Ю.М. ДесятчиковКатафрактарий на надгробии Афения.// СА. 1972. №4. С. 68-77.
В январе 1892 г. в Керчи на северном склоне горы Митридат была найдена стела Афения, сына Мены (рис. 1). [1] Спустя 17 лет она была опубликована в корпусе южнорусских надгробий, [2] а позднее неоднократно воспроизводилась в работах по истории Северного Причерноморья в античную эпоху. [3] Однако, на наш взгляд, эта стела не нашла ещё должной оценки и недостаточно использована в качестве весьма ценного источника для изучения процесса сарматизации Боспорского царства. Несмотря на существующее описание стелы, [4] не уделено ещё должного внимания общей реконструкции стелы и не сделано попытки восстановить верхний ярус рельефного изображения, дошедшего до нас в обломках. Стела (рис. 2) была, видимо, увенчана декоративным анфемием [5] в виде пышной рельефной пальметты и волют. На основании сохранившихся описаний фрагментов верхнего яруса [6] надгробия, соответствующих изображению сцены заупокойной трапезы на ряде других надгробий, [7] можно следующим образом восстановить утраченный рельеф. В центре верхнего рельефного поля стелы на ложе, фигурное изголовье которого было украшено головой льва, [8] возлежал бородатый мужчина, задрапированный в плащ и держащий в правой руке сосуд для вина. Перед мужчиной находился столик с сосудами и жертвенными лепёшками. У ног мужчины сидела женщина в кресле, возможно, рядом с ней стояла девочка-служанка с туалетным сосудом. [9] Таким образом, здесь была представлена картина обожествления умершего принесением ему жертвы, которую он сам принимает. [10]
В центре среднего поля был изображён всадник, сидящий на коне, повёрнутом влево от зрителя; всадник одет в обычный боспорский костюм I-II вв. н.э. (кафтан, штаны, сапоги, плащ), на левом боку у него горит. Сзади главного персонажа изображён другой конник, видимо оруженосец. Его фигура скрыта за краем рельефного поля. Перед лошадью — мальчик, подносящий всаднику сосуд с вином.
Аналогичная композиция повторена на нижнем рельефном поле стелы (сохранилось намного лучше предыдущего), но с зеркальным расположением фигур, т.е. лошади всадников обращены вправо от зрителя и соот-
ветственно мальчик-слуга, подносящий центральному всаднику сосуд с вином, стоит справа.
Под нижним рельефом расположена четырёхстрочная надпись, выполненная по линейке: «Афений, сын Мены, жена Арета, сыновья Феофил и Мений, прощайте!»
Следовательно, перед нами многоярусное надгробие, поставленное умершим членам боспорского семейства. [11] Поэтому вполне естественно предположить, что в верхнем рельефном поле были изображены Афений, возлежащий на ложе, и его жена Арета, сидящая в кресле; в среднем и нижнем рельефных ярусах представлены сыновья Афения — Феофил и Мений.
Величина и трёхъярусность рельефных изображении свидетельствуют о высоком социальном положении всей семьи. Несомненно, что мастер, выполнявший эту работу, должен был считаться со вкусом заказчика. Это и нашло отражение не только в пышности и монументальности, но и в целом ряде тонко подмеченных и зафиксированных на стеле этнографических деталей, дающих представление о проникновении элементов сарматского военного быта в жизнь боспорской знати первых, веков нашей эры. Судя по этим данным, можно предположить, что лица, имена которых начертаны на надгробии, принадлежали к привилегированным слоям эллинизированной варварской племенной аристократии, в значительной степени пополнившей состав господствующего класса Боспора в первые два века нашей эры.
