В.И. Абаев
О некоторых лингвистических аспектах
скифо-сарматской проблемы.
В настоящей статье я хочу затронуть три круга вопросов: древность иранского элемента в Южной России; диалектное членение скифо-сарматской речи; древние контакты скифо-сарматских племён с другими индоевропейскими и неиндоевропейскими этническими образованиями.
Во всех случаях я буду опираться исключительно на лингвистический материал. Исследованиями последних лет в осетинском языке выявлены следы древних контактов с языками европейского круга, восходящих ко времени не позднее второй половины II тысячелетия до н.э. Речь идет об общих элементах, или изоглоссах, связывающих осетинский язык с латинским, германскими, балтийскими, славянскими, тохарскими. Поскольку эти изоглоссы полностью отсутствуют в других иранских языках, их нельзя рассматривать как общее индоевропейское наследие. Объяснить их можно только как результат сепаратных контактов предков осетин с европейскими народами и, стало быть, рассматривать их не как ирано-европейские, а как специфические скифо-европейские изоглоссы.
Относящийся сюда лингвистический материал уже опубликован, [1] и я отмечу только некоторые факты, существенные для датировки древнейшего слоя рассматриваемых изоглосс.
Решающее значение имеет здесь специфическое лексическое сходство осетинского с латинским. Известно, что римляне не являются исконными обитателями Италии. Они пришли туда из Средней Европы. Это переселение относят к концу II тысячелетия до н.э. Контакты скифов с предками римлян не могли иметь места на территории Италии. Никаких сведений о пребывании скифов в Италии у нас нет. Стало быть, сепаратные связи скифского с латинским могли возникнуть только до переселения предков римлян в Италию, т.е. ранее конца II тысячелетия до н.э. К этому времени предки хеттов, греков и армян уже полностью отделились от других индоевропейских народов и их языки стали на путь самостоятельного развития. В то же время будущие италики, кельты, германцы, тохары, балтийцы, славяне занимали ещё смежные территории в Средней и Восточной Европе и составляли хотя и не очень тесную и единообразную, но всё же связанную рядом изоглосс языковую общность, которую Краэ (Krahe) называет «древнеевропейской» (alteuropäich). К этой общности примыкали на востоке и скифские племена, к тому времени обособившиеся от остальных иранских племён. Отсюда возникли специфические общие элементы, связывающие скифский язык либо со всеми языками древнеевропейской группы, либо с отдельными представителями этой группы, в том числе и с будущим латинским языком. Языковые факты нельзя считать разъяснёнными, пока они не прикреплены к исторической действительности с определёнными пространственными и временными координатами.
Если мы сравним, например, осетинское mustælæg (mystulæg) ‘ласка’ (животное) с латинским mustela в том же значении, бросается в глаза, что совпадает не только корень mus, но и оба форманта: -t- и -el- (-æl-). Если учесть, что это слово в такой форме не встречается больше ни в одном иранском или другом индоевропейском языке, то ничего не остаётся, как видеть здесь результат прямых контактов между скифами и предками римлян. Таким же разительным и ярким является совпадение имени бога-кузнеца в обоих языках: осет. Wærgon — лат. Volcanus. Здесь опять-таки совпадают не толь-
(10/11)
ко корень (wærg = volc), но и формант (осет. -on-, лат. -an-). Таких специфических осетино-латинских изоглосс имеется с десяток, и датировать их приходится временем не позднее второй половины II тысячелетия до н.э. Но раз так, то вопрос о древности североиранского элемента в Европе нуждается в пересмотре. Если раньше, опираясь на рассказ Геродота о вторжении скифов с востока, приурочивали первое появление иранского элемента в Южной России к VIII-VII вв. до н.э., то теперь это вторжение, если оно действительно имело место, приходится рассматривать уже не как начало какой-то совершенно новой эры в этнокультурной истории юга России, а как одно из периодически повторявшихся передвижений иранских племён на занимаемой ими обширной территории, искони включавшей в себя Северное Причерноморье. Если раньше иранский элемент в Средней Азии считался исконным, а в Восточной Европе пришлым, то теперь более вероятным представляется обратное: иранский элемент был исконным в Восточной Европе и пришлым в Средней Азии. [2] В связи с этим вопрос об этнической принадлежности киммерийцев решается теперь более уверенно, чем раньше, — в пользу отнесения их к тем же североиранским племенам, другие представители которых были известны под именем скифов, сарматов и пр.
Одним из интересных и вместе с тем весьма трудных для решения лингвистических вопросов, связанных с изучением скифо-сарматского мира, является вопрос о диалектных различиях внутри этого мира. Вс. Миллер и М. Фасмер, установившие языковую близость скифо-сарматских имён и названий к осетинским, не уделили должного внимания тому факту, что в эпиграфическом материале распознаются не одна, а несколько фонетических норм.
