в Аржане, так и в курганах людей из среднего социального слоя присутствует непременный конструктивно-семантический элемент — крепида.

Будучи царским курганом, Аржан по конструкции и деталям обряда, конечно, имеет и отличия от погребений представителей среднего социального слоя алды-бельской культуры. Эти отличия закономерны и неизбежны: захоронение царя в Уюке должно было своими размерами и богатством превосходить захоронения семей алды-бельской дружинной знати примерно так же, как царские курганы

(26/27)

Пазырыкской долины, Бесшатыра, Чиликты, Чертомлык, Солоха, Толстая Могила и т.п. превосходили однокультурные им погребения людей, стоявших на более скромных ступенях социальной иерархии. Отличия Аржана от погребений среднего слоя алды-бельской культуры свидетельствуют не о принадлежности к разным археологическим культурам, а об интенсивных и далеко зашедших процессах социальной дифференциации общества.

Проблема хронологии алды-бельской культуры имеет исключительно важное значение, выходящее далеко за рамки археологии только Центральной Азии и смежных территорий Сибири.

Необходимо с полным вниманием отнестись к соображениям по поводу датировки царского кургана Аржан, которые выдвигаются в новейших публикациях авторами раскопок М.П. Грязновым и М.X. Маннай-оолом [Грязнов, Маннай-оол, 1974а, с. 204-206; Грязнов, 1975б, с. 9-12]. Эти авторы сочли необходимым пересмотреть первоначально предложенную дату, которая помещалась ими в пределы VII-VI вв. до н.э. и приводилась в первых опубликованных сообщениях о раскопках кургана Аржан, и углубили хронологию Аржана в пределы VIII в. [3] Основанием для пересмотра датировки Аржана явились исследования украинских археологов, выделивших в степях Причерноморья группу так называемых предскифских комплексов. Проблемы, связанные с изучением памятников «предскифского» периода, интенсивно разрабатывались, в частности, А.И. Тереножкиным и А.М. Лесковым [Тереножкин, 1965; Лесков, 1971, с. 75-91; Лесков, 1975а; Лесков 1975б].

М.П. Грязнов и М.X. Маннай-оол обоснованно обратили внимание на то, что некоторые предметы инвентаря царского кургана Аржан (отметим со своей стороны, что это ведущие предметы) имеют аналогии только в причерноморских «предскифских» памятниках и не встречают аналогий в других объектах.

Действительно, коленчато-изогнутые псалии, обнаруженные в конских захоронениях кургана Аржан, лишь в единственном известном случае имеют аналогию вне Причерноморья — псалии такого типа были найдены С.С. Сорокиным в могильнике Курту II на Алтае [Сорокин, 1966, с. 45, рис. 5, 1], причем автор раскопок усмотрел весьма близкие аналогии среди материалов из раскопок М.П. Грязнова на Верхней Оби [Грязнов, 1956а, табл. XIX, 15, табл. XXI, 23]. М.П. Грязнов и М.X. Маннай-оол отмечают, однако, что верхнеобские псалии большереченской культуры всё же отличны от аржанских пропорциями грибковидных наверший на верхних концах псалий. Предлагаемые М.П. Грязновым и М.X. Маннай-оолом в качестве аналогий псалии из Кобана, Черногоровки и Камышевахи [Иессен, 1939, рис. 19], Николаевки [Анфимов, 1971, рис. 21, Дереивки и Усатова [Лесков, 1971, табл. II, 18-20] отличаются от аржанских наличием грибковидной шляпки на обоих концах. Все другие псалии, найденные в комплексах VII-VI вв. в Казахстане, на Алтае и, наконец, в Туве, принадлежат к иным вариантам, и их сходство с аржанскими только в том, что все они трёхдырчатые.

Нельзя не согласиться с М.П. Грязновым и М, X. Маннай-оолом в том, что бронзовые удила со стремечковидными окончаниями и с дополнительным кольцом, как и втульчатые наконечники стрел с ромбическим пером и (в большом числе экземпляров) с жальцем у основания, встречаются как в погребениях скифского времени, так и в «предскифских» комплексах; эти наконечники встречаются и с наконечниками более архаических форм.

Найденные в Аржане округлые бляшки, сделанные из клыков кабана, аналогичны, с точки зрения авторов раскопок, только бляшкам из «предскифских» комплексов причерноморских степей (Весёлая Долина, Субботовское городище [Тереножкин, 1961, рис. 67], поселения белозерского этапа Широкое и Кирово [Лесков, 1971, табл. 2, 3, 7]). Наконец, антигоритовые, аргиллитовые и деревянные позолоченные трёхжелобчатые бляшки Аржана также имеют, по М.П. Грязнову и М.X. Маннай-оолу, аналогии в памятниках «предскифского времени» Причерноморья — такие бляшки найдены в Высокой Могиле [Бидзиля, Яковенко, 1973, с. 244; Бидзиля, Яковенко, 1974, рис. 5, 1] и Носачеве [Ковпаненко, 1966]. Правда, в Сибири эти бляшки представлены и в комплексах, датированных М.П. Грязновым VII-VI и V-IV вв. до н.э. (бассейны Оби и Енисея).

Важное значение для датировки Аржана имеет находка в каменном сооружении кургана (над камерой 34а) обломка оленного камня. Изображения, имеющиеся на этом обломке, представляют исключительный интерес: на камне изображены маралы и кабаны в характерной позе «на цыпочках», «пояс» с подвешенными к нему луком в саадаке, кинжалом с прямым перекрестием и кольцевым навершием, оселком. По мнению М.П. Грязнова и М.X. Маннай-оола, оленные камни, в том числе и открытый ими, являются памятниками

(27/28)

подосновы скифского звериного стиля и свидетельством зарождения саяно-алтайского варианта этого стиля в XII-IX вв. до н.э. [Грязнов, Маннай-оол, 1974, с. 194-195]. Для доказательства этого тезиса необходимо, в частности, ответить на вопрос, является ли аржанский фрагмент оленного камня синхронным кургану или относится ко времени до его сооружения. Авторы открытия указывают, что изображения кабанов на аржанском камне стилистически аналогичны изображению кабана на бляшке из аржанской камеры 26а. Это обстоятельство заставляет не исключать реальную возможность синхронности оленного камня и курганного комплекса.

Почти одновременно и независимо от М.П. Грязнова и М.X. Маннай-оола к разработке вопроса о тувинско-причерноморских параллелях обратились украинские исследователи. Э.В. Яковенко и В.И. Бидзиля подвергли анализу интереснейшие комплексы, открытые ими в кургане Высокая Могила на Запорожье (у с. Балки Васильевского р-на) [Бидзиля, Яковенко, 1973, с. 244-245; Бидзиля, Яковенко, 1974, с. 148-159]. Раскопки эти по времени совпали с началом исследования Аржана (1971 г.).

В кургане Высокая Могила, основное погребение в котором относится к эпохе бронзы, были открыты два впускных погребения воинов раннего железного века. Эти два погребения были совершены в одновенцовых срубах, состав инвентаря включает предметы вооружения, конскую упряжь, оселки, золотые украшения, лепную керамику; обнаружены остатки жертвенной мясной пищи. Авторы раскопок относят оба погребения к VIII-VII вв. до н.э. и связывают исследованные ими комплексы с памятниками группы Новочеркасского клада — Черногоровки, а также с такими памятниками, как Малая Цимбалка, Днепрорудный, Петрово-Свистуново.