Существуют различные точки зрения на время изготовления этого надгробия. Г. Кизерицкий датировал его концом I в. н.э. [12] В.В. Латышев отмечал,что надпись на стеле «относится к римским временам, но не особенно поздним». [13] Стела по характеру письма датируется авторами Корпуса боспорских надписей суммарно — I в. [14] В этой связи необходимо обратить внима- ние на то, что на Боспоре многоярусные надгробные рельефы появляются с начала I в.; [15] с этого же времени получает распространение изображение полуфигур всадников-оруженосцев [16] и сцен так называемой «загробной трапезы». [17] Помимо того отметим, что с начала I в. боспорские надгробия после длительного перерыва вновь начинают украшаться анфемиями. [18]
Для уточнения даты изготовления стелы Афения большое значение имеют стилистические особенности её рельефов. Стела Афения вместе с рядом других надгробий Боспора [19] ознаменовала собой новое направление в стиле боспорских надгробных рельефов; это новое направление отразило варварское (в данном случае сарматское) понимание искусства; в нём появилось стремление к плоскостности, фронтальности, к показу деталей одежды, вооружения, линеарности. Эти тенденции и элементы, проявившиеся в боспорской пластике особенно широко на грани нашего летосчисления, несомненно связаны с проникновением на Боспор сарматских этнических элементов. Но эти новые требования выполняются на основе старых, греческих скульптурных традиций (архитектоничность, объёмность изображения, строгая пропорциональность фигур, выполненных в довольно высоком рельефе). Синтез новых и старых навыков и вкусов позволил на Боспоре создать свой собственный неповторимый художественный стиль. Окончательное формирование этого нового «переходного» направления в боспорском надгробном рельефе происходит, по-видимому, где-то на грани I в. до н.э. — I в. н.э. Все эти противоречивые тенденции и элементы как нельзя лучше отразились в исполнении стелы Афения, которую поэтому и следует отнести к первой половине I в. н.э., такая датировка соответствует, по мнению А.И. Болтуновой, её палеографическим особенностям.
Первая половина I в. н.э. — время активного процесса сарматизации Боспорского царства. Этот процесс проявляется в интенсивном проникновении на Боспор сарматского населения, активного слияния их культуры, обычаев, верований и хозяйственного уклада, [20] что в значительной степени подтверждается археологическим материалом. [21] Реалистическое изображение умерших боспорцев в образе всадников (один из самых колоритных сюжетов боспорских рельефных надгробий) является также отражением сарматизации Боспора, поскольку этот сюжет навеян видом реальных всадников. Отсюда исключительная жизненность и убедительность рельефных изображений, несмотря на некоторую условность и стилизацию ряда изображений боспорского конного воина.
Благодаря тому что боспорские скульпторы, создавая памятник умершему, отражали реалии повседневной жизни, они донесли до нас внешний облик боспоритов, типы их вооружения, воинского снаряжения и т.п., а это позволяет нам сделать заключение о тесных взаимоотношениях Боспора с сарматским миром.
При рассмотрении надгробия Афения, сына Мены, под таким углом зрения обращают на себя внимание прежде всего изображения луков. Эти луки различны. У верхнего всадника лук так называемого скифского типа, широко распространённого в Северном Причерноморье в скифское время и известный нам по изображениям на многих памятниках. [22] Такие луки имеют двойные выгибы, т.е. сигмовидную форму. Размеры их обычно невелики и составляют 0,6-0,8 м; такой же длины достигали стрелы. [23] В натянутом состоянии эти луки помещались в горит, состоящий из двух-трёх карманов; в одном кармане находился лук, в двух других — стрелы. [24] Такой горит с луком боспорцы I в. носили с левой стороны за спиной, прикрепляя к нему длинный меч сарматского типа. [25] У нижнего всадника лук другого типа, он подвешен в спущенном состоянии с правой стороны вместе с двумя длинными цилиндрическими футлярами для стрел. [26] Подобные луки и колчаны неизвестны нам ранее времени, к которому относится стела Афения. Для Боспора это новое явление, но эти луки и колчаны прочно вошли в паноплию боспорцев, о чём говорит изображение их на ряде других надгробий. [27] С.П. Толстов считает подобную форму лука хорезмийским типом стрелкового вооружения, [28] с чем вряд ли можно согласиться. Скорее всего перед нами сложносоставной лук так называемого гуннского типа, возникший, несомненно, на основе скифского и широко распространённый в степях Евразии в сарматское время. [29] «Гуннские» луки были довольно больших размеров (длина их в среднем варьировала от 1,2 до 1,6 м) и имели костяные накладки для усиления рефлекторных свойств. В Средней Азии этот тип лука окончательно сформировался в I в. до н.э. — I в. н.э. [30] К этому времени относятся находки костяных накладок от подобного лука в сарматских могильниках Поволжья и Украины. [31] Не касаясь вопроса о времени появления и распространения на Боспоре типа «гуннских» луков, следует отметить, что стела Афения фиксирует существование на Боспоре в первой половине I в. н.э. двух разновидностей лука — скифского и так называемого гуннского.