В 1952 г. появилась работа венгерского ученого Яноша Харматта «О языке иранских племён в Южной России». [3] В ней делается попытка выявить в дошедшем до нас материале скифо-сарматской ономастики следы определённых диалектных различий. Автор критикует представление о единообразии скифо-сарматской речи, считая его данью ошибочной, по его мнению, концепции родословного древа. Он исходит из исконной диалектной пестроты скифо-сарматского мира и утверждает, что даже в дошедшем до нас весьма скудном материале можно по фонетическим признакам постулировать существование трёх или даже четырёх диалектов.
В рецензии на работу Харматта [4] я обратил внимание на один уязвимый пункт в аргументации венгерского ираниста. Надписи, из которых извлечён скифо-сарматский ономастический материал, принадлежат не к одному синхронному срезу, а к разным эпохам. И хотя можно утверждать, что в этом материале выявляются разные звуковые нормы, нельзя считать доказанным, что эти различия сосуществовали в одну эпоху. Их можно с таким же правом рассматривать как разные ступени развития одного и того же языка. Так, если мы в надписи III в. до н.э. находим в каком-нибудь имени звук p (норма древнеиранского языка), а в надписи III в. н.э. звук f (норма осетинского языка), то это не означает обязательно, что нормы p и f сосуществовали в двух разных скифо-сарматских диалектах. Возможно, что один и тот же язык эволюционизировал за пять столетий от нормы p к норме f, т.е. от состояния, близкого к древнеиранскому, в сторону того состояния, которое характерно для осетинского языка.
После Я. Харматта ценный вклад в изучение языковых и диалектных отношений в скифо-сарматском мире внёс чешский учёный Ладислав Згуста в известной книге о личных именах греческих городов Северного Причерноморья. [5] Анализ фонетических особенностей «варварских» имён Северного Причерноморья приводит его к убеждению о существовании двух диалектов: более архаичного, бытовавшего в западной части рассматриваемого ареала (надписи Ольвии, Херсонеса), и более «молодого» — в восточной части (Пантикапей, Танаис, Тамань). Первый диалект сохраняет ещё многие черты древнеиранского состояния, во втором начинают распознаваться особенности, присущие осетинскому языку. Первый диалект автор склонен определить как скифский, второй — как сарматский. Различия между ними были, по его мнению, не слишком глубокими, так что есть все данные, чтобы говорить о языковом единстве скифо-сарматского мира: «Из этого можно также сделать вывод, что оба диалекта были очень близки друг другу, что вместе они образовывали один
(11/12)
язык». [6] Згуста оговаривает гипотетический характер своих выводов: «К сожалению, материал очень отрывочен, так что мы не можем получить полной картины». [7]
Концепция двух диалектов, скифского и сарматского, которую принимал ещё Фасмер, имеет наиболее солидную базу. В течение какого-то периода более архаичный «скифский» мог сосуществовать с более продвинутым в своём развитии «сарматским», как в осетинском более архаичный дигорский диалект сосуществует с более «молодым» иранским. Выводы Згусты, как и выводы Харматта, нуждаются в уточнении в одном направлении — более тщательного учёта относительной и абсолютной хронологии разбираемых фактов.
В настоящее время мы располагаем для суждения о языковых отношениях в североиранском мире ещё одним источником: памятниками сакского или хотаносакского языка VII-X вв. н.э., найденными в Синцзяне. Сакский язык принадлежит, несомненно, к одной группе со скифо-сарматскими наречиями. Но он отделился от основного скифского массива очень рано, не позднее V в. до н.э. Как и следовало ожидать, он сохранил многие характеристики, сближающие его с тем языком южнорусских «варварских» имён, который Згуста называет более архаичным, или собственно скифским. Так, в нём удерживается фонема р, которая в позднесарматском и осетинском перешла в f. В нём удержалась также группа ri, которая в скифском и сарматском уже во время Геродота стала переходить в l. Нет следов метатезы согласных типа tr→rt, dr→rd, xr→rx и т.п., столь характерной для сарматского и осетинского. Это значит, что сакский язык не разделял тех инноваций, которые характерны для позднескифского и сарматского. Зато в нём множество инноваций, характерных только для него. Это и не удивительно. Ведь его самостоятельная, в отрыве от остального скифского мира жизнь продолжалась не менее 15 столетий. Вместе с тем есть основания думать, что некоторые особенности сакского восходят к глубокой древности и отражают диалектные различия внутри североиранского мира ещё до его распада. Таковы расхождения в основном словарном фонде, в частности в такой консервативной части речи, как местоимения. Так, местоимение второго лица мн.ч. звучит в сакском uhu, в осетинском smax; указательное местоимение в сакском sä, в осетинском ū-||о. Различается также числительное «один»: в сакском śśau, в осетинском īw||ew. Всё это говорит о том, что предок сакского и предок осетинского не были одним и тем же языком, что они были разными диалектами скифского языка ещё в древнейшую эпоху. Но если между ними были некоторые существенные различия, то ещё больше сходства, так что и с этой стороны находит подтверждение вывод, к которому пришёл Згуста в результате разбора скифо-сарматского материала из Южной России: диалектные различия существовали, но не были очень значительными и не нарушали языкового единства североиранского мира.