Э.В. Яковенко и В.И. Бидзиля включают в число аналогичных находок из Высокой Могилы и Аржана железный и бронзовый кинжалы, роговые и каменные застёжки, комплекты бронзовых удил со стремечковидными окончаниями и роговыми трёхдырчатыми псалиями (нам кажется необходимым напомнить, однако, что в отличие от Высокой Могилы в Аржане не было железных вещей). Нельзя не признать обоснованным итоговое заключение Э.В. Яковенко и В.И. Бидзили: «Будущим исследователям этого вопроса придется либо доказать, что аржанские предметы вооружения и конская упряжь моложе своих причерноморских прототипов на 50-100 лет, либо, признав их одновременность, отнести бронзовую бляху со свернувшимся хищником к древнейшим образцам «звериного стиля» [Бидзиля, Яковенко, 1973, с. 245].

А.М. Лесков полагает, что Аржан не может быть датирован временем ранее VII в. до н.э., исходя при этом из того, что в инвентаре Аржана наряду с вещами, синхронными черногоровско-камышевахским (которые имели распространение и в первой половине VII в.), представлены и более поздние предметы, к которым А.М. Лесков относит стремечковидные удила с дополнительными отверстиями, стремечковидные удила с концами, выступающими за перекладину, псалии с круглыми отверстиями. Дата Аржана, по А.М. Лескову, — первая половина VII в. до н.э. [Лесков, 1975а, с. 63-64].

Важный и для далёких восточных территорий Великого пояса степей вопрос о начале собственно скифского времени в Северном Причерноморье до сих пор является дискуссионным. Б.Н. Граков относил начало скифского времени ко второй половине или концу VII в. до н.э. [Граков, 1948, с. 38]. Мнение Б.Н. Гракова разделили в своё время А.И. Тереножкин [Тереножкин, 1952, с. 94], Е.Ф. Покровская [Покровская, 1953, с. 36], А.И. Мелюкова [Мелюкова, 1958, с. 7].

А.А. Иессен, М.И. Артамонов, Г.И. Смирнова полагали возможным отнести начало скифского времени на территории Северного Причерноморья к VIII в. до н.э., т.е. к тому периоду, когда в ассирийских письменных источниках появляются упоминания о киммерийцах и, позднее, о скифах [Иессен, 1939, с. 109; Артамонов, 1955, с. 100-101; Артамонов, 1950, с. 42-43; Смирнова, 1954].

Реалистичная точка зрения на вопрос о возможности этнических отождествлении памятников «предскифского» времени была высказана в свое время А.А. Иессеном, который указал, что «существенной разницы в уровне культурного развития исторически известных киммерийцев и скифов этого раннего периода не было» и что «в создателях комплексов VIII-VII вв. до н.э., которые известны в степном Предкавказье и в степных районах Северного Причерноморья, мы можем видеть как предков скифов VI в. до н.э., так и киммерийцев» [Иессен, 1954, с. 130]. Е.И. Крупнов и А.И. Тереножкин считали памятники группы Новочеркасского клада киммерийскими [Крупнов, 1960, с. 126-127; Тереножкин, 1971, с. 20-22; Тереножкин, 1976].

Важное значение для разработки скифской проблемы в целом имеет взаимная хронология памятников раннескифского времени Тувы (Аржана и известных к настоящему времени погребений представителей среднего социального слоя носителей алды-бельской культуры)

(28/29)

и наиболее ранних известий об истории собственно скифов, зафиксированных в нарративных источниках.

Самое древнее упоминание о скифах находится в ассирийских источниках и датируется 70-ми годами VII в. до н.э. Оно относится к той поре, когда скифы в союзе с маннейцами и мидянами боролись с Ассирией, имея вождём Ишпакаи, который в этой войне и погиб, а наследовал ему Партатуа, значащийся царём Ишкуза (скифского царства). Партатуа (упоминаемый и Геродотом; см.: Геродот, I, 103) в ходе войны изменил прежним союзникам, перешёл на сторону ассирийцев и, как полагают, получил в жёны дочь Ассархадона (Редер, 1947, с. 264-265; Пиотровский, 1949, с. 121-131; Пиотровский, 1953, с. 147-149; Пиотровский, 1959, с. 232-256; Дьяконов, 1951, с. 339-340; Артамонов, 1974, с. 27-30]. Затем наступает лакуна в источниках, и вновь скифы упоминаются в связи с их господством в Азии. Период господства скифов в Азии, описанный Геродотом, начинается в 623/622 г. до н.э., а окончание этого периода падает на 595/594 г. до н.э. [Белявский, 1964, с. 93-94]. М.И. Артамонов удлиняет срок пребывания скифов в Передней Азии примерно на 10 лет, до 585 г. — года заключения мира между Мидией и Лидией и окончания войны за скифское наследство [Артамонов, 1972, с. 56-57; Артамонов, 1974, с. 33-34]. Как бы то ни было, возвращение скифов в степи Северного Причерноморья совершилось в пределах последней четверти VI в. до н.э.

Согласно концепции М.И. Артамонова, скифские культура и искусство сформировались во время пребывания скифов в Передней Азии, откуда они принесли новую культуру в степи Северного Причерноморья; датируется это соответственно 80-ми годами VI в. до н.э. [Артамонов, 1966, с. 13; Артамонов, 1974, с. 34-55].

В духе своей концепции о появлении скифской культуры в Северном Причерноморье в 80-е годы VI в. до н.э. М.И. Артамонов датировал курган Аржан временем не позже VI в. до н.э. При этом М.И. Артамонов сопоставил аржанскую пантеру с изображением свернувшегося хищника из Сибирской коллекции Петра I и с минусинскими бронзами, а аржанские удила — с тагискенскими [Артамонов, 1971, с. 84]. Подобное «омоложение» даты Аржана вызвало справедливые, с нашей точки зрения, возражения [Грязнов, Маннай-оол, 1975, с. 196-197].

Отметим, что М.И. Артамонов, связывая появление скифской культуры в Причерноморье с возвращением скифов из Передней Азии, омолаживал не только дату Аржана, но и даты памятников раннескифского времени Северного Причерноморья — известных комплексов Темир-Горы, Цукур-Лимана и Жаботина, отрицая возможность отнесения этих погребений к концу VII в. до н.э. [Артамонов, 1974, с. 50]. Между тем, даже если признать происхождение скифской культуры из Передней Азии, трассы продвижения культурных традиций могли пролегать не только в направлении Северного Причерноморья. Нельзя при этом не учитывать и фрагментарность данных о пребывании скифов в Передней Азии.

Итак, возвращение скифов в степи Северного Причерноморья совершилось в пределах первых двух десятилетий VI в. до н.э., сакское вторжение в Переднюю Азию — также в VI в. до н.э. К этому времени далеко на Востоке — в Центральной Азии уже существовали культурные памятники скифского времени — алды-бельские комплексы, нижняя хронологическая граница которых уходит в VII (а Аржан — и в VIII) в. до н.э. Все это ставит в повестку дня пересмотр самых кардинальных вопросов древней истории иранской скифо-сакско-юечжийской степной ойкумены. Вопрос о детализации датировки Аржана потребует времени: следует подождать окончательной обработки материала авторами раскопок и полной его публикации.

