[ архивные документы ]
Эрмитаж. От Февраля к Октябрю. 1917.
Архивные документы.
СПб: Изд-во Гос. Эрмитажа. 2017. 712 с.
ISBN 978-5-93572-743-7 («Страницы истории Эрмитажа»)
М.Б. Пиотровский
Защита Эрмитажа.
Одним из главных направлений деятельности Эрмитажа в XX в. была защита его собраний от внешних посягательств. Местами — удачно, местами — нет. Первым эпизодом истории этой защиты стала политика музея в 1917 г. В год русской революции Эрмитаж отвечал на вызовы времени, прилагал все усилия для того, чтобы продолжать работать в новых экстремальных условиях и также — использовать эти условия для развития музея. Об этом ярко рассказывают документы, составившие этот том уже ставшей знаменитой архивной «Чёрной серии» («Страницы истории Эрмитажа»).
Семнадцатый год, бушевавший вокруг сердца империи, — Дворцовой площади с дворцом и Эрмитажем, нёс с собой хаос, смертельно опасный для культуры. Зимний дворец уже давно стал госпиталем. После Февраля и отречения императора он активно «осваивался» и превратился в проходной двор, где множество людей и учреждений не без успеха искали себе приюта. Все подъезды и двери дворца были легко доступны, через них входили и выходили без всяких препятствий. В нем селились и заседали многочисленные комиссии, как неуместные (Чрезвычайная следственная комиссия Временного правительства по расследованию действий бывших министров), так и вполне уместные (Художественно-историческая комиссия при Зимнем дворце под председательством В.А. Верещагина). Последняя явилась прообразом органов охраны памятников в новой России.
Верхом вакханалии вторжений стало переселение в Зимний дворец Керенского, его правительства, канцелярии, военной охраны и знаменитой революционерки Брешко-Брешковской. С точки зрения влияния на общественное мнение это был провальный для министра-председателя шаг, положивший начало серии презрительных ассоциаций. Среди потока приходящих и уходящих штатских и военных штурм Зимнего, то есть — быстрый арест горстки членов Временного правительства, был лишь эпизодом. Антонов-Овсеенко искал и не без труда нашёл Белую столовую, где шло заседание. Всё было просто, но организовано и потом описано как сильное театральное действо: ультиматум, бряцание оружия, арест, слова для истории и т.д. Русская революция всё время сравнивала себя с французской. Царя арестовали и собирались судить как Людовика XVI, членов Чрезвычайной комиссии призывали быть «немножко Маратами», дворец надо было брать эффектным штурмом, как захватывали Тюильри. Театрально-пропагандистское оформление событий было яркой чертой эмоций и тактики русской революции. Другой пример — увлечённое метание вокруг образа Керенского-Бонапарта, для одних — с презрением, для других — с надеждой на сильную руку. Из культа Керенского, скроенного по французским лекалам, вырос потом культ следующих революционных вождей — Ленина, Троцкого, Сталина. Штурм принёс общее разорение и несколько
(5/6)
дней грабежа, где главными целями были вино и «мануфактура» — обивочные ткани и одежда.
После штурма число претендентов на «жилплощадь» сильно возросло. Здесь расположились Луначарский и многие другие представители власти, устраивались крестьянские съезды. Создали Музей Революции. В Георгиевском зале показывали кино, нашла себе место и Кавалерийская школа. Всё это было не очень уместно и весьма опасно для соседнего музея, который естественным образом видел себя лучшим пользователем исторических помещений.
С началом февральских беспорядков музей продолжал принимать меры по охране залов и коллекций. Музей решительно отделился от дворца, возможно, под влиянием подсознательной памяти о том, как Эрмитаж был спасён во время пожара 1837 г. Ещё ранее руководство Эрмитажа сумело не допустить размещения в выставочных залах госпиталя. Сейчас среди главных задач была организация вооружённой охраны. Направленные в Эрмитаж солдаты Сапёрного батальона были более чем ненадёжны. Эрмитаж настойчиво просил вернуть традиционных преображенцев. Но это произошло только после Октября. Ненадёжную военную охрану, в чьём ведении были и винные погреба, дополняли круглосуточные дежурства сотрудников Эрмитажа. Им удалось уберечь музейные экспонаты, большая часть которых была в ящиках, от попыток грабежа. Правда, грабители, даже те, которые добирались до залов, искали не экспонаты, а вино или входы в винные подвалы.
Музей признал Временное правительство и сотрудничал с ним, в частности, в вопросах охраны. В октябре Эрмитаж присоединился к бойкоту новой власти — большевиков. Это помогло формально, а не только физически, отвергнуть приказ народного комиссара Джугашвили о выдаче представителям Украинской Центральной Рады памятников, происходящих с территории Украины. Так начиналась многолетняя и не прекращающаяся по сей день борьба против незаконных попыток изъятий под лозунгами исторической справедливости и реституции. Тогда же Эрмитаж активно возражал против начинавшейся кампании по переделу музейных фондов. Несмотря на активное сопротивление, уже в 1920-е гг., как известно, Эрмитаж потерял значительную часть своих лучших вещей.