Распространение на Боспоре в первой половине I в. (видимо, с появлением сарматов) такого рода лука с колчаном, носимого с правой стороны, следует, вероятно, связать с усовершенствованием тяжёлого оборонительного доспеха и появлением в евразийских степях катафрактариев. Против закованной в броню конницы лук и стрелы старого типа были бессильны, это и вызвало в свою очередь применение массивных стрел с крупными наконечниками для пробивания панциря и соответственно усиление рефлекторных свойств лука за счёт увеличения его длины и применения костяных накладок. [32]
Это положение подтверждается стелой Афения. Так, в левом углу нижнего поля надгробия изображена фигура всадника, поставленного на постамент. [33] Корпус лошади, на которой сидит всадник, покрыт панцирной попоной с крупными продолговатыми четырёхугольными пластинками, расположенными в пять рядов друг над другом (рис. 3). Видеть здесь длинный пластинчатый доспех, который «прикрывает правое бедро катафрактария и часть его ноги ниже колена», [34] при всём желании очень трудно. Пластинчатая катафракта явно принадлежит не всаднику, а его лошади. При этом, чтобы акцентировать внимание зрителя на этой важной детали комплекса вооружения катафрактария, скульптор не показывает ног всадника, подобно тому как на стеле Юлия Патия, сына Деметрий (рис. 4), [35] мастер также не изображает ног всадника, поместив согласно композиции на переднем плане заводную (вторую) осёдланную лошадь, зафиксировав тем самым распространение среди боспоритов сарматского обычая менять сопутных коней. [36]
На наш взгляд, на стеле Афения изображён конь, покрытый не сковывающей движения пластинчатой попоной — катафрактой, сделанной, по-видимому, из кожи или металла. [37] Такой конь предназначался для
тяжеловооружённого всадника. На всаднике заметна сильно стилизованная панцирная рубашка, доходящая до локтей и плотно прикрывающая горло (панцирный ворот), [38] на голове — шлем конической формы. Корпус всадника развёрнут, в руках он держит длинное копьё, нижний колец которого выходит за край рельефного поля стелы. Следовательно здесь изображён тяжеловооружённый всадник-катафрактарий. [39]
Лапидарный [40] и нумизматический [41] материал, а также роспись стен некоторых боспорских склепов, [42] где были, по-видимому, погребены катафрактарии, позволяет констатировать увеличение роли тяжеловооружённой конницы в войске Боспора римского времени. Но при этом необходимо отметить: ни на одном из памятников изобразительного искусства Боспора сарматского периода нет панцирного покрытия лошади — важного аксессуара вооружения катафрактария. [43] Возникает вполне естественный вопрос: имело ли вообще распространение подобное конское защитное вооружение на Боспоре? И этот вопрос разрешает стела Афения, на которой изображено панцирное покрытие лошади всадника. Такие всадники составляли, видимо, основную ударную силу боевого строя боспорских катафрактариев I в. [44]
В этой связи особый интерес представляет сцена битвы двух конных отрядов, изображённая на правой части стены склепа, открытого А. Ашиком в 1841 г. [45] Отмечая, что общая композиция боя зарисована художником Стефанским правильно, М.