Принципиальное значение в связи с указанной проблемой имеет вопрос о датировке кургана-храма Улуг-Хорума и аналогичных ему, но меньших по размерам святилищ. Датировка этих комплексов может быть проведена путём анализа изображений на обнаруженных в них оленных камнях, — непременной принадлежности солнечных святилищ. Изображенные на этих стелах кинжалы и фигуры оленей с птицеобразной мордой датируются раннескифским временем. К раннескифскому времени относятся и изображения лошадей и горных баранов на внешних камнях наземного сооружения Улуг-Хорума. Храмы солнца в свете этих данных могут быть отнесены к раннескифскому времени.

Аржан — пока единственный раскопанный царский курган алды-бельской культуры. Напомним, однако, что в Уюкской долине (в районе пос. Уюк, т.е. в непосредственной близости от кургана Аржан) имеется 8 цепочек крупных «земляных» курганов, протянувшихся в общей сложности на 15 км. Каждая группа состоит из 4-13 курганов диаметром от 30 до 70 м и высотой от 1 до 8 м. Помимо этих памятников в Уюкской долине имеются 3 наиболее крупных кургана, расположенных отдельно (один из них — курган Аржан, два других — тоже крупные курганы диаметром

(29/30)

от 80 до 100 м, высотой до 1,5 м) [Грязнов, Маннай-оол, 1974а, с. 191].

Количество курганных сооружений высшей знати алды-бельцев свидетельствует о сравнительно длительном периоде существования этой культуры. Раскопки других царских курганов (а это, возможно, является делом не очень отдалённого будущего) должны будут открыть объекты иной, чем Аржан, в том числе и относительно более поздней в пределах раннескифского времени, хронологии. Иными словами, будущие исследования, вероятно, откроют и царские захоронения, синхронные погребениям среднего социального слоя носителей алды-бельской культуры, обнаруженным в Улуг-Хемском районе Тувы на могильниках Алды-Бель I, Куйлуг-Хем I, Орта-Хем II и III, Чинге I, Хемчик-Бом III и V.

Не следует забывать, что перечисленные только что алды-бельские могильники расположены на относительно компактной территории одного района. Поиски и раскопки этих памятников в других районах Тувы и Северо-Западной Монголии, а также в Саянском каньоне Енисея, как и продолжение поисков и раскопок в Центральной Туве, добавят, возможно, к серии раскопанных курганов VII- VI вв. до н.э. объекты, датирующиеся более ранним временем, чем уже известные, и соответственно синхронные кургану Аржан. [4]

САГЛЫНСКАЯ КУЛЬТУРА   ^

В V-III вв. до н.э. на территории Тувы и сопредельных с нею районов Монголии повсеместно распространяются разнящиеся от алды-бельских памятники саглынской культуры, получившей своё наименование по месту раскопок могильников в Саглынской долине Тувы [Грач, 1971, с. 96-98].

Памятники саглынской культуры обнаружены во всех горно-степных районах Тувы; их исследовали А.В. Адрианов, С.И. Вайнштейн, А.В. Виноградов, А.Д. Грач, A.М. Мандельштам, М.X. Маннай-оол, B.Т. Монгуш, Д.Г. Савинов, И.У. Самбу, C.А. Теплоухов, Ю.И. Трифонов. Погребальный обряд и конструкция погребальных памятников саглынской культуры резко отличаются от погребального обряда и конструкции курганов хронологически предшествующих им алды-бельских комплексов.

Главные и типичные черты конструкции курганов и погребального ритуала саглынской культуры таковы.

1. Каждый курганный комплекс, как правило, состоит из центрального наземного сооружения и внешней ограды. Есть и могильники с курганами без внешних оград (например, Мажалык-Ховузу I, II, III).

2. Центральные наземные сооружения — из камней и земли, имеют округлую в плане форму.

3. Внешние ограды сооружены из камней, форма оград в плане — подчетырёхугольная или круглая (подчетырёхугольные ограды в ряде случаев имеют угловые камни, несколько большие по размеру, нежели остальные камни ограды).

4. Погребения — коллективные, совершены в бревенчатых камерах-срубах; форма камер в плане подквадратная, ориентация камер — сторонами по странам света, чаще — на СЗ, СВ, ЮЗ, ЮВ. Глубины залегания камер в большинстве случаев значительны — от 2 до 4 м.

5. Расположение погребённых следующее: взрослые лежат в ряд, головами вплотную у северо-западных и западных стенок камер, под головами — уплощённые камни-подушки»; дети, как правило, погребены в ногах взрослых.

6. Обычное положение погребённых — на левом боку, с подогнутыми ногами, ориентировка — головами на северо-запад и запад.

7. Всего в двух случаях на «поликах» у края срубов встречены конские черепа с удилами и другими предметами конского убора. Сопроводительные погребения полных туш коней не обнаружены, однако конские черепа и некоторые другие части коня в срубах найдены. Имеются и сопроводительные подхоронения частей барана.

На некоторых могильниках встречены курганы саглынской культуры, попарно заключённые в пределы общей подчетырёхугольной ограды. Среди раскопанных памятников таких случаев всего два — могильник Саглы-Бажи II, курганы 3 и 4 (раскопки 1961 г.) и могильник Чинге II, курганы 9а и 96 (раскопки 1972 г.). В одном случае обнаружены и исследованы три курганных комплекса, заключённых в об-

(30/31)

Таблица 2

Раскопки курганов саглынской культуры в Туве. *

[ * Прим. к таблице: ] В таблице учтены только материалы, доступные для изучения.

щую ограду — могильник Даган-Тэли I, курганы 1-3 (раскопки 1975 г.).

Погребальным сооружениям саглынской культуры сопутствуют характерные культовые выкладки округлой в плане формы из круглых валунов или, реже, обломков горных пород. Число камней, составляющих кольцо, как правило, 8, между камнями равные интервалы. Восъмикаменные выкладки зафиксированы и в некотором отдалении от могильников (например, в Северо-Западной Туве, в бассейне оз. Кара-Холь) [Грач, 1960, рис. 12].

Примеры сочетания восьмикаменных выкладок с могильными комплексами даёт могильник Саглы-Бажи II. Выкладки 11 и 12, находящиеся в группе Б, сооружены в осевом соответствии с курганами 8 и 9, в непосредственной близости к западу от них. Другие примеры дает могильник Даган-Тэли I. С каждым из трех курганов группы А (объекты 1-3), заключённых в общую ограду, сочетается по одной кольцевой выкладке. Такая же выкладка сочетается и с курганом 4 (группа Б).

Восьмикаменные выкладки обнаружены и на соседнем с Тувой Алтае — там они чаще всего находятся вблизи курганов пазырыкской культуры. Уже В.В. Радловым была отмечена вероятность того, что эти памятники могли быть местами жертвоприношений [Радлов, 1902, с. 35]. Это предположение было поддержано А.В. Адриановым и М.П. Грязновым [Адрианов, 1916, с. 56-60; Грязнов, 1947, с. 11].

