А.М. Беленицкий
Находка железного ключа в Пянджикенте.
Во время раскопок здания на шахристане древнего Пянджикента в 1947 г. внутри одного из помещений, у входа в него, был найден железный ключ к дверному замку (рис. 23). Обнаружение специального углубления в стене, где помещался косяк дверной коробки, подтвердило предположение, что дверь закрывалась запором, задвижка которого приводилась в движение посредством найденного ключа. Как полагает В.Л. Воронина, замок действовал по типу запоров, которые и до сих пор бытуют в селениях Горного Таджикистана. [1]
Рис. 23. Ключ, найденный при раскопках здания на шахристане Пянджикента в 1947 г.
По форме своей ключ представляет стержень длиной 12.5 см, согнутый на 8 см под прямым углом. На загнутом конце перпендикулярно к плоскости стержня отходит бородка ключа в виде трёх зубцов высотой 1.5 см. Толщина стержня 1.5-2 см.
Представляя определенный интерес в качестве предмета материальной культуры, до настоящего времени в археологии Средней Азии неизвестного, ключ приобретает специальный интерес из-за близкого сходства с одним из предметов, изображённых на бия-найманском оссуарии, опубликованном Б.Н. Кастальским. На это сходство сразу же при находке ключа указали А.Ю. Якубовский и А.И. Тереножкин. Предмет на оссуарии, о котором идёт речь, находится в левой руке крайней справа женской фигуры (рис. 24). Б.Н. Кастальский предложил в качестве предположения считать этот, по его словам, «странный» предмет ключом к дверному запору. Такое определение было им сделано на основании сравнения с аналогичными ключами, бытовавшими в деревнях отдалённой от места находки оссуариев Нижегородской губ. [2] Сравнение оссуарного изображения с пянджикентским ключом исключает всякое сомнение. Правда, при более
(100/101)
Рис. 24. Фрагмент стенки бия-найманского оссуария.
близком сличении интересующих нас предметов обнаруживаются и некоторые отличия. Так, ключ, изображённый на оссуарии, имеет всего два зубца, в то время как пянджикентский ключ — три. Помимо того, зубцы у первого отогнуты книзу. У пянджикентского ключа, как указывалось, зубцы имеют направление, перпендикулярное к плоскости стержня. Однако эти отличия не могут считаться столь существенными, чтобы видеть в сравниваемых предметах вещи различного назначения. Указанные отличия говорят лишь о разновидностях ключа. Необходимо учесть и трудность изображения на плоскости такого типа предметов.
Таким образом, предмет на бия-найманском оссуарии мы с полной уверенностью можем считать именно ключом от дверей или ворот.
Руководствуясь этим определением, я в данной заметке хочу попытаться истолковать, прежде всего, символическое значение этого ключа, а также, по возможности, и фигуры, держащей его.
В сравнительно обширной литературе, посвящённой оссуариям, только А. Калмыков и А.Я. Борисов дают объяснение вашему ключу. Первый из этих авторов, считая, вслед за Б.Н. Кастальским, предмет наш ключом, полагает, что в другой руке у фигуры находится урна (оссуарий). В целом же, говоря его словами, «фигура, держащая гроб и ключ, и должна была запереть его в последнем убежище». [3] Борисов опровергает толкование предмета в правой руке фигуры в качестве гроба; на основании сравнений с другими памятниками изобразительного искусства он предлагает считать предмет этот сосудом для жидкости. Относительно ключа он пишет: «Странного вида вещь в левой руке женщины, напоминающий, по словам Б.Н. Кастальского, деревянный ключ, является, быть может, какой-либо деталью оросительных сооружений». [4] В целом, Борисов на основании указанных эмблем видит в фигуре олицетворение водной стихии. [5] Ни пер-
(101/102)
вое, ни второе объяснение мы не можем принять. Толкование Калмыкова явно слишком упрощено. При этом отнюдь не доказано, что в правой руке фигуры находится действительно урна.