И. Ростовцев всё же указал, что «несомненной фальсификацией является женская посадка и доходящий до конца ног панцирь-кафтан двух сражающихся рыцарей», а причиной такого искажения, по его мнению, явилось «обычное изображение у сидящих на лошадях всадников левой ноги, выдвинутой вперёд, а правой — по ту сторону лошади, отброшенной несколько назад». [46] Но такое объяснение не даёт ответа на вопрос: почему художник из всей группы всадников изобразил неправильно только двоих? Несмотря на некоторые неточности, мы не можем не доверять рисунку Стефанского в его основе. Необходимо обратить внимание на следующие детали: во-первых, оба всадника, сидящие «по-женски», держат копья двумя руками и атакуют противника на сарматский манер, повернув корпус влево, [47] а противники держат копья наперевес в правой руке; во-вторых, у упомянутых двух всадников панцирь доходит до локтей и состоит из длинных, продолговатых, четырёхугольных пластин, [48] в отличие от других тяжеловооружённых всадников, имеющих чешуйчатые катафракты; у всадников левой группы (противники боспорцев?) чешуйчатые панцири видны под кафтанами. И, наконец, в-третьих, длинные пластинчатые панцири всадников, сидящих «по-женски», касаясь их щиколоток, в то же время доходят до брюха боевых коней. Конечно, эти отмеченные детали сами по себе ещё недостаточны для решительных утверждений, но сопоставление их с элементами вооружения катафрактария на стеле Афения делает весьма вероятным предположение, что здесь были изображены всадники-катафрактарии, лошади которых имели панцирный пластинчатый доспех. [49] Несомненно, что подобный конь, покрытый панцирной защитой и несущий на себе бронированного всадника, должен обладать целым рядом физических данных: прежде всего силой и выносливостью и вместе с тем крупным ростом и быстротой. Этим требованиям в то время соответствовала лошадь среднеазиатской породы, которая в древности пользовалась широкой известностью, очень высоко ценилась и, естественно, могла принадлежать только местной (в частности, северопричерноморской) аристократии — основному ядру катафрактариев. [50]
Остеологический материал с территории Северного Причерноморья свидетельствует, что отдельные представители этой породы лошадей здесь были. [51] По мнению гиппологов, крупный и рослый конь среднеазиатской породы представлен на росписи склепа №9, открытого в Неаполе Скифском. [52] Основываясь на этом, можно предположить, что кони среднеазиатского происхождения были распространены на Боспоре. Рассматривая внимательно изображения коней на стеле Афения и особенно на стеле Юлия Патия [53] и сопоставляя их с другими аналогичными изображениями на надгробиях, [54] нетрудно заметить, что эти лошади по своим верховым качествам и экстерьеру заметно выделяются из массы боспорских лошадей. Они высокого роста, имеют небольшую породистую голову, изящно изогнутую тонкую шею, удлинённое поджарое туловище с прямыми ногами, круп у них мало скошен и образует со спиной почти прямую линию. Другими словами, эти лошади имеют склад, типичный для среднеазиатской породы коня, прямым потомком которого являются лошади современной ахалтекинской породы. [55] Таким образом, анализ изображения коней на стелах Афения и Юлия Патия приводит нас к выводу, что здесь представлены лошади среднеазиатской породы. Представителей этой породы можно, на наш взгляд, видеть и на других памятниках боспорского изобразительного искусства. Так, в живописи склепа Анфистерия [56] представлены два всадника (один из них с заводными конями), сидящие на высоких, поджарых лошадях ахалтекинского типа. На крупных и статных конях восседают боспорские цари Савромат I, Котис II и Рескупорид II, изображённые на монетах. [57]
Возникает вопрос: каким путём попадали в Северное Причерноморье эти высокопородные и быстроаллюрные лошади? Вероятнее всего, они появились здесь вместе с сарматскими племенами, которые в первые века новой эры контролировали торговый путь в Среднюю Азию, а иногда даже совершали дерзкие набеги в Мидию — одну из основных областей разведения лошадей этой породы. [58]