В заключение я хотел коснуться ещё одного вопроса: с какими другими народами имели общение и культурный обмен скифо-сарматские племена в древнюю эпоху? Данные языка приводят достаточно материала для ответа на этот вопрос. Осетинский язык сохранил явственные следы древних контактов как с неиндоевропейскими, так и индоевропейскими языками. Из неиндоевропейских особенно важны связи с угро-финскими и кавказскими языками, из индоевропейских — связи с яыками европейского круга: «праиталийскими», кельтскими, германскими, «пратохарскими», балтийскими, славянскими. Эти контакты охватывают период от второй половины II тысячелетия до н.э. до первых веков н.э.
Лексические изоглоссы, связывающие осетинский с перечисленными языками, позволяют нередко сделать определённые заключения о том, в какой сфере хозяйства и быта имел место культурный обмен. Относящийся сюда материал в основном уже опубликован. Поэтому ограничусь несколькими показательными фактами.
Среди осетино-угрофинских изоглосс выделяются названия металлов:
коми zarńi — осет. zærin ‘золото’
удмурт. azvés — осет. ævzist, ævzestæ ‘серебро’
коми yrgӧn — манси ärgin — осет. ærxu ‘медь’
коми kӧrt — удмурт. kort ‘железо’ — осет. kard ‘нож’.
Скифское название стали andan (осет. ændon) усвоено как в восточнофинских языках: (удмурт. andan, коми jemdon), так и в кавказских (чечен. ondun, ингуш. ondæ).
Приведённые угро-финские названия золота, железа и стали идут, несомненно, из иранского. В отношении названий меди и серебра нет полной ясности. Но независимо от направления заимствования ясно одно, что металлур-
(12/13)
гия была той сферой, где происходил особенно интенсивный культурный обмен между скифами и угро-финнами.
С европейскими языками осетинский связан десятками лексических изоглосс, среди которых выделяется компактная группа земледельческих терминов. Эти общие агрикультурные термины столь же характерны для скифо-европейских культурных связей, как металлургические термины для связей с угро-финнами.
Такие термины, как названия ярма и некоторых его частей, бороны, колоса, серпа, овса, урожая, ступы, несомненно ведут к европейским языкам и чужды остальному иранскому миру. Создаётся определённое впечатление, что область соседства скифов с европейцами была той зоной, где североиранские кочевники переходили на осёдлость и земледелие. Этот вывод отлично согласуется с показаниями Геродота, который помещает скифов-пахарей на западе скифского мира.
Среди лексических изоглосс, связывающих осетинский язык с европейскими, перечисленными выше, выделяются, с одной стороны, слова, общие для всей европейской группы (название моря), с другой — наличные только в отдельных языках: в латинском (mustela, осет. mustælæg ‘ласка’; Volcanus, осет. Wærgon ‘бог-кузнец’); в германском (др.-в.-нем. felawa ‘ива’, осет. færv ‘ольха’; др.-в.-нем. rachinze, осет. ræxis ‘цепь’); в балтийском (лит. balandis — осет. bælon, ‘голубь’); в славянском (слав. гласъ — осет. qælœs), тохарском (тох. peret — осет. færæt из parat ‘топор’; тох. witsako — осет. widag ‘корень’).
Эти факты дают основание думать, что в известные периоды скифы входили в более тесный контакт с отдельными представителями европейской группы.
Хронология и последовательность этих контактов подлежат дальнейшему исследованию и уточнению.
[2] Обращает на себя внимание, что специфическое для скифского dan ‘река’ хорошо представлено в гидронимии Восточной Европы, но отсутствует в гидронимии Средней Азии.
[3] J. Harmatta. Studies in the language of the Iranian tribes in South Russia. Budapest, 1952.
[4] ИАН ОЛЯ, вып. 5, 1953, стр. 487-490.
[5] L. Zgusta. Die Personennamen griechischer Städte der nördlichen Schwarzmeerküste. Praha, 1955, S. 245-266.
[6] L. Zgusta. Указ.соч., стр. 254.
[7] Там же, стр. 245.
|