Под одним из камней восьмикаменной выкладки в Майэмирской степи на Алтае А.В. Адриановым в 1911 г. была обнаружена знаменитая группа предметов раннескифского времени [Адрианов, 1916, с. 56], убедительно датированная М.П. Грязновым [Грязнов, 1947, с. 10-13]. Автор находки интерпретировал этот инвентарь как клад. С.И. Руденко выдвинул по поводу происхождения этих вещей весьма правдоподобную версию, согласно которой они происходят из близлежащих разграбленных курганов и были спрятаны под камень граби-

(31/32)

телями [Руденко, 1960, с. 10-12]. Есть и другая попытка объяснения, связывающая найденные вещи с самим сооружением [Маннай-оол, 1970, с. 21-22]. Сопричастность восьмикаменных выкладок к курганам пазырыкско-саглынского времени заставляет датировать их всё же V-III вв. до н.э. Что же касается версии об их назначении как мест жертвоприношений, то нам она представляется правильной (существенно в связи с этим, что под одним из камней выкладки 12 группы Б могильника Саглы-Бажи II была найдена кость коровы).

Важное значение для вопросов относительной хронологии памятников алды-бельской и саглынской культур имеют раскопки кургана 1 могильника Чинге II. Этот курган, содержавший первоначально 8 погребений алды-бельской культуры, был нарушен в саглынское время двумя впускными коллективными захоронениями в камерах-срубах (могилы 4 и 6). При производстве этих захоронений были уничтожены главные погребения алды-бельского комплекса; наземное сооружение алды-бельского времени было во многих частях перемещено и сконцентрировано над впускными захоронениями (при этом была разобрана кладка каменного панциря и ряд участков крепиды). Отметим, что алды-бельский в первооснове курган 1 значительно отстоит к северу от цепочки саглынских курганов, 8 из которых раскопаны; большая их часть оказалась неграбленой, в то время как все алды-бельские погребения этого же могильника подверглись разграблению.

Памятники саглынской культуры подразделяются на два хронологических этапа: собственно саглынский (V-IV вв. до н.э.) и озен-ала-белигский (IV-III вв. до н.э.); этот последний хронологический этап в истории древних кочевников Тувы определён С. И. Вайнштейном, и мы сохраняем наименование, им данное [Вайнштейн, 1966, с. 173].

Оба этапа саглынской культуры обнаруживают стойкую генетическую преемственность, которая чётко видна и в конструкции погребальных сооружений, и в погребальном ритуале, и в основной комплектности сопроводительного инвентаря. В то же время озен-ала-белигские комплексы имеют существенно новые черты: часты случаи, когда число погребённых значительно увеличивается — до 14-16 человек; встречаются «двухслойные» коллективные погребения (могильник Саглы-Бажи IV, курган 1), когда на нижнем ряду погребённых залегает второй — верхний ряд, положение погребённых в котором не на левом, как обычно для саглынцев, а на правом боку. В озен-ала-белигских памятниках весьма часты нарушения строгой возрастной топографии размещения погребённых, характерной для собственно саглынского этапа. Нельзя не отметить, что частичный отход от «классических» канонов погребального ритуала характерен в конце скифского времени и для памятников тагарской культуры на Среднем Енисее — там, например, на сарагашенском этапе тоже резко увеличивается число погребённых в одной могиле.

Способ погребения носителей археологических культур скифского времени, открытых в Туве и на сопредельных территориях Центральной Азии, всегда характеризуется трупоположением. Можно с уверенностью утверждать, что кремация трупов совершенно не практиковалась у алды-бельцев, саглынцев и носителей культуры плиточных могил. Имеющиеся к настоящему времени археологические данные позволяют сделать вывод, что трупосожжение появилось в Центральной Азии только в гунно-сарматское время — появление этого способа погребения связывается в специальной литературе с миграцией гянгуней [Кызласов, 1958, с. 97].

Мы располагаем достаточными данными для того, чтобы утверждать, что камеры-срубы саглынцев — это близкие подобия реальных жилищ, но не сами реальные жилища, упрятанные под грунтовую толщу. Это доказывается тем, что камеры монтировались непосредственно в могильных ямах, о чём свидетельствуют обнаруженные под срубами отходы — стружки и обрубки, а также «колоколовидная», как правило, форма могильных ям (ямы были более узкими вверху и имели подбойные расширения в нижней части). Все до единой саглынские камеры срублены «с остатком», т.е. способом, который при строительстве реальных жилищ предотвращал промерзание вдоль брёвен. При раскопках в Саглы была зафиксирована и промазка пазов глиной — также один из способов утепления реальных жилищ.

Погребённых сопровождали в иной мир следующие основные комплекты предметов. [5]

Кинжалы. В подавляющем большинстве кинжалы бронзовые (лишь на озен-ала-белигском этапе появляются железные кинжалы). Господствующий тип — кинжалы-акинаки с крыловидными гардами и грибовидными навершиями (изредка встречаются волютовидные навершия), рукояти — каннелированные и

(32/33)

гладкие. Наряду с реальными боевыми кинжалами при погребённых найдены кинжалы вотивные.

Уникальный бронзовый кинжал найден в кургане 1 могильника Дужерлиг-Ховузу I. Перекрестье этого акинака имеет загнутые округлые концы, рукоять прорезная (совмещённые треугольники, разделённые продольной перегородкой), навершие кольцевидное, на клинке — нервюра.

Биметаллический кинжал (рукоять бронзовая прорезная, клинок железный) найден пока в одном экземпляре в кургане 13 могильника Саглы-Бажи II. Между тем у северных соседей саглынцев — тагарских племён — биметаллические кинжалы в конце скифского времени имели, судя по всему, широкое распространение, и известно немалое их число [Членова, 1967б, с. 22-30; Дэвлет, 1968, с. 28-37]. Н.Л. Членова считает железные вещи у тагарцев привозными, М.А. Дэвлет (на наш взгляд, с большим основанием) — местными.

Находки из неграбленых курганов свидетельствуют о том, что кинжалы носились с правой стороны и помещались в кожаные ножны, имевшие в ряде случаев деревянную основу.

Саглынские кинжалы-акинаки господствовавшего типа имеют ближайшие аналогии на Алтае [Сорокин, 1969, рис. 9, 7], в Минусинской котловине [Членова, 1967б, табл. 4, 1-4, табл. 5, 17, 18], в Восточном Казахстане [Черников, 1960, табл. XVIII, 8].

Чеканы. Распространённое в саглынское время боевое оружие — чеканы на собственно саглынском этапе изготовлялись только из бронзы; на озен-ала-белигском этапе появляются железные чеканы, полностью повторяющие форму и размеры бронзовых. Среди находок представлены как натуральные чеканы, так и вотивные. Подразделяются саглынские чеканы на два основных типа: 1) проушные и втульчатые чеканы с плоским обушком и круглым в сечении бойком, часто гранёным в ударной части; 2) двубойковые чеканы с круглыми (очень редко — гранёными) в сечении бойками. Оригинальный боевой топорик найден при раскопках у горы Пош-Даг — он имеет плоский обушок и плоскую, срезанную под углом на конце бойковую часть [Маннай-оол, 1970б, с. 49, рис. 8, 1]. Судя по находкам чеканов в неграбленых промерзших усыпальницах, длина рукоятей была стандартной и составляла около 70 см. Нижняя часть рукояти нередко укреплялась бронзовыми втоками.