Рослые боевые кони, имеющие массивные сёдла, [59] несомненно рассчитаны на тяжеловооружённого всадника и неразрывно связаны со всем комплексом вооружения катафрактария. На связь новой породы боевого коня с вооружением катафрактария и одновременно с сарматами определенно указывает и боспорская ономастика. Так, имя боспорского царя Аспург ( Ασπουργος) переводится как «мощноконный»; Аспандан (Ασπανδανος) — «стальноконный». [60]
Таким образом, изучение надгробия Афения даёт нам новые данные для понимания ряда сторон истории культуры Боспора I в. н.э. и прежде всего военного дела. Сопоставление этого памятника с другими источниками приводит к выводу о больших изменениях в жизни Боспора под влиянием нового сарматского населения и его культуры. В частности, можно констатировать наличие в боспорском войске не только тяжеловооружённых всадников, но и впервые точно указать пример применения панциря для покрытия боевых коней, двух видов луков, а также введения новой породы лошадей. Вместе с тем необходимо отметить тот факт, что катафрактарий на бронированном коне, представленный на стеле Афения, является пока самым ранним из всех известных нам изображений этих конных воинов на памятниках изобразительного искусства древнего мира. [61]
Ya.M. Déssiatchikov UN CATAFRACTÈRE REPRÉSENTÉ SUR LA STÈLE D’AFÉNIOS. Résumé
L’analyse de la pierre tombale d’Afénios, fils de Mena, fournit de nouvelles données pour la compréhension de certains aspects de l’histoire de la culture du Bosphore aux premiers siècles de notre ère et, en premier lieu, de son art militaire. La confrontation de ce monument à d’autres sources historiques permet de conclure que dans la vie du royaume de Bosphore eurent lieu de grands changements dûs à l’affluence d’une nouvelle population sarmate et à sa culture. On peut constates notamment l’apparition dans les troupes du Bosphore non seulement des cavaliers lourdement armés mais aussi citer, pour la premier fois et avec précision, l’exemple de l’emploi des cuirasses pour protéger des chevaux de guerre, des deux types l’arc (celui de Huns et celui de Scythes) ainsi que de l’introduction d’une nouvelle race de chevaux (d’origine de l’Asie Centrale), ce qui était intimenent lié à tout l’ensemble de l’armement des catafractères. La représentation d’un de ces combattants sur la stèle d’Afénios est jusqu’à présent la plus anciennes de toutes celles que l’auteur connaît sur les monuments artistiques de l’Antiquité.
[1] Стела служила крышкой гробницы и была разбита при её разграблении. Рядом было найдено около 20 осколков, принадлежащих верхнему, третьему рельефному полю надгробия. По мнению К.Е. Думберга, высота всего надгробия с недостающим акротерием и отбитым низом была не менее 2,85 м (В.В. Латышев. Греческие и латинские надписи, найденные в Южной России в 1892-1894 гг., MAP, 17, СПб., 1895, стр. 32).[2] К-W №650, tabl. XLIV.[3] История СССР. Первобытнообщинный строй и древнейшие государства. М., 1956, стр. 502; Г.П. Iванова. Образ вершника в боспорському надгробному рельєфі. АП, XI, Київ, 1962, стор. 171, рис. 1.[4] В.В. Латышев. Ук.соч., стр. 32; КБН, М.-Л., 1965, стр. 231, 323, №332.[5] Сохранились фрагменты стелы с дырами для крепления пальметообразного украшения.[6] По описанию Г. Кизерицкого (К-W, S. 117), взятому из отчёта К.