В.П. Алексеев.

[Выступление на «круглом столе» «Дискуссионные проблемы отечественной скифологии».]

// НАА. 1980. №6. С. 80-82. (Дискуссионные проблемы отечественной скифологии, окончание)

Обсуждение:

В.П. Алексеев
(Ин-т археологии АН СССР, Москва)

Я хотел бы коснуться вопроса второстепенного в рамках нашей дискуссии, но важного в этногенетическом отношении, а именно значения палеоантропологических данных для реконструкции конкретных этногенезов вообще и этногенеза скифов в частности. Нет нужды говорить, что такие данные должны быть по возможности полны, т.е. собраны в пределах достаточно обширной территории, и многочисленны — эти два требования носят общий характер и могут быть предъявлены любому виду исторических источников. Но палеоантропологический материал как исторический источник имеет свою специфику, состояющую [состоящую] в том, что он отражает динамику биологических особенностей человеческих коллективов. В нём фиксируются морфологическое сходство и различия между группами, являющиеся следствием их конкретной истории, а также степень брач-

(80/81)

ных контактов между ними; отражается характер их расселения и уровень изоляции; наконец, этот материал образует базу для суждения о возрастной структуре древних популяций. Демографическую информацию мы не научились использовать в этногенетических целях, что же касается всего остального, то совокупность отражаемых в палеоантропологическом материале явлений и процессов имеет самую тесную связь с проблемами этногенеза.

Здесь не место обсуждать проблему соотношения биологических, культурно-исторических и лингвистических общностей в их динамике. Но нужно непременно отметить возможность передачи культурных навыков и элементов языка в процессе внебрачных контактов, что нарушает пространственное совмещение границ всех трёх типов общностей. [29] Возможно, нарушение такого совмещения происходит и за счёт разной скорости изменения явлений, относящихся к трём указанным сферам. Все это создаёт исключительно сложную картину соотношения общностей всех трёх типов, предостерегает в этногенетической реконструкции против слишком прямолинейного использования одного этногенетического источника в ущерб другому и намечает пути применения антропологических, в том числе и палеоантропологических, данных в этногенетических работах.

Палеоантропологические материалы по скифам, если подразумевать под ними население Северного Причерноморья и прилегающих областей, оставившее памятники скифского типа, чрезвычайно обширны. Они получены в результате раскопок, проводившихся на протяжении многих десятилетий, но особенно обогатились в последние годы. Огромная заслуга в этом принадлежит в первую очередь Т.С. Кондукторовой, [30] регулярно принимавшей участие в работе археологических экспедиций и осуществлявшей планомерное собирание обнаруживаемых при раскопках скелетов. В результате мы имеем богатые и хорошо описанные коллекции с собственно скифской (в узком смысле слова) территории.

Но и со скифской территории в широком смысле слова мы располагаем достаточно полноценной информацией. Сибирским «скифам», представленным памятниками тагарской культуры в Минусинской котловине, посвящена специальная монография А.Г. Козинцева. [31] Исследован также большой палеоантропологический материал из могильников так называемой сакской культуры разных районов Средней Азии и Казахстана. Таким образом, мы имеем достаточно широкие возможности для сравнительного анализа морфологических особенностей собственно скифов в узком значении этого термина и антропологически и культурно родственных этим скифам этнических групп, населявших широкие пространства степей Евразии в эпоху раннего железа.

Какие выводы могут быть сделаны из изучения всего этого обширного и происходящего из огромного ареала материала? Несомненно значительное сходство причерноморских скифов в антропологических признаках с местным населением эпохи бронзы, в первую очередь срубной культуры — самого позднего этапа в развитии культур эпохи бронзы на этой терри-

(81/82)

тории. Несомненно и другое — значительное биологическое сходство скифов со многими синхронными популяциями Средней Азии, Казахстана и Южной Сибири. Влияние антропологических особенностей переднеазиатских популяций на формирование морфологического облика причерноморских скифов нельзя исключить полностью, но и заметных доказательств такого влияние [влияния] нет — в целом этнические группы Передней Азии эпохи энеолита, бронзы и раннего железа были гораздо более узколицы и грацильны, чем причерноморские скифы, а отдельные широколицые популяции, например Сиалк, скорее тяготели в своём происхождении к Кавказу, чем сами реально определили какие-то формы раннего расогенеза на территории Передней Азии. Иными словами, эти отдельные относительно широколицые популяции сами могут считаться для территории Передней Азии инородными.

Учитывая перечисленные выше ограничения, налагаемые на историческое использование палеоантропологического материала его специфическим характером, легко интерпретировать всё сказанное в историческом плане. В наибольшей степени состояние выводов из палеоантропологических данных соответствует автохтонной гипотезе этногенеза скифов. Авторы обзорной статьи привлекают палеоантропологический материал для опровержения центральноазиатской гипотезы, ссылаясь на вывод Г.Ф. Дебеца об обязательности усиления монголоидных особенностей у причерноморских скифов в случае их интенсивных брачных связей со среднеазиатским и южносибирским населением. Сейчас этот аргумент не может быть поддержан. Далеко на востоке — в Монголии обнаружены палеоантропологические материалы скифского времени, не демонстрирующие никаких сдвигов в монголоидном направлении. [32] Население Минусинской котловины в эпоху бронзы практически почти целиком относилось к европеоидной расе, представителен был европеоидный компонент и в Монголии. Вполне очевидно, что переселение части населения на запад совсем не обязательно должно было привести к появлению монголоидной примеси у причерноморских скифов. В то же время такое морфологическое сходство между ними и многими синхронными среднеазиатскими и южносибирскими популяциями, о котором говорилось выше, вряд ли могло бы сформироваться без брачных контактов, охватывавших последовательно всю степную часть Евразии. Таким образом, центральноазиатская гипотеза не в противопоставлении её с автохтонной, а в совмещении с нею имеет право на существование, тогда как переднеазиатская гипотеза не может быть поддержана результатами палеоантропологических исследований.

[29] В противопоставлении с характером наследственной передачи биологических особенностей на этот факт было впервые указано в работе: Г.Ф. Дебец, М.Г. Левин, Т.А. Трофимова. Антропологический материал как источник изучения вопросов этногенеза. — «Советская этнография» (далее — СЭ). 1952, №1.

[30] Основные публикации см.: Т.С. Кондукторова. Антропология древнего населения Украины (I тысячелетие до н.э. — середина I тысячелетия н.э.). М., 1972; она же. Физический тип людей Нижнего Приднепровья на рубеже нашей эры (по материалам могильника Николаевка-Казацкое). М., 1979.

[31] А.Г. Козинцев. Антропологический состав и происхождение населения тагарской культуры. Л., 1977.

[32] См.: Н.Н. Мамонова. Демография Улангомского могильника (саяно-тувинская культура V-III вв. до н.э.). — Археология и этнография Монголии. Новосибирск, 1978.

наверх