Новые времена ознаменовались большой активностью смотрителей и служителей Эрмитажа. Они создавали свои комитеты, которые предъявляли требования по улучшению условий труда и проекты инструкций по работе музея. Многие из новых правил были вполне разумными и принимались дирекцией. Некоторые были рождены политической модой, а не реальностью. Так, при обсуждении требования о введении 8-часового рабочего дня оказалось, что в Эрмитаже служители проводят на работе значительно меньше времени.
Угрозы музею возросли осенью, когда немецкое наступление приблизилось к Риге. Было принято решение о продолжении эвакуации Эрмитажа, которая (как и эвакуация 1941 г.) была подготовлена ещё до начала войны. Благодаря огромной, хорошо организованной и самоотверженной работе всех в неё вовлечённых, упаковка и вывоз были блестяще организованы в условиях царившего вокруг хаоса. Два эшелона отбыли в Москву. Третий задержало
(6/7)
вооруженное восстание. Это была такая мистическая подготовка к знаменитой эвакуации в Свердловск во время Великой Отечественной войны. Правда, в отличие от Свердловска, получить обратно коллекции из Москвы оказалось весьма непросто, понадобилось немало интриг и специальное решение правительства. Культурные деятели новой столицы несколько лет сопротивлялись возвращению Эрмитажа в Петроград.
Другой формой защиты от обстоятельств нового времени было сохранение в музее рабочего профессионального режима. Музей работал. В апреле он был открыт для публики (до начала эвакуации). Руководство Эрмитажа и созданный позднее Совет принимали решения о приобретениях экспонатов, о режиме работы и возможном введении платы за посещение, о правилах копирования и фотографирования. Были разработаны важные инструкции о правилах работы музея. Этот способ преодоления трудностей через ритмичную работу был воспринят Эрмитажем как традиция и сыграл большую роль в сохранении его коллекций и репутации во время следующей войны и эвакуации — и в Ленинграде, и в Свердловске. Издавались распоряжения о, казалось бы, несвоевременных вопросах. Шли дискуссии о принципах реставрации, о защите от загрязнения атмосферы, о создании медицинского пункта. Ритмичная работа административной части помогала учёным музея сохранять ритм своей научной работы.
Наконец, Эрмитаж старался использовать ситуацию в собственных интересах. Музей был национализирован сначала Временным, а потом и Советским правительством и стал претендовать, по праву, на роль национального музея. Он противился попыткам сделать его рядовым членом новой системы просвещения. Сегодня вызывает восторг созданный Д.А. Шмидтом и И.И. Жарновским проект реформирования Эрмитажа, где чётко и взвешенно были изложены принципы и задачи дальнейшего развития музея как независимой культурной институции. Большая часть предложенных ими направлений и сегодня лежит в основе стратегии развития Эрмитажа. Некоторые задачи, такие как создание полноценного Общества Друзей Эрмитажа, осуществились только в конце XX в.
С самого начала революции руководство Эрмитажа последовательно и ритмично ставило вопрос о присоединении к музею Зимнего дворца. Это было принципиально важно для превращения придворного музея в национальный. Эрмитаж постоянно подчёркивал невозможность и вредность массового и беспорядочного бюрократического заселения дворца, что при Керенском, что при большевиках. Второй, «музейный», штурм Зимнего затянулся надолго, но он всегда оставался приоритетной задачей для руководителей Эрмитажа. Только после Великой Отечественной войны весь Зимний дворец перешёл Эрмитажу. А специальные «правительственные» комнаты перестали существовать в середине 1990-х гг.
Из испытаний семнадцатого года Эрмитаж вышел с честью. Он стал более самостоятельным, сохранив при этом контроль над собраниями загородных императорских дворцов. Он постепенно включил в свои собрания некоторые частные коллекции. Впереди, правда, были более жестокие испытания,
(7/8)
разорения, изъятия, продажи, война, эвакуация, блокада, перестройка и т.д. Но в семнадцатом году были заложены традиция и опыт защиты. К сожалению, они и сегодня актуальны.
Одним из экзотичных решений семнадцатого года было разрешение Временного правительства принимать на работу в научный состав Эрмитажа женщин. Правда, женщины в Эрмитаже уже работали, разрешение фиксировало реальность и легитимизировало её. Первым хранителем-женщиной стала Мария Ивановна Максимова, гордость российского и советского антиковедения.
Прошло сто лет. Традиции Эрмитажа сохраняются. Многие задачи, поставленные тогда, выполнены или выполняются, это постоянные проблемы всех музеев мира. В скрытом или явном виде сохраняются угрозы переделов, изъятий, разделов и «оптимизаций». Но сохранилась и традиция использовать на благо музея все новые возможности, рождаемые ходом событий. Сто лет назад, будучи в самом эпицентре творения русской истории, Эрмитаж дал пример того, как осуществляется принцип: культура выше политики.
М.Б. Пиотровский, директор Государственного Эрмитажа
|