Е. Думберга, только 10 фрагментов из 20 имели рельефное изображение: 7 фрагментов с изображением головы бородатого мужчины и ложа, изголовье которого было украшено львиной головой с гривой, один обломок с изображением ноги мальчика, другой — часть стола, на котором стояли сосуды, и, наконец, фрагмент левого края рельефного поля с плечами сидящей женщины.[7] К-W, tabl. L-LIV.[8] К-W, №704, 718, tabl. LII; №724, tabl. LIII; №693, tabl. L.[9] К-W, №696, 703, 713, tabl. LI и др.[10] Ю. Кулаковский. Две керченские катакомбы с фресками. MAP, 19, СПб., 1896, стр. 54-59; ср.: В.П. Mетакса. Идеализация земной жизни на древнегрече-(68/69) ских надгробных барельефах. «Вестник археологии и истории», XIV, СПб., 1902, стр. 24.[11] Хотя постановка семейных надгробий не была в обычае у боспоритов, всё же отдельные случаи имеют место: см. К-W, №652, tabl. XLIV, где в образе всадников представлены три сына Христа: Паспон, Василиск и Эрот (см. также К-W, №417, 422, tabl. XXIX и др.).[12] К-W., S. 117.[13] В.В. Латышев. Ук.соч., стр. 32.[14] КБН, стр. 232.[15] К-W: №624, tabl. XLIII; №640, tabl. XLIV; №688, tabl. XLIX и др.[16] К-W: №618, 619, tabl. XLIII; №622, tabl. XLIII; №634, tabl. XLIV.[17] K-W: №691, tabl. 41; №693, tabl. L; №722, tabl. XIII и др.[18] H. Mobius. Die Ornamente der Griechischen Grabstelen Klassischer und nachklassischer Zeit. Berlin — Wilmesdorf, 1929, S. 70-73.[19] K-W: №215, tabl. XV; №337, tabl. XXVII; №412, tabl. XXIX и др.[20] В.Д. Блаватский. Процесс исторического развития античных государств Северного Причерноморья. Сб.: «Проблемы истории Северного Причерноморья в античную эпоху». М., 1959, стр. 33.[21] М.И. Ростовцев. Скифия и Боспор. Л., 1925, стр. 243-244. В грунтовом некрополе Пантикапея уже со II в. до н.э. появляются черты, родственные сарматским погребениям Нижнего Поволжья. См.: Г.А. Цветаева. Грунтовой некрополь Пантикапея. МИА, 19, 1953, стр. 73, 74.[22] Е. Minns. Scythians and Greeks. Cambridge, 1913, fig. 90, 93; А.И. Зограф. Античные монеты. МИА, 16, 1951, табл. XXXII, 15-17.[23] К.Ф. Смирнов. Вооружение савроматов. МИА, 101, 1961, стр. 32.[24] К-W: №559, tabl. XXXIX; №640, tabl. XLIV.[25] К-W: №599, tabl. XLI; №619, tabl. XLIII; №640, tabl. XLV.[26] Рядом с колчаном, под седлом, свисает на двух шнурах закруглённый предмет. Видимо, мастер изобразил здесь типичную кочевническую флягу, имевшую широкое распространение в евразийских степях в гунно-сарматское время. См., например, В.Ф. Гайдукевич. Могильник близ Ширин-сая в Узбекистане. СА, XVI, 1952, стр. 342, рис. 11.[27] K-W: №574, tabl. XXXIX; №626, tabl. XLIII; №627, tabl. XLII и др.[28] С.П. Толстов. Древний Хорезм. М, 1948, стр. 220.[29] А.М. Хазанов. Сложные луки евразийских степей и Ирана в скифо-сарматскую эпоху. Сб.: «Материальная культура народов Средней Азии и Казахстана». М., 1966, стр. 33, 34.[30] Б.А. Литвинский полагает, что именно «через гуннов в III-II вв. до н.э. юэчжам, а затем усуням и другим среднеазиатским народам стал известен сибирский лук с костяными накладками». Б.А. Литвинский. Сложносоставной лук в древней Средней Азии. СА, 1966, 4, стр. 68.[31] А.М. Xазанов. Ук.соч., стр. 37, 38.[32] Там же, стр. 41; ношение подобного лука вместе с колчаном на правом боку необходимо связывать, по нашему мнению, с увеличением длины стрел, которые удобнее вынимать из колчана за наконечник.[33] Видимо, здесь была изображена статуя героизированного предка.[34] КБН, стр. 232.