Как показывают многочисленные находки в неграбленых курганах саглынской культуры, чеканы носились воинами у пояса, рукоятью вниз, боевая часть (собственно чекан) непосредственно при поясе. Судя по находкам в кургане 1 могильника Саглы-Бажи II, относящемся к алтайской пазырыкской культуре, воины-пазырыкцы носили чеканы в кожаных чехлах, в которые вставлялись и рукояти, и сами чеканы.

По сообщению Геродота, «боевые секиры», сделанные «из меди», были одним из основных видов оружия массагетов [Геродот, 1972, с. 79]. Боевые топоры, называвшиеся «сагарис», были у скифов в широком ходу как в боевых операциях, так и в ритуальных действах: сагарис фигурирует у Геродота при описании обряда клятвы — секира опускалась при этом в чашу с вином и кровью (Геродот, IV, 70), упоминается секира и в числе даров, упавших с неба и доставшихся Колаксаю, ставшему царём скифов (Геродот, IV, 5). Впрочем, боевые топоры скифов, обстоятельно исследованные А.И. Мелюковой [Мелюкова, 1964, с. 65-68, табл. XVI], как и топоры, изображённые на Персепольском рельефе [Herzfeld, 1947, с. 287] и на ахеменидском цилиндре-печати [Minns, 1913, с. 61, рис. 23], существенно отличны от чеканов саглынских воинов. Отличны от саглынских и господствующие формы чеканов тагарской культуры, которые к тому же неизмеримо легче.

Наиболее близкие аналогии саглынским чеканам дает соседний с Тувой и Монголией пазырыкский Алтай.

Наконечники стрел. В саглынских камерах-срубах найдено множество наконечников стрел: бронзовых, костяных и деревянных. Бронзовые наконечники стрел имеют следующие разновидности: трёхлопастные черешковые, трёхгранные черешковые, трёхгранные пирамидальные втульчатые, башневидные втульчатые с тремя жальцами. В неграбленых курганах обнаружены полные наборы в кожаных колчанах, куда стрелы помещались наконечниками вниз — к дну колчана. Древки стрел — деревянные, наконечники крепились на них сухожилиями, которые проклеивались.

Господствующий тип костяных наконечников стрел — трёхгранные черешковые (крепившиеся, как и бронзовые, на древках сухожилиями) и, реже, трёхгранные втульчатые. На костяных наконечниках встречены резные знаки, подобные тем, которые были зафиксированы на деревянных бляхах из алтайских находок [Полторацкая, 1962, с. 36-37].

Саглынские бронзовые и костяные наконечники стрел имеют широчайший круг аналогий на всем поясе степей Евразии.

Деревянные наконечники стрел (томары) имели округлую бойковую часть и предназначались для охоты на пушного зверя: поражая зверька, стрела должна была не попортить

(33/34)

шкурку (такое объяснение функции томаров подтверждается этнографическими параллелями с Алтая; см.: [Потапов, 1936, с. 62]). Ближайшие аналогии саглынских томаров находятся в сакских комплексах Памира [Бернштам, 1952, с. 301; Литвинский, 1972, с. 104-105, табл. 38].

Колчанные крюки и пряжки. Найдены вместе с колчанными наборами и ремнями. Крюки бронзовые, чаще всего комбинируются со специфическими бронзовыми же пряжками подчетырёхугольной формы.

Ножи. Подавляющее большинство ножей, найденных в погребениях саглынской культуры, — бронзовые пластинчатые с петлёй; находятся, как правило, при мужских захоронениях. На озен-ала-белигском этапе появляются железные ножи.

Оселки. Встречаются в саглынских курганах гораздо реже, чем в алды-бельских комплексах. Обнаружены всего в нескольких случаях: например, в могильнике Куйлуг-Хем I (курган 9) и в могильнике у горы Пош-Даг [Маннай-оол, 1970б, рис. 13]. Насколько можно судить по имеющимся экземплярам, форма их отлична от алды-бельских: оселки раннескифского времени все узкотелые, саглынские же либо более широкие, либо имеют подтрапециевидную форму.

Конский убор. Предметы конского снаряжения в целом не характерны для сопроводительного инвентаря абсолютного большинства курганов саглынской культуры. Однако в могильнике Туран I (курган 93, раскопки С.А. Теплоухова, 1927 г. [Полторацкая, 1966, с. 83, 96-97, рис. 3; Маннай-оол, 1970б, с. 63, 68, рис. 17-18]) вместе с сопроводительным погребением конских голов были найдены предметы, весьма подробно характеризующие саглынский конский убор:двое шарнирных бронзовых кольчатых удил, одни шарнирные железные кольчатые удила, при них S-видные двудырчатые бронзовые и железные псалии, железные кольца и бронзовые пронизки с четырьмя отверстиями и конусовидные костяные пронизки и пуговицы, роговые пряжки. В число предметов конского убора входил костяной предмет, напоминающий рукоятку нагайки, украшенный композицией в скифском зверином стиле. Найдены были и клыки кабана с отверстиями для подвешивания.

Рассмотрение предметов конского убора саглынской культуры показывает, что они относятся к числу вещей, широко распространённых в V-III вв. до н.э. на территориях расселения носителей самых разных археологических культур Великого пояса степей — это уже было справедливо отмечено В.Н. Полторацкой и М.X. Маннай-оолом. Особенно близким является сходство предметов конской сбруи саглынцев с конским убором пазырыкцев Алтая — все предметы конского снаряжения из могильника Туран I полностью аналогичны алтайским находкам.

Керамика. Господствующий тип глиняной бытовой посуды — сосуды с бомбовидным туловом, плоским дном и вертикально профилированным горлом. Сосуды эти часто украшались рельефным налепным и гравированным орнаментом (встречены зигзаговидные и волютовидные мотивы, валиковый и «верёвочный» орнамент), а иногда и рельефными изображениями животных (Улангомский могильник [Волков, Новгородова, 1973, с. 499; Цэвэндорж, 1973,  с. 27]). Обнаружены и сосуды с раскраской [Мандельштам, 1970, с. 183; Мандельштам, 1971, с. 217; Мандельштам, 1972, с. 281; Волков, Новгородова, 1974, с. 535; Волков, Новгородова, 1975, с. 557; Грач, 1978а, с. 220-221; Грач, 1978б]. Среди прочей саглынской керамики представлены круглодонные и плоскодонные сосуды с одной или двумя ручками, а также плоскодонные сосуды со слегка скруглёнными стенками, расширяющимися кверху и снабжёнными заплечиками. Можно констатировать, что керамика саглынцев весьма своеобразна и резко отлична как от тагарской,  так и от пазырыкской.

Деревянная посуда. Деревянные сосуды саглынской культуры сделаны в большинстве из корня берёзы. Основная серия деревянной посуды получена из промёрзших погребальных камер могильников Саглынской долины. Сосуды эти (как домашнего употребления, так и в основном походного назначения) подразделяются на четыре основные категории: круглодонные с ручкой, кубкообразные с ручкой, мисочки, блюда. Ближайшие аналогии деревянной посуде древних саглынцев обнаружены в курганах скифского времени могильника Уландрык на Горном Алтае [Кубарев, 1972, табл. IV].