Гораздо более серьёзно обоснованным является толкование этого предмета Борисовым. В своей очень интересной статье он рассматривает эту фигуру в общей композиции, представленной на оссуарии. Борисов полагает, что фигуры на стенке оссуария олицетворяют собой четыре стихии. Не имея возможности в этой заметке разобрать вопрос полностью, я хочу лишь отметить, что вся композиция является реконструкцией Кастальского. И полной уверенности в том, что существовал оссуарий, на котором были представлены в данном сочетании все четыре фигуры, мы не имеем. Известны сочетания из этих фигур и в другом порядке. Не исключена возможность, что на оссуарии мы имеем отражение других представлений. Что касается конкретно ключа, то мне кажется, что он ни деталью оросительного сооружения, ни эмблемой водной стихии служить не может.
Как бы то ни было, взяв ключ в качестве исходной эмблемы, мы в состоянии дать удовлетворительное объяснение и всей фигуре. В религиозной иконографии ключ в качестве эмблемы известен. Здесь прежде всего на память приходят ключи апостола Петра в символике католического христианства, где они служат эмблемой врат небесного царства. Как ни далёкой, на первый взгляд, может показаться эта эмблема от нашего памятника, тем не менее она ведёт нас по правильному пути.
На почве древней Италии с этим атрибутом в указанном значении мы встречаемся и на более ранних памятниках. Так, скульптурные изображения божества Януса также имеют в качестве эмблемы ключи, символизирующие его функции как стража у ворот. С ключом мы встречаемся и в более близком к среднеазиатскому культурному миру религиозном культе — митраизме. Как известно, последний получил чрезвычайно широкое распространение в первые века нашей эры как на Ближнем Востоке, так и на территории некоторых европейских стран. Значение этого культа охарактеризовано у историка Древнего Востока Б.А. Тураева. [6] В том виде, как он оформился на Западе, митраистический культ является сугубо синкретичным. Здесь он впитал в себя множество элементов местных верований. Однако основные представления, отраженные в нём, как и само название, восходят к религиозным представлениям иранских народов и, по всей вероятности, именно восточноиранских и среднеазиатских. [7]
Митраистический культ на Западе оставил многочисленные памятники изобразительного искусства со сложной и весьма интересной иконографией, которая в основном и даёт материал для понимания генезиса и содержания этого культа. Находим мы среди эмблем митраизма и интересующий нас предмет — ключ. Он придан одному из важнейших персонажей пантеона митраизма — Зрвану — божеству, которое олицетворяло представление о «бесконечном времени» как первоначальном космогоническом начале. Зрван держит в руках обычно два ключа, однако нередко у него, как и у фигуры на бия-найманском оссуарии, только один ключ. Что касается формы ключей у Зрвана, то они, естественно, отличаются от интересующих нас среднеазиатских. Они отличаются также и между собой. Вместе с тем, некоторое сходство всё же имеется. Видимо, в большинстве своём они изображают ключи от дверных запоров, а не от висячих замков (рис. 25).
(102/103)
Рис. 25. Изображение фигуры Зрвана с ключами в руках.
(103/104)
Символическое значение ключей в руках фигуры Зрвана не вызывает сомнений — это также ключи от небесных врат. Исследователь митраизма и издатель важнейших памятников, относящихся к этому культу, Кюмон, по поводу значения ключей пишет: «Он [Зрван] держит в каждой руке по ключу как владыка неба, врата которого он открывает». [8]
Мне кажется, это объяснение мы вполне можем принять и для ключа на стене бия-найманского оссуария. Эмблема с таким значением на нашем памятнике представляется вполне уместной.
Вместе с тем, при этом толковании ключа сама фигура на оссуарии, держащая ключ, не получает своего разъяснения. Действительно, изображение фигуры Зрвана в виде мужчины на памятниках митраизма никаких других видимых точек соприкосновения с изображением бия-найманской женской фигуры не имеет. Таким образом, конкретный образ последней остается для нас попрежнему неразгаданным.
Разгадку его мы находим в другом месте. И здесь оказывает помощь наш ключ. Я имею в виду фигуру женского божества, держащую ключ на монетах кушанских царей. Надпись, сопровождающая фигуру этого божества на монетах, раскрывает его характер. Это также хорошо извест-
Рис. 26. Кушанские монеты с изображением Нанайи.