[35] К-W, №575, tabl. XLI. По всей вероятности, стела Юлия Патия вышла из одной и той же мастерской, что и стела Афения. Так как стела Афения не сохранилась, трудно сказать что-либо о фактуре материала, из которого она сделана, хотя некоторые косвенные данные (мелкие детали, высокий рельеф, тонкая моделировка, анфемий) указывают на то, что стела Афения была сделана из мягкого мелкозернистого мраморовидного известняка, как и стела Юлия Патия, хранящаяся в ГИМе. В пользу нашего предположения говорят размеры стел (ширина и толщина стелы Афения — 0,82 и 0,24 м. Юлия Патия соответственно 0,83 и 0,23 м; это свидетельствует, что для изготовления надгробий применялись одинаковые известняковые заготовки), стиль рельефного изображения всадника, палеографические особенности и уже отмеченный общий композиционный приём.[36] Amm. Marcellin, XVII, 12, 3.[37] Тацит, описывая разгром роксоланских катафрактариев в римской провинции Мезии, отмечает, что сарматские панцири изготовлялись «из железных пластин или очень твёрдой кожи» (Тасit. Hist, I, 72). Вполне естественно предположить, что аналогичным образом изготовлялись боспорские катафракты.[38] Эта деталь защитного вооружения тяжеловооружённого воина хорошо прослеживается на халчаянской скульптуре. См.: Г.А. Пугаченкова. О панцирном вооружении парфянского и бактрийского воинства. ВДИ, 1966, 2, стр. 40, рис. 11.[39] Под катафрактариями, мы, вслед за Е. Сальо и В. Тарном, понимаем снабжённых панцирями всадников (Е. Saglio. Catathraktarii, DAGR, II, стр. 966-967), строй которых впервые, очевидно, возник у кочевых или полукочевых народов Средней Азии (W.W. Tarn. The Hellenistic Military and Naval Developments. Cambridge, 1933, p. 72) как реакция на тяжёлую линейную конницу и пехоту эллинистических государств, а позднее Рима. Основным оружием катафрактария вместе с длинным рубящим мечом была пика. Применение конской катафракты, исходя из особенностей боевого построения, не обязательно (ср. Г.А. Пугаченкова. Ук.соч., стр. 30, 31).[40] Тяжеловооружённых всадников можно видеть на ряде других надгробий (К-W, №594, 618, 619, tabl. XLIII и др.), и особенно на стеле Юлия Патия (рис. 4), где представлен катафрактарий в безрукавном доспехе с панцирным воротом и в коническом шлеме, а также на уже ставшем для Боспора классическим изображении катафрактария — на рельефе Трифона, сына Андромеда (Т.Н. Книпович. Танаис, М.-Л., 1949. стр. 87. рис. 41).[41] Боспорские цари (Савромат I, Савромат II, Котис II и др.) часто изображены на монетах в виде тяжеловооружённых всадников. М.И. Ростовцев. Представление о монархической власти в Скифии и на Боспоре. ИАК, 49, табл. IV, 4, 6, 7, 9.[42] М.И. Ростовцев. Античная декоративная живопись на юге России. Пг., 1916, табл. LXXIV, LXIV, рис. 1; табл. LXXXVIII, рис. 2 и др.[43] Археологически панцирное покрытие лошадей боспорских катафрактариев пока не зафиксировано, что, вероятно, объясняется погребальным обрядом боспорцев, хотя оно обнаружено на пограничной с Боспором варварской территории, например в сарматском погр. у ст. Ярославской (ОАК, 1896, стр. 57), в кургане у ст. Елизаветинской (П. Леонтьев. Археологические разыскания на месте древнего Танаиса и в его окрестностях. «Пропилеи», IV, М., 1854, стр. 516). Конская кольчуга найдена Н.В. Анфимовым в погр. 13 Краснодарского могильника в виде «сплошной, спёкшейся массы около костяка лошади». Н.В. Анфимов. Меотский могильник на окраине Краснодара. Сб.: «Наш край». Краснодар, 1964, стр. 164.[44] Ю.М. Десятчиков. Появление катафрактариев на Боспоре. Сб. докладов на IX и X Всесоюзных археологических студенческих конференциях. М., 1968, стр. 44-51.[45] М.И. Ростовцев. Ук.соч., табл. XXXII, рис. 2.[46] Там же, стр. 352.[47] Такая посадка способствовала более устойчивому положению всадника в седле во время его столкновения с противником. В.Д. Блаватский. О
|