Бронзовые котелки. Такие котелки бомбовидной формы с круглыми ручками были найдены в саглынских курганах Тувы, в том числе один из них — М.X. Маннай-оолом в кургане 7 могильника Ховужук [Маннай-оол, 1970,  с. 42, рис. 5]. Подобный же бронзовый котелок, снабжённый, однако, поддоном, был найден во Втором Пазырыкском кургане и убедительно-интерпретирован С.И. Руденко как курильница [Руденко, 1952, с. 243-244, рис. 145]. Большинство аналогий этим предметам находится далеко за пределами Тувы и Алтая: в частности, такие бронзовые котелки были найдены при раскопках сакских погребений на Памире (могильник Аличур II, курган 3; могильник Харгуш II, курганы 3, 5) [Литвинский, 1972, с. 44-49, фото 14, 15, табл. 11-12,

(34/35)

13-15]. Памирские котелки сакского времени, датируемые V-III вв. до н.э., являются прототипами бронзового котелка из Северо-Западной Индии [Stein, 1944, с. 15-16, рис. 111а]. Котелки сходной формы найдены в Минусинской котловине [Членова, 1967б, табл. 16, 2], в Кемеровской области [Мартынов, Мартынова, Кулемзин, 1971, рис. 12], в Казахстане [Спасская, 1956, табл. 1, 23; Спасская, 1958, с. 181] и в степном Заволжье [Смирнов, 1964, с. 134-136, рис. 70Б, 10, 11]. По произведенной К.Ф. Смирновым классификации металлической посуды этого региона последние находки относятся к VI типу и датируются V в. до н.э.

Деревянный прибор для добывания огня трением. Обнаружен в кургане 9 могильника Саглы-Бажи II. Ко времени находки явился древнейшим из известных в Центральной Азии [Грач, 1966в, с. 28-32]. Впоследствии в кургане Аржан был найден ещё более древний деревянный прибор для добывания огня [Грязнов, Маннай-оол, 1974а, с. 197].

Зеркала. Бронзовые дисковые зеркала найдены как в мужских, так и в женских захоронениях. Господствующая форма зеркал — с боковой петельчатой дужкой (как показали находки из промёрзших курганов, зеркала носились у пояса в кожаных мешочках и подвешивались за дужку ремешком). Среди находок имеются зеркала с художественно оформленными дужками — мотив борьбы двух кошачьих хищников (Саглы-Бажи II); дужка в виде двух головок горных баранов (Туран IV) и сайгаков (Даган-Тэли I); дужка зеркала из могильника Мажалык-Ховузу I оформлена в виде головы бородатого мужчины. На оборотной стороне зеркал встречаются рельефные и линеарные изображения (Мажалык-Ховузу I, Саглы-Бажи VI). Другие варианты зеркал — с ручкой, имеющей два отверстия, с центровой полукруглой дужкой, с центровой дужкой на четырёх шпеньках, медальоновидные. Изредка встречены зеркала с бортиком и центровой дужкой — реликтовые образцы раннескифского времени (могильники Кюзленги I, Кок-эль).

Костяные пуговицы, застёжки и обоймы. Являлись частым элементом одежды саглынцев. Обоймы нередко покрыты ювелирно исполненными высокохудожественными изображениями в стиле «загадочной картинки» (Туран I, Даган-Тэли I).

Бронзовые украшения одежды. Представлены крестовидными бляхами с окончаниями округлой формы; бляхами, изображающими счетверённые головки грифов (Саглы-Бажи II, Казылган); бляхами со спиральным орнаментом; бляхами, изображавшими горного барана, свернувшегося в кольцо (Дужерлиг-Ховузу I).

Бронзовые ворворки. Сделаны в форме усечённого конуса, в большинстве случаев найдены с остатками кожаных ремней внутри полости.

Бронзовые пряжки. Имеют округлый приёмник и подчетырёхугольную рамку, иногда оформлены в скифском зверином стиле (изображения горных баранов или хищника с разверзтой пастью). На озен-ала-белигском этапе часто встречаются пряжки с неподвижными язычками.

Поясные роговые бляхи. Подобные бляхи являются одной из наиболее часто встречаемых в саглынских погребениях принадлежностей поясного набора; носились на середине пояса. Форма их различна — подчетырёхугольная, подтрапециевидная, округлая. Некоторые из блях покрыты высокохудожественной резьбой (Саглы-Бажи II, Даган-Тэли I).

Против существующего объяснения этих предметов как поясных блях недавно выступила Э.А. Новгородова. Рассмотрев три пластины из Улангомского могильника, она интерпретировала их как предметы защитного вооружения [Новгородова, 1975, с. 223-228], аргументируя это тем, что пластины тонкие, имеют слишком много отверстий и на их тыльной необработанной стороне обнаружены остатки кожаных креплений. «Тот факт, — пишет Э.А. Новгородова, — что подобные находки единичны, показывает, что в Центральной Азии в середине I тыс. до н.э. пластинчатый доспех не был широко распространён» [Новгородова, 1975, с. 225]. Находки из непотревоженных погребений могильников Саглы-Бажи II, Даган-Тэли I, где пластины этого типа были найдены каждый раз в одном экземпляре на поясах погребённых, не позволяют принять гипотезу Э.А. Новгородовой.

Поясные бронзовые бляхи. Носились на середине пояса, на животе, попарно (Дужерлиг-Ховузу I, курган 1) и одиночно (Саглы-Бажи I, курган 3; Даган-Тэли I, курган 3). Изображают кошачьего хищника с головой горного козла в зубах или сцену борьбы двух кошачьих хищников. Судя по датировке неграбленых комплексов, в которых эти вещи обнаружены, они были распространены на всем протяжении саглынской культуры.

Шилья. В подавляющем большинстве — бронзовые, трёхгранные, со шляпковидным навершием.

Кожаные несессеры. Найдены при поясе погребённых, в них часто носились одновременно зеркало, нож и шило.

Золотые кокарды. Форма круглая, имеются отверстия для нашивания, отштампованы изображения голов хищных птиц — триквестры (Саглы-Бажи II, курган 3; Дужерлиг-Ховузу I,

(35/36)

курган 2). Судя по датировке неграбленых комплексов, в составе которых они были обнаружены, имели распространение на всём протяжении саглынской культуры.

Золотые нашивные бляшки. Сделаны из тонкого золотого листа, всегда имеют отверстия для нашивания на одежду. Изготавливались путём набивания золотой фольги на шаблон, затем лист подрезался по необходимой форме. Бляшки эти имеют много разновидностей: одни изображают орлов с распростёртыми крыльями и повернутой в сторону головой (Туран IV, Урбюн III), другие — идущих кошачьих хищников (Куйлуг-Хем I, Урбюн III, Алды-Ишкин), третьи — головки антилоп (Туран IV); имеются бляшки листовидной, цветковидной и подтреугольной формы (могильники Уюкской и Улуг-Хемской котловин).

Шпильки. Изготовлялись из бронзы, на озен-ала-белигском этапе — из железа. Обложены золотом. В могильнике Уюк I встречена шпилька с навершием в виде головы хищной птицы, в могильнике Туран IV — шпилька с навершием в виде фигурки горного козла. Предметы эти — женского обихода.

Золотые пекторали. Такие пекторали, имевшие форму полумесяца и снабженные двумя отверстиями, встречены в двух случаях (могильник Куйлуг-Хем I, курган 5 и могильник Хемчик-Бом IV, курган 1).

Гривны. Изготовлялись из бронзы и серебра. Как свидетельствуют находки из непотревоженных погребений (Дужерлиг-Ховузу I, курган 2), гривны носились взрослыми воинами. Концы гривен соединялись тонкими кожаными ремешками.

Серьги. Изготовлялись из золота, бронзы и серебра. Бронзовые и серебряные серьги — простые, золотые — весьма тонкой работы, с длинными цепочками и различных форм концевыми подвесками.

Охотничьи амулеты. Представлены наборами просверленных клыков диких животных, убитых на охоте, — кабана, антилопы-кабарги, марала, медведя, волка, а также копытовидными костяными подвесками, имеющими отверстия для продевания тонкого ремешка или нитки. Носились на груди мужчинами.

Антропоморфные амулеты. Такие амулеты, изготовленные из кости, носились женщинами и изображали великую богиню — матерь всего сущего (подробно см. в гл. VII).

Раковины каури. Встречены как натуральные раковины, так и их гипсовые и костяные имитации. Каури (иначе называется фарфоровка или ужовка) относится к морским брюхоногим моллюскам семейства ципрей (Monetaria moneta и, частично, Mannalus). Зоны обитания — тропические части Индийского и Тихого океанов; добывались главным образом у Мальдивских островов. Во многих районах мира (у древних и почти современных народов Азии, Африки и Океании, в древности — в Европе) каури служили раковинными деньгами и украшениями, а также амулетами.

Бусы. Представлены в абсолютном большинстве в женских захоронениях. В наборах имеются бусы аргиллитовые, агальматолитовые, очень редко бирюзовые и сердоликовые, имеются также бусы западного происхождения — пастовые глазчатые.

Сопроводительный инвентарь, охарактеризованный выше, позволяет надёжно датировать памятники саглынской культуры V-III вв. до н.э. Вместе с тем в некоторых курганах саглынской культуры были обнаружены предметы сопроводительного инвентаря, датирующиеся сами по себе более ранним временем, чем V-III вв. до н.э.

Одна из относительно ранних групп инвентаря была обнаружена в едином комплексе С.И. Вайнштейном при раскопках кургана 48 могильника Кок-эль [Вайнштейн, 1966а, с. 160-164, рис. 16-18, табл. VII-X, 2, 3, 5, 7, 8]: кинжал с перекрестием промежуточного варианта от почковидного к крыловидному, зеркало с высоким бортиком и центровой дужкой, оселок; остальные вещи этого комплекса — чекан, ножи, шилья, наконечник стрелы, бронзовое украшение в виде головы козерога, золотые нашивные украшения, — по нашему мнению, могут датироваться и более поздним временем, чем перечисленные вначале вещи VII-VI вв. до н.э. (к тому же среди инвентаря имеется железная булавка, обложенная золотом).

Зеркало с бортиком и центровой дужкой было найдено при раскопках кургана 1 с коллективной камерой-срубом могильника Кюзленги I в Саглынской долине. Однако эта находка не даёт оснований для понижения даты комплекса, так как предмет явно был в употреблении очень долгое время, а остальной инвентарь укладывается в пределы V-IV вв. до н.э. (среди инвентаря найдена и железная бусина с золотой инкрустацией).

Нам уже приходилось указывать, что при выделении историко-археологических зон, занятых этническими группами — племенами и союзами племен, оставившими конкретные археологические культуры скифского времени, важное значение имеет наличие в каждой такой зоне «царских» курганов, сочетающихся с курганами, которые были оставлены другими социальными категориями населения. Примерами такого сочетания в общем синхронных и в целом монокультурных групп являются алтайский пазырык, тувинский алды-бель, казахстанский

(36/37)

бесшатыр. Еще не найдены «царские» курганы казахстанской тасмолы, не раскопаны и сколько-нибудь представительные погребения среднего слоя в Восточном Казахстане, которые можно было бы сопоставить с Чиликтинскими «царскими» курганами.

Неизвестны пока и «царские» курганы саглынской культуры в Туве. Имеются ли они, и если имеются, то где находятся? Маршрутные исследования позволяют полагать, что на территориях Центральной Тувы, в Бай-Тайге и бассейне Кара-Холя, в Западном Овюре таких курганов нет (крупномасштабные курганные сооружения, принадлежность которых к саглынской культуре не исключена, обнаружены только в долине Хендерге). [6] Перспективным районом поисков этих курганов являются сопредельные с Тувой территории Северо-Западной Монголии (как будет показано ниже, теперь можно считать доказанным, что зона распространения памятников саглынской культуры охватывала и эту территорию).

На территории Завханского аймака МНР, в местности Воргоин-гол (Нумрэг-сомон), К.В. Вяткиной был обнаружен огромный каменный курган, имеющий, по-видимому, подовальную форму (размеры его, указываемые К.В. Вяткиной, — высота 3 м, «окружность» 150 м) и внешнее кольцо [Вяткина, 1959, с. 97, рис. 5].

Крупное курганное сооружение было осмотрено нами в Убса-Нурском аймаке Северо-Западной Монголии на южном берегу оз. Урюк-Нур при визуальном обследовании памятников, расположенных по маршруту Хандагайты — перевал Улан-Даба — Монгун-Тайга. Памятник этот представляет собой херексур с подквадратным ограждением, размеры центрального сооружения по основным осям — 18,6 и 21,9 м, высота от дневной поверхности около 2 м, размеры ограждения 31х25 м, ориентация ограждения сторонами на СЗ, СВ, ЮЗ, ЮВ. К херексуру примыкает сложная система кольцевых выкладок с юго-восточной стороны ограждения — здесь выкладки образуют четыре ряда. В 50 м к северо-востоку от этого херексура находится херексур меньших размеров с кольцевым ограждением (диаметр центрального сооружения 15 м, диаметр ограждения 29 м). Курган, ограждение и выкладки сложены из крупных обломков горных пород.

Решить вопрос о принадлежности этих памятников представителям высшего социального слоя носителей саглынской культуры и об их культовом значении можно, разумеется, только после раскопок. В то же время приведенные факты документируют наличие крупномасштабных курганных сооружений на территориях, непосредственно прилегающих к Туве. Исследования этих и подобных комплексов представляются делом настоятельной необходимости.

В свое время нам уже приходилось обращать внимание на то, что ареал памятников саглынского типа охватывает и территории Северо-Западной Монголии; одновременно было отмечено, что в 1957, 1958, 1961 гг. нам довелось видеть курганы этого типа на территории Убса-Нурского аймака, и было высказано убеждение в перспективности их исследования [Грач, 1968 г. с. 18]. Первые раскопки этих памятников, проведенные в 1972-1974 гг. советско-монгольской историко-культурной экспедицией (руководитель В.В. Волков) в связи со строительными работами в окрестностях г. Улангома (долина р. Хархира-Гол к юго-западу от оз. Убса-Нур), принесли результаты первостепенного научного значения [Волков, Новгородова, 1973, с. 498-499; Волков, Новгородова, 1974, с. 535-536; Волков, Новгородова, 1975, с. 557-558; Цэвэндорж, 1973, с. 26-27]. Советские и монгольские археологи открыли здесь коллективные погребения в камерах-срубах, среди которых имеются комплексы, относящиеся к озен-ала-белигскому этапу саглынской культуры, и погребения улуг-хемской культуры в каменных ящиках.

Помимо обычных для саглынских погребений комплектов сопроводительного инвентаря обнаружен глиняный сосуд типичной для саглынских курганов формы, но с уникальными изображениями — налепными фигурами двух горных козлов и марала с «древовидными» рогами. Находка этих изображений исключительно важна еще и потому, что датирует скифским временем «пласты» наскальных изображений, хронологическое определение которых до этой находки не представлялось возможным.

В итоге поисков последних лет было установлено, что памятники саглынской культуры имеются и на территории Алтая. Среди 10 курганов, раскопанных Д.Г. Савиновым в 1973 г. на могильнике Узунтал II, восемь были пазырыкского типа (коллективные захоронения в подквадратных и подчетырёхугольных камерах, положение погребённых — скорченное, на левом боку, ориентировка — головой на СВ, сопроводительные погребения коней на приступке), и 2 содержали типичные саглынские комплексы [Савинов, 1974, с. 220-221; Савинов, 1975, с. 49-50]. На могильнике Узунтал II, как и в Туве, это коллективные захоронения в подквадратном срубе, ориентирован-

(37/38)

ном сторонами на СЗ, СB, ЮЗ, ЮВ. Положение погребённых в срубах — скорченное, на левом боку, ориентировка — головами на СЗ, в головах камни — «подушки», в камеры ведут подхоронительные ходы.

Значение открытия, сделанного Д.Г. Савиновым, тем более велико, что им раскопана серия неграбленых комплексов.

Пристального внимания заслуживает и факт, документирующий проникновение пазырыкцев Алтая на территорию Тувы. В пределах могильника Саглы-Бажи II обнаружен и раскопан пока единственный в Туве комплекс пазырыкской культуры (курган 1). Погребальный обряд этого комплекса отличен от саглынского и представляет алтайский вариант погребений скифского времени в Туве: погребение в камере-срубе, ориентация камеры — сторонами по странам света, положение погребённых — с подогнутыми ногами, на правом боку, ориентировка — головами на восток, наличествует сопроводительное захоронение коней в убранстве.

Вопрос о взаимоотношении пазырыкских памятников алтайского типа и саглынских памятников центральноазиатского — тувинского типа представляется весьма важным. В будущем предстоит выяснить, было ли это дружественное взаимопроникновение несомненно родственных групп или это было проникновение иного рода.

Сопоставив алды-бельские памятники с более поздними саглынскими, легко заметить их резкое различие — как по конструкции и определяющим чертам погребального обряда, так и по комплектности сопроводительного инвентаря.

Итак, раннескифское время в Туве завершилось сменой археологических культур, и это явление заслуживает самого пристального внимания. Смена археологических культур свидетельствует об изменениях в этнической картине, о вытеснении алды-бельцев саглынцами — новыми хозяевами территорий в центре Азиатского материка. Однако если «вертикальное» развитие алды-бельской культуры в Туве было прервано, то «горизонтальные» отношения алды-бельцев с культурами, расположенными по соседству и далеко к западу и юго-западу от Тувы, позволяют проследить разительное сходство. Это сходство выявляется главным образом при сопоставлении комплектов инвентаря алды-бельских курганов с алтайским майэмиром и с памятниками тасмолинской культуры Казахстана. В то же время нельзя не отметить, что конструкция и погребальный ритуал курганов тасмолинской культуры отличны от алды-беля.

Саглынская культура просуществовала вплоть до рубежа гунно-сарматского времени, наступившего во второй половине III в. до н.э. Гунно-сарматское время стало эпохой крупных этнических перемен: в Туве распространяются памятники улуг-хемской культуры, в целом ряде случаев стратиграфически перекрывающие саглынские комплексы [Грач, 1971, с. 99-100], и памятники собственно хунну [Грач, 1971, с. 100-102; Мандельштам, 19756, с. 4-5], а позднее — и памятники кок-эльского типа.

[1] Раскопки памятников скифского времени, произведённые в разных районах азиатских степей, показывают, что в VII-VI вв. до н.э. бирюза была в числе излюбленных полудрагоценных камней. По-видимому, уже в скифское время бирюзовые изделия наделялись различными благодетельными свойствами. В более поздние времена многие народы Востока приписывали бирюзе качества самого сильного оберега [Пругер, 1971, с.118-119; Семёнов, 1912, с.298].

[2] Сердолик является разновидностью халцедона — полупрозрачного просвечивающего минерала. В древности сердолику во многих регионах Евразии приписывались чудодейственные свойства. В своей работе об «археологическом» сердолике В.И. Марковин пишет: «Сердолик, камень живого, охристого, приятного тона, не мог ли он считаться в эпоху бронзы близким солнцу; оберегать живое от смерти, болезней, даровать счастье и покой, т.е. исполнять те же функции, какими наделяло его древнее население Востока, средневековые жители кавказских гор и европейских городов?» [Марковин, 1965, с. 274; ср.: Ферсман, 1922].

[3] Попытка определения дендрохронологии Аржана была сделана Е.И. Захариевой [Захариева, 1974; Захариева, 1976].

[4] Уже после того как эта книга была полностью подготовлена к печати, А.В. Виноградов раскопал в долине р. Усту-Ишкин алды-бельский комплекс, несомненно синхронный Аржану (исследования проводились во время полевого сезона 1976 г. на могильнике Усть-Хадынныг I, курган 4). Датировка кургана, содержавшего 5 погребений в подчетырёхугольных срубах (в том числе одно неограбленное), устанавливается по находкам чекана, наконечников стрел – втульчатых (листовидного, башневидного), трёхлопастных с расщепленной втулкой и с усечённым черешком, а также деревянных томаров; найден также уникальный пояс с наборными бронзовыми бляхами с изображениями горных козлов и хищных птиц и костяное навершие в виде лошадиной гловы [Виноградов, 1977]. В 1977 г. раскопки алды-бельских комплексов на Усть-Хадынныге были продолжены [Виноградов, 1978]. Таким образом, заполнение имевшейся лакуны началось, и суждение о месте Аржана в пределах памятников алды-бельской культуры получило подтверждение.

[5] После работы, проделанной С.А. Теплоуховым и Г.П. Сосновским, классификацией инвентаря скифского времени Тувы занимались Л.Р. Кызласов [Кызласов, 1958б, с. 75-79, табл. II], С.И. Вайнштейн [Вайнштейн, 1958, табл. IV], Н.Л. Членова [Членова, 1961, с. 133-155], В.И. Полторацкая [Полторацкая, 1966, с. 92-100], М.Х. Маннай-оол [Маннай-оол, 1970б, с. 46-76], обобщившие материал, известный ко времени написания их исследований.

[6] Наше старое предположение о том, что Улуг-Хорум в долине Саглы содержит царское захоронение скифского времени [Грач, 1967 г., с.231], не подтвердилось. Саглынский Улуг-Хорум – это курган-храм солнца, под которым могильной ямы не оказалось.

наверх