А.П. Окладников
Новая «скифская» находка на Верхней Лене.
// СА. VIII. М.: 1946. С. 285-288.
На верхней Лене, вблизи Байкала, как и во всём западном Прибайкалье, кроме Байкальского побережья — у Ольхона, до сих пор не встречено памятников, аналогичных монументальным надгробным сооружениям времени поздней бронзы и раннего железа, распространённым в стенных районах Сибири. Тем не менее, здесь нередки находки, не только характерные для степных районов Сибири, но и тождественные им. 1 [1] Встречаются здесь, как известно, и оригинальные бронзовые вещи особых «таёжных типов», также безусловно древние, предшествующие местным памятникам развитого железа.
В 1936 г. краеведу А.М. Индриксону посчастливилось сделать на Верхней Лене новую интересную находку — он обнаружил литую бронзовую бляшку, которая заслуживает быть отмеченной как характерный и, вместе с тем, своеобразный по своим деталям образец древнего искусства степных племён Сибири.
Местность, где найдена бляшка, расположена на левом берегу р. Манзурки (по-бурятски Байнзурхэн), в 2 км к СЗ от д. Полозково. Она до сих пор сохраняет старинное бурятское название «Локтай». По словам старожилов, здесь прежде находились жилища «мунгалов». Это слово у русских на Лене одновременно соответствует как их непосредственным предшественникам, аборигенам этих мест — бурятам, так и всем более древним насельникам края, замещая обычное в других местах слово «чудь». У бурят-монголов древние жители края в преданиях и легендах также часто называются «хара-монголами». Крестьяне при распашке полей постоянно встречали здесь древние вещи: удила, шаманские принадлежности, наконечники стрел. Попадались также бронзовые орудия, нефритовые топоры. Описываемая бляшка найдена была, как и все остальные вещи, случайно на пашне.
Бляшка литая, ажурная и покрыта густой тёмнозёленой (почти чёрной) патиной, размер бляшки 9×5.7 см (рис. 1).
Лицевая её сторона представляет сцену борьбы двух животных. Одно из них — горный козёл. Об этом свидетельствуют загнутые назад широкой и плавной дугой рога, а также ноги с копытами, общие очертания тела, морда с резко выраженной нижней челюстью травоядного животного и массивными губами, а также узкая извивающаяся борода. Непонятно лишь наличие довольно длинного хвоста. На рогах сверку изображены дополнительные головы животных, следующие одна за другой. Они близко напоминают голову козла, имеют массивную морду с слегка загнутой верхней губой, крутой лоб и длинные уши. Глаза на них даны в виде ямок, тогда
(285/286)
Рис. 1.
Бронзовая бляшка с изображением тигра и козла (долина р. Манзурка).
(Открыть Рис. 1 в новом окне)
[см. на сайте Эрмитажа Инв.№1675-1]
как у самого козла глаз имеет вид выпуклости, окружённой желобком и валиком. Тело козла перевёрнуто посредине в виде буквы S, причём из двух широко раскинутых задних ног одна копытом соприкасается с рогом, а другая с лопатками животного.
Второе животное — хищник. Формы его гибкого и стройного тела переданы с превосходным знанием натуры. Хищник имеет большую кошачью голову, на которой отчётливо выделены круглые уши, ноздри и длинные узкие глаза с миндалевидным разрезом. Верхняя губа выпуклая и крупная. Нижняя губа обозначена менее отчётливо, чем верхняя, но зато на ней ясно виден острый массивный клык раскрытой пасти. На мощных лапах обозначены когти. Они особенно ясно видны на передней лапе зверя, которой он вцепился в козла. Хвост животного длинный, загнутый крючком. Хищник изображён в таком же положении, как и его жертва, — с перевёрнутым в середине телом.
Экспрессивная поза козла и хищника хорошо выражает напряжение переплетающихся в смертельной схватке животных. Суженные глаза хищника, его оскаленная пасть и прижатые назад уши усиливают это впечатление.
Для общей композиции нашей бляшки характерно несколько необычное соотношение обоих животных. Травоядное, напр. марал или лось, занимает обыкновенно пассивное, «жертвенное», место. Хищник нападает на него сверху, со спины и терзает свою жертву не только когтями, но и зубами. Здесь же хищник напал спереди и вцепился в козла только когтями. Последний бьёт хищника копытами по морде и туловищу, как это видно из положения ног козла. Перед нами своего рода поединок, а не простая сцена охоты тигра на козла.
Оборотная сторона бляшки снабжена двумя шпеньками с овальными шляпками. Оба шпенька симметрично расположены по концам бляшки вдоль её длинной оси и несомненно служили для закрепления на деревянной основе или, может быть, коже.
Реалистическая жизненность форм изображенных на бляшке животных в сочетании с чисто декоративной их типизацией, а также ряд частных признаков не оставляют сомнения в том, что это изделие входит в группу памятников искусства степных племён Сибири и Монголии скифосарматского времени. Сцена, изображённая на бляшке, столь же типична, как и стиль, именно для этого искусства, основным содержанием которого являются звериные мотивы и прежде всего борьба зверей.
(286/287)
По свободной трактовке сюжета, мастерству и законченности формы, описанная бляшка может быть сопоставлена с лучшими из находок такого рода. Нам ещё неизвестны точные аналогии этой бляшке по сюжету и форме, но если и не окажется таких вещей, которые вышли бы из той же литейной формы или были её вариантами, то всё же нельзя пройти мимо совпадения с многократно изданной М.И. Ростовцевым золотой пряжкой Metropolitan Museum’a в Нью-Йорке. 1 [2]
На пряжке Metropolitan Museum’a (рис. 2) изображены, как известно, два тигра «в геральдической позе», убивающие двух горных козлов. Здесь, действительно, налицо своеобразное удвоение обычного сюжета сибирских блях.