ное женское божество Нана, или Нанайа, культ которой прослеживается у многих народов Ближнего Востока. Будучи одним из древнейших божеств вавилонского пантеона, Нанайа, слившись с близким по функциям женским божеством Истар, [9] очень рано проникает на иранскую почву, где она выступает и под собственным именем и одновременно в ипостасях местных божеств, как, например, Анахит. [10]
На кушанских монетах, где мы находим её изображение, помимо надписи, наиболее постоянным признаком её является ключ (рис. 26). При этом никакое другое из многочисленных божеств, представленных на кушанских монетах, этой эмблемы не имеет. Заслуга определения интересующего нас предмета в качестве ключа принадлежит археологу-нумизмату Н.Н. Забелиной, принимавшей участие в раскопках на Пянджикентском городище. До неё предмет этот определялся как скипетр, ветка или протома лошади и пр. [11] Однако сличение изображений на монетах с нашими ключами не оставляет сомнения в том, что перед нами ключ, причём в большинстве случаев пянджикентского образца. Направление зубов бородок ключей на монетах является наиболее естественным способом передачи на плоскости того их направления, которое мы имеем на ключе, найденном в Пянджикенте.
(104/105)
Фигура Нанайи на монетах, помимо ключа, снабжена, как правило, ещё и патерой — священным сосудом для возлияний. Если принять приведённое определение предмета в правой руке фигуры на стенке бия-найманского оссуария в качестве сосуда для жидкости, что, по всей вероятности, действительно так, то окажется, что оба атрибута Нанайи совпадают с таковыми фигурами на оссуарии.
Что касается тех добавочных черт, которые характеризуют обе интересующие нас фигуры, например, нимб вокруг головы Нанайи или же корона на голове бия-найманской фигуры, и не совпадающих между совой, то они не могут изменить указанного положения об идентичности этих фигур в качестве культовых образов. Отличия эти, как и разница в трактовке некоторых других деталей, вполне объясняются тем, что рассматриваемые памятники изготовлены в разное время и в совершенно различных стилях. Сверх того, многоликий синкретичный образ такого божества, как Нанайа, даёт простор для выделения и подчёркивания различных черт её ипостасей.
Но какой смысл могло иметь изображение Нанайи на таком памятнике, как оссуарий? Мне представляется, что в этом образе переплелись митрианские представления о ключах врат неба с известным мифом об Истаре (Нанайе), спускающейся в загробный мир в поисках живой воды для воскресения Таммуза — мотив, на памятнике подобного рода вполне оправданный.
[1] В.Л. Воронина. Архитектурное изучение городища в Пянджикенте. КСИИМК, вып. XXVIII, 1949.
[2] Б.Н. Кастальский. Бия-найманские оссуарии. Протоколы туркестан. кружка любителей археологии, год XIII, стр. 25.
[3] А. Калмыков. Открытия Б.Н. Кастальского. «Бия-найманские оссуарии». Там же, стр. 52.
[4] А.Я. Борисов. К истолкованию изображения на Бия-найманских оссуариях. Тр. Отд. Востока. Гос. Эрмитаж, т. II, 1940, стр. 46.
[5] Там же, стр. 43.
[6] Б.А. Тураев. История Древнего Востока, т. II, 1936, стр. 286.
[7] На следы культа Митры в Средней Азии в советской специальной литературе впервые обратила внимание К.В. Тревер. См. «Памятники греко-бактрийского искусства». Гос. Эрмитаж, 1940, стр. 21 и др. Ср. W. Gеigеr. Ostiranische Kultur in Altertum, 1882, стр. 328; A. Christensen. Etudes sur le zoroastrisme de la Perse antique. Kobenhavn, 1928, стр. 6.
[8] F. Сumont. Textes et monuments figures relatifs aux mystères de Mithra, t. I. Bruxelles, 1899, стр. 294.
[9] Де Шантени де ля Соссей. История религий, т. I, 1899, стр. 205 и др.
[10] G. Hoffmann. Auszüge aus syrischen Akten persischer Märtyrer. Leipzig, 1880, стр. 139.
[11] Там же, стр. 152; P. Gardnes. The coins of the Greek and scythic kings of Bactria and India. London, 1886, стр. 60 и др.; ср. К. Тревер. Указ. соч., стр. 98.
|