Из последних ближе всего к ньюйоркской пряжке именно описанная манзурская бляха. На обоих изделиях изображена борьба тигра с козлом; в стилистическом отношении они тождественны вплоть до мельчайших деталей. Удвоением сюжета манзурской бляхи и является, следовательно, изображение на пряжке Metropolitan Museum’a.
Сравнение этих двух памятников позволяет ближе подойти и к их датировке. Звериный стиль обоих, жизненный и сильный, не носит ещё следов огрубения или упадка и очень близок к стилю произведений искусства пазырыкской стадии на Алтае.
Тем существеннее, что в Пазырыкском кургане среди бутафорских украшений конского убора найдены резные парные изображения оленей, тоже удвоенные, как в золотой ньюйоркской пряжке. Удвоены также и наклеенные на пазырыкский саркофаг фигурки петушков. 2 [3]
Ньюйоркская пряжка может быть отнесена, поэтому, к одному времени с пазырыкскими находками. Сложнее обстоит дело с датировкой манзурской бляшки. При общности стиля и сходстве даже в мелких деталях с золотой пряжкой, она несколько проще, чуть примитивнее. Но это вряд ли может объясняться хронологическими различиями: лучшая отделка золотой пряжки скорее всего зависела от материала; это была дорогая вещь, выполненная с особой тщательностью. 3 [4]
Манзурская бляшка, впрочем, имеет ещё одно и очень существенное отличие: вместо валикообразных выступов на рогах козла здесь посажены добавочные козлиные головы.
Среди драгоценных блях сибирской коллекции кунсткамеры имеются изображения фантастических животных, рога и хвосты которых тоже усажены добавочными головами.
Например, на известной золотой бляхе из Верхнеудинска изображено животное, рога которого заканчиваются головками хищных птиц. 4 [5] Большой курган второго Катандинского могильника на Алтае дал вполне аналогич-
(287/288)
Рис. 2.
Золотая пряжка Metropolitan Museum’а с изображением двух тигров и двух козлов.
(Открыть Рис. 2 в новом окне)
[см. на сайте The Metropolitan Museum of Art №17.190.1672]
ное изображение того же рогатого зверя, вырезанное на деревянной пластинке. 1 [6]
Находки в Катандинском каменном кургане-куруме относят к Шибинскому этапу (II-I вв. до н.э.), золотая же бляха из Верхнеудинска может быть сближена с бляхами из ранних гуннских могил в Дэрестуйском Култуке около I в. до н.э., раскопанных Талько-Гринцевичем. 2 [7]
Повидимому, именно в это время наиболее широко распространяется обыкновение изображать мифических животных с добавочными головами, как это мы видим и на манзурской бляшке
Судя по этой особенности, наша бляшка несколько моложе ньюйоркской пряжки. Об этом свидетельствует и то обстоятельство, что стилизованная форма рогов козла на пряжке очень близка ещё к реальным рогам сибирского горного козла (Capra sibirica) с их характерными поперечными валиками на передней стороне. На бляшке же дугообразные выступы-валики превратились уже в самостоятельные козлиные головы, так возникла эта совершенно нереальная фантастическая подробность. Но вряд ли обе вещи очень далеко отстоят друг от друга во времени. Манзурская бляшка трактована несравненно живее, реалистичнее примитивной Катандинской поделки и грубой, схематизированной Верхнеудинской бляхи. Она, повидимому, старше их и близка по крайней мере к концу пазырыкского времени.
Новая «скифская» находка в верховьях Лены таким образом снова напоминает, что многие племена тайги издавна находились в постоянном взаимодействии с соседними степными племенами. Ленско-кудинские же лесостепи, занятые позднее скотоводами-бурятами, вероятно, и в более древнее время были областью, где всего сильнее сказывалось влияние степных скотоводческих культур.
[1] 1 Таковы, напр., старые находки у с. Бирюльского, опубликованные в ОАК за 1913-1915 гг. (стр. 218-219, рис. 273). Об условиях находки см.: Труды Иркутской учёной архивной комиссии, вып 3, 1916, стр. 15 [раздела «Протоколы»]; А.П. Окладников. Неолитические стоянки на Верхней Лене. Краеведение в Иркутской губ., 1926, №3 (здесь по позднейшим расспросным сведениям уточнено место находки).
[2] 1 М. Rostovtzeff. The Animal Style in South Russia and China. Лондон, 1929, табл. XXIX, 2. — М.И. Ростовцев. Срединная Азия, Россия, Китай и звериный стиль. Прага, 1929, рис 16. — М. Rostovtzeff. L’art gréco-sarmate et l’art chinois de l’époque des Han. Arethuse, вып. 3. Paris, avril 1924, стр. 4. Местонахождение бляшки точно не установлено. М.И. Ростовцев указывает лишь, что она несомненно происходит из Сибири. Этот вывод подтверждается и публикуемой нами новой находкой.
[4] 3 Такого же рода изделие, как манзурская бляшка, отмечено, кстати, в дневнике Мессершмидта под 20 июня 1721 г.: это — «хорошо сделанное из меди изображение козла, на которого наскакивает лев», хранившееся у дворянина Вишневецкого, который жил сначала в Томске, а потом в Чауском отроге [остроге]. См. МАР, №3 (Радлов. Сибирские древности, том I, в. 1, стр. 11).
[5] 4 И. Толстой и Н. Кондаков. Русские древности в памятниках искусства, вып. III. Древности времён переселения народов, СПб., 1890, рис. 59, ср. рис. 60 